Дия Гарина - Страшная сила
Но вместо ожидаемого хруста собственных позвонков в мои уши тараном ударил раздавшийся совсем рядом выстрел. Руки, обхватывающие голову, обмякли, соскользнули, и на затылок мне потекло что-то теплое. А потом тело Меранского обрушилось сверху, еще больше вдавливая меня в усыпавшее пол стекло.
Глава одиннадцатая
– Ника! Ни-ка!!!
Кто тряс меня за плечи, пытаясь пощечинами привести в чувство? Нет, это не возможно. Этого не может быть!
– Чертова баба! – Павел залепил мне такую оплеуху, что сомнения в его материальности как-то сразу исчезли. – Даже не вздумай помирать! Все равно так просто от меня не отделаешься.
– Отойди, Павел, дай я посмотрю. – Руки отца начинают ощупывать меня в поисках повреждений, и только тогда я соблаговоляю приоткрыть веки.
– Ага, испугалась! – Глаза Павла вспыхивают совсем по-мальчишески. В это миг он как никогда напоминает мне Элю, категорически не желающую расставаться с детством.
– Что случилось? – бормочу я, пока меня переводят в вертикальное положение. – Почему ты жив?
– А я думал, ты обрадуешься, – усмехается он в ответ, и тычет пальцем в бронежилет, проглядывающий сквозь пять аккуратных дырок, проделанных в униформе той самой очередью. Мама дорогая, я ведь совсем забыла, что Павел позаимствовал его у оглушенного секьюрити вместе с униформой и оружием. – Извини, что раньше не помог. Головой здорово приложился. Хорошо хоть очнулся вовремя.
«Действительно вовремя», – поддакнул внутренний голос, а я, не в силах произнести ни слова, только осторожно погладила теплую мужскую ладонь, изрезанную острыми осколками.
– А где охрана? – Второй вопрос сформулировался уже легче.
– За дверьми. – Это уже отец.
– И чего они ждут? Когда ты им откроешь?
– Как ни странно, да, – совершенно серьезно подтвердил он мое бредовое предположение. – Посмотри.
Бросив неприязненный взгляд на дверь, через которую в палату ворвались охранники, едва не лишившие жизни моего настырного жениха, я ее не увидела. Там, где еще несколько минут назад находилась дверь, не было ничего, кроме глухой бетонной стены.
– Эти палаты снабдили специальным механизмом еще тридцать лет назад… – Что-то ностальгическое промелькнуло в глаза Валерия Евсеева. – При возникновении угрозы заражения, находящийся здесь персонал обязан был нажать на специальную кнопку, и перекрыть все входы и выходы. Что я и сделал, как только услышал выстрелы и понял, что теперь нам не уйти. А пока я искал эту проклятую кнопку, примчавшийся как сумасшедший Леня…
– Господи, дядя Леня! – Вздрогнула я, упираясь взглядом в кровавую дорожку, оставшуюся на стене. – Папа, он…
– Идем, Ника, – вместо ответа, отец подтолкнул меня к двери во вторую палату.
Михеев лежал на кровати Хуана, а сидящая рядом Наташка Фролова вытирала с его бледного лба бисеринки пота доведенными до автоматизма движениями. В глазах ее уже не осталось слез. В них вообще ничего не осталось. Казалось, что моей подруги здесь давно нет. Она где-то там, рядом с истиной, которую нам, живущим, никогда не постичь. Мне не понадобилось поворачиваться к отцу, чтобы прочесть в его лице ответ на волнующий меня сейчас вопрос. Дядя Леня уходил. Он был в полном сознании, и даже мог говорить. Только, очень тихо. Так тихо, что мне пришлось наклониться почти к самым губам, чтобы разобрать слетавший с них шепот:
– Прости меня, Ника. Я не должен был тебя там оставлять. Пусть это ничего не изменило бы, но я должен был хотя бы попытаться вытащить тебя из этого проклятого «рая»…
– Дядя Леня, – я впервые обратилась к нему так, – не трать силы.
– Силы… Они мне больше не понадобятся. Валера меня уже простил. И Хуан. – Михеев с трудом перевел взгляд на сидящего у стены кубинца. – Если и ты простишь меня, я смогу уйти спокойно. Я только сейчас понял, как это важно: уйти спокойно…
– Дядя Леня… Я… Конечно, я вас прощаю. Но…
– Ты только за Натальей присмотри. – Михеев уже ничего не слушал. – Видишь, на кого она стала похожа? На привидение. Когда выйдите отсюда, не бросай ее одну. Пожалуйста…
Шепот затихал, а я только сейчас поняла, что плачу. За Наташку, за себя, за маму, за Дину Михееву. Если б можно было, я бы и за отца заплакала. Он стоял у изголовья, и смотрел на дядю Леню сухими, прищуренными глазами. Господи, и когда он успел так постареть?
– Говорил, что жизнь тебе «дорога как память», а сам… – Валерий Евсеев ворчал, изо всех сил стараясь не сорваться на крик. – Что ж ты, друг ненавистный, бросаешь меня как раз тогда, когда больше всего нужен? Предатель ты, вот и все…
– Брось Валера. Сам выпутаешься. Не впервой. Да и не одного я тебя оставляю. Вон сколько вас, орлов, один другого круче. Жаль, я сразу сознание потерял. Так и не увидел, какова ты в деле, Ника. Хуан сказал, что ослепительна. Ну, ничего… Я оттуда посмотрю. Танюшка говорит, что оттуда все отлично видно. Да… Да, Танечка. Я сейчас. Сейчас… Сей…
Когда белая простыня закрыла лицо Михеева, я обвела палату отсутствующим взглядом, и спросила:
– И что теперь? Сколько мы здесь сможем просидеть?
