Джозеф Уомбо - Сверкающий купол
- А как она собираются заставить его заплатить за то, что он украл?
- А вот как. Они берут с зеков по пять долларов за ночлег и кормежку и дают им работу, чтобы они смогли заплатить своим жертвам и штату! Ты понял? Они сгребают листья, получают за это три доллара в час, а штат вычитает с них несколько долларов в день за расходы, а ночью они могут пойти и украсть на несколько сотен, чтобы купить себе новый "кадиллак Севилль", который они прячут в гараже у бабы, где, к тому же, у них есть и приличные шмотки, и часы, и цветные телевизоры, и достаточно наркотиков, чтобы баба была счастлива. И они все равно получают и кормежку, и койку, и новые с иголочки грабли за пять долларов в день!
- Я работаю не там, где надо, - сказал Гибсон Хэнд. - Ты тоже. Ты, правда, не черный. Тебя может до этих работ так просто не допустят, даже если ты вдруг станешь вором.
Это заявление ошеломило Бакмора Фиппса. Время от времени Гибсон Хэнд говорил что-нибудь такое, что напоминало ему, что Гибсон ниггер. И вдруг на Бакмора Фиппса сошло озарение: он осознал, что ненавидит белых почти так же, как черных! Может быть в каком-то смысле все вокруг - ниггеры! Это было самое пугающее философское озарение, которое он когда либо испытывал.
- Мне надо в туалет, - сказал он слабым от потрясения голосом, направляя машину к заправочной станции.
Бакмор Фиппс вылез из-за баранки и подошел к мужскому туалету. Закрыто! На всех заправках закрыто. Боятся, что у них украдут туалетную бумагу, не иначе.
- Эй, малыш, поди принеси ключ от сральника, - сказал он подростку, заправлявшему "понтиак" и одновременно протиравшему заднее стекло.
- Секунду, офицер, - сказал юноша.
- Мне нужно пописать, малыш. Тащи ключ или я отстрелю этот чертов замок! - Бакмор Фиппс был в отвратительном настроении, раздумывая над ужасной возможностью, что все люди - ниггеры. Даже он сам!
- Может там заперлась парочка "голубых", - заметил Гибсон Хэнд. - В таких туалетах надо в одной руке держать инструмент, а в другой дубинку.
После того, как примчался парнишка с ключом, Бакмор Фиппс не обнаружил внутри "голубых". Это был тот самый день, когда Тедди Кеннеди объявил, что возможно выйдет из борьбы за президентское кресло. Если на свете и существовало что-нибудь хуже демократа, то это демократ-либерал.
Повинуясь внутреннему импульсу, он сказал, - Передай-ка мне микрофон, Гибсон.
Патрульная машина стояла в нескольких футах от двери, поэтому витой шнур с микрофоном дотянулся до туалета. Бакмор Фиппс нажал кнопку "передача" и три раза нажал рычаг унитаза, послав звук спускаемой воды прямо в наушники диспетчера, которая воскликнула, - Что за черт! Наверное, какой-то коп свалился с набережной в океан.
Бакмор Фиппс еще и еще раз спустил воду, а затем объявил в микрофон, Прощай, Тедди!
- Бакмор, тебе не надо так сильно заниматься политикой, - сказал Гибсон Хэнд. - Это вредно для твоей головы.
В год выборов Бакмор Фиппс становился неуправляемым, но на время покончив с политической деятельностью, он принял радиовызов на Сельма авеню, где два гомика-проститутки выясняли между собой, кто из них более достоин внимания клиента в белом "ягуаре", который никак не мог решить, какого мальчика взять за двадцать долларов.
Уличные чудовища не любили драки. Если только сами в них не участвовали. У них начиналась нервная дрожь, когда они смотрели на все эти малохольные удары и вялые шлепки и царапанье, разворачивающееся перед их глазами. И не только между гомиками на Сельма авеню, но даже в барах, где люди, казалось, должны лучше разбираться в таких вещах. Дело в том, что многие дрались, как игроки в бейсбол: много шума и никакого результата. У уличных чудовищ всегда возникало желание влезть в самую гущу и бить руками и ногами, и душить, и падать на лежащих коленями вперед - словом, делать то, что приносило реальные плоды.
Через несколько минут им надоело смотреть, как два педика кровянят друг другу носы. Клиент в "ягуаре" заметил черно-белую машину и сказал "адьос", взревев мотором.
- Эй, девочки, хватит, - сказал Гибсон Хэнд, даже не потрудившись выйти из машины. - Если вы не прекратите, я вам оторву губы, и конец вашему бизнесу.
- Мы сегодня еще никого не трясли, - напомнил ему Бакмор Фиппс. Может напишем пару протоколов?
- Ладно, - вздохнул Гибсон Хэнд, и уличные чудовища вылезли из машины, чтобы написать пару никому не нужных бумаг и порадовать сержанта. Они заполняли бланки протокола, когда к ним подъехал и притормозил какой-то пикап.
Водитель высунул голову из окна и сказал гомикам, - Вы не обязаны подчиняться задержанию, если на то нет видимой причины.
- Это кто? - сказал Гибсон Хэнд двум бойцам, утиравшим кровь с носов.
- Никогда его не видел, - сказал один боец.
- Я его не знаю, - сказал другой.
Затем пикап остановился, и человек вышел. Верхушка черепа у него была лысой, но волосы по краям головы падали ниже ушей. На нем была накрахмаленная хлопчатобумажная куртка и солнечные очки в золотой оправе. Он начал было что-то записывать на листке бумаги.
- Попрошу ваши фамилии, офицеры.
- Зачем? - изумился Бакмор Фиппс.
- У вас есть какие-нибудь основания задерживать этих двух людей? Или это просто за то, что они шли по Сельма авеню?
- А ну-ка, подожди-ка...- зашипел Гибсон Хэнд.
- Ходить, стоять или сидеть на Сельма авеню не является преступлением, независимо, что вы об этом думаете. И, как вы знаете, быть гомосексуалистом - тоже не преступление.
Бакмор Фиппс побледнел.
- Лучше вали отсюда, дерьмо, - предупредил он.
- А вы - люди! - сказал чужак бойцам. - У вас есть полное право находиться здесь, на Сельма авеню. Вы имеете право садиться в машины. В настоящее время нарушением закона является половой акт, совершенный за деньги. Это качается обоих полов. Нарушением закона является определенное поведение в общественных местах. Это касается обоих полов. И это все. Вам совершенно не обязательно терпеть выходки этих офицеров. - Он подкрепил свое утверждение энергичным жестом указательного пальца. Который случайно попал Бакмору Фиппсу прямо в глаз.
В деле, закончившемся в конце концов в городском суде Лос Анджелеса, фигурировали не те два бойца, что дрались из-за клиента на Сельма авеню. Дело называлось "Народ против Тергуда Пула", седого борца за права гомосексуалистов, который утверждал, что пытался защитить свободу двух членов "голубого" сообщества на Сельма авеню.
Другие свидетели (уличные чудовища и те два бойца) показали, что у них имелись весьма основательные причины, чтобы сломать Тергуду Пулу нос и ключицу, вывихнуть ему плечо и сплясать на его почках.
Активист прав гомосексуалистов попал в тюрьму за избиение полицейского и в конце концов предстал в суде лицом к лицу против всех четырех свидетелей. Два члена "голубого" сообщества, чьи права он пытался защитить, сказали присяжным, что он просто полез не в свое дело, и ему не следовало приставать к усердным и честно исполняющим свой долг полицейским, таким как офицер Фиппс и офицер Хэнд, которые оба сидели в суде в свободных трикотажных костюмах с пристегивающимися галстуками и мило улыбались пожилым леди из состава присяжных.
Кончилось все тем, что Тергуд Пул получил условный срок, 500-долларовый штраф и столько вмятин, трещин и синяков, сколько не получали две команды на стадионе "Супербоул" после финального матча. Двум бойцам вручили грамоту от командира голливудского участка за то, что они исполнили свой гражданский долг, придя на помощь двум терпящим бедствие полицейским.
В общем, это оказался не такой уж плохой день для уличных чудовищ, которые избавились от нескольких тонн нервного напряжения. Не часто в наши дни приходится исполнять свой долг полицейского так, как они исполнили его на Тергуде Пуле. Но пока они наслаждались Ватерлоо Тергуда Пула, сладострастный сборщик шариковых авторучек с фабрики в Бербанке уже готовился доставить Раскладную Джилл прямо в их мясистые лапы.
Его звали Бруно Бенсон, и ему до смерти надоело весь день сидеть и засовывать пружинки в шариковые авторучки. Вообще-то ему это так надоело и ему так хотелось развлечься с бабенкой, что он решил в четырнадцатый раз за месяц пригрозить фабрике терактом, уйти с работы, проехаться по Сансет стрип и постараться найти смазливую тридцатидолларовую девочку, которая может высосать батарейки из карманного фонарика. Во время обеденного перерыва он спокойно вышел на задний фабричный двор, залез на кабину стоящего там грузовика, перемахнул через забор в переулок, прокрался к заправочной станции на углу, набрал номер управляющего фабрикой и сказал ему то же, что говорил уже тринадцать раз: на складе, в одном из ящиков спрятана бомба, и она взорвется перед концом смены, если на автобусной остановке напротив телестанции Эн-Би-Си не оставят 100 тысяч долларов.
Управляющий, конечно, и не думал оставлять деньги на автобусной остановке, но Бруно Бенсона это нисколько не беспокоило. Потому что всякий раз, когда управляющий получал угрозу взорвать бомбу, он был вынужден по договору с профсоюзами вызвать полицию, а затем информировать служащих о вероятном взрыве бомбы, дав им возможность выбора: или уйти домой, или продолжить работу. В течение трех недель работы на фабрике Бруно Бенсон заработал в общей сложности 485 долларов, включая сверхурочные. Из-за него компания потеряла 230.687 долларов, что, по его мнению, делало его самым дорогим служащим в Бербанке, не считая Джонни Карсона.