– Не знаю, – последовал отцовский ответ. – Вряд ли они будут долбить стены, хотя… А так… Вода есть. Воздух подается. Питание… Можно капельницы с глюкозой ставить – лекарств здесь хватает. На пятерых хватит примерно на…
Он наморщил лоб, что-то прикидывая, и тут раздался умоляющий голос Наташи:
– На шестерых. Нас шестеро. Ведь Витя еще жив.
– Ну, это не надолго, – буркнул Павел.
– Спасите его, Валерий Павлович! – На Наташку было невозможно смотреть, поэтому я принялась за изучение какого-то незнакомого медицинского прибора. – Я не понимаю, что здесь происходит… Но этот пожилой мужчина, Анатолий Васильевич, сказал, что вы обещали вылечить Крешина. Прошу вас, спасите его. Я… Я не могу остаться одна. Не могу!
– Тихо, тихо, девочка… – Отец бережно привлек Наташку к себе, и начал гладить по голове, как малое дитя. – Все будет хорошо. Скажи лучше, тебе инъекции делали? Успокоительное там, или еще что-нибудь?
– Н-нет, – растеряно всхлипнула Наташка, и я расслабила напрягшиеся, было, мышцы. Слава богу, хоть в этом повезло. Всхлипнув еще несколько раз, она успокоилась, и почти нормальным голосом попросила: – А теперь расскажите, что происходит. Кажется, я одна не имею об этом ни малейшего представления.
И мы ей все рассказали.
– Вот такие наши невеселые дела, – вынес свой вердикт Валерий Евсеев. – Хорошо еще, что тебя не успели заразить…
– Вы ошибаетесь, – возразила ходячая «Пионерская правда». – Меня никто не собирался заражать. Просто, Вите было очень плохо, и он попросил, чтобы меня привезли к нему. Хотел, чтобы рядом был кто-нибудь… неравнодушный.
– Та-ак, – сурово протянула я, лихорадочно перебирая факты. – Получается, что Михеев ошибся, и Наталье ничего не грозило? И разговор в лаборатории не прослушивался? И его никто не собирался убивать? И если бы мы не ворвались сюда как сумасшедшие, все могло бы быть совсем по-другому?
– Ирония судьбы, – прошептал отец, оглядываясь на покрытое простыней тело.
– Значит он из-за меня… – Губы у Наташки не задрожали, – запрыгали. – Из-за меня… А я ведь его не любила. А вот вас, Валерий Павлович…
– Я знаю. – Жесткие ладони отца все гладили и гладили растрепанные Наташкины волосы. – Я знаю… Загубил я твою жизнь, Наташенька. Ты уж меня прости. Но иначе все было бы только хуже.
– Простить? – Она резко отстранилась от отцовского плеча. – Я прощу. Если вы Крешина вылечите. Для меня. В кои-то веки я получила шанс стать счастливой, и… опять все рушиться. Опять из-за вас. Он ведь мне предложение сделал. В бреду. Но я за этот бред весь остаток своей жизни отдать готова. Таких слов мне еще ни от кого слышать не доводилось.
– Я не могу, Наташа. Неужели ты так ничего и не поняла? Лекарства не существует. Я его не нашел. Ни тогда. Ни сейчас.
– Но как же Хуан…
– Да, пап, как же я? – поинтересовался Хуан, с трудом подавляя кашель. – Сам понимаешь, эта тема меня очень волнует.
– А ты – выздоровеешь. – Папа покопался в ящиках и, высыпав на ладонь горсть таблеток, протянул их сыну вместе с наполненным до краев стаканом. – У тебя выработался пожизненный иммунитет. Сейчас твой организм усиленно вырабатывает антитела, которые загонят вирус в «спячку» на всю оставшуюся жизнь.
– Но как он выжил тогда, на Кубе? Когда заразился в первый раз? – вмешался Павел, потирая отбитую пулями грудь.
– По чистой случайности, – попытался уйти от вопроса человек, выпустивший из бутылки джина по имени «РК-46». Но сбить с толку Павла было также трудно, как и серого волка, взявшего кровавый след.
– А конкретнее? – Похоже, он собирался устроить отцу допрос по полной программе.
– Конкретнее… Когда я приехал в деревню лечить заболевшую малярией дочь старосты, то был неприятно удивлен, что буду это делать не один. Какой-то старый грязный шаман уже скакал вокруг девочки, и что-то эдакое завывал. Пришлось стиснуть зубы, и терпеть его выходки весь день. А ночью… Не знаю, как так вышло, но именно ночью мы нашли с ним общий язык. Деревушка горная. Звезды, что горошины. Луна… И плюс еще местная самогонка, после которой не только с шаманом – с пришельцем из соседней галактики общий язык найдешь. Так что, на утро мы лечили девочку уже вдвоем. Он своими методами. Я – своими. Тандем оказался удачным, дочка старосты быстро пошла на поправку. Пора было возвращаться. Я уже за руль сел, и тут этот шаман подходит, хмурый такой, и бормочет что-то совершенно дикое. Про выпущенного на свободу демона. Про смерть и расплату. Бормотал долго. Про то, что я должен буду загнать демона обратно. Я понимал с пятое на десятое – такой жуткий у него был диалект. Кончилось все тем, что он сорвал с шеи один из своих амулетов, и со словами: «Поможет от демона. И я помогу» всучил его мне. Это была старая испанская монета. Века шестнадцатого, как мне потом сказали. Я сунул ее в карман и, естественно, забыл об этом, едва отъехал пару километров от деревни. Но когда Хуан умирал у меня на руках… Я готов был поверить во что угодно, сделать все что угодно. И, понимая что это идиотизм, все же повесил монету ему на шею.
