Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер
С берега и палуб советы подают, но в воду никто не лезет: холодная в ноябре водичка в Охотском море.
Иван Иваныч тоже в море бросаться не стал, огляделся, увидел в стороне к погрузке приготовленный штабель досок, разворотил его играючи и запустил одну корабликом под днище траулера. А кошка, умница, все поняла и, когда доска с ней поравнялась, цап-царап и оседлала ее.
А дальше прибой вынес к причалу доску с кошкой, и сердобольные рыбообработчицы утащили ее отогревать. Старпом тоже собрался путь свой продолжить, его коробка у седьмого причала обреталась, но тут какой-то мужичонка в форме за рукав его прихватил.
— А доску? — говорит.
Доска тем временем опять в море отплыла, и Иван Иванович плечами пожал, но мужичонка пуще прежнего в рукав вцепился и заблажил:
— Держи вора!
Отмахнулся от него старпом как от мухи, но сил не рассчитал — вохровец кувыркнулся с причальной стенки. Для рыбаков опять развлечение — бедолагу вытаскивать.
Развлечением, однако, не кончилось. Пострадавший рапорт подал по команде, и… завели на Иван Иваныча дело. Трудно сказать, чем руководствовался следователь — очередная кампания или, может, тоже на бутылку с кем поспорил, а скорее всего, не понравился ему лично при первой встрече сам Иван Иваныч.
За точность не ручаюсь, но разговор так примерно происходил…
После всякого рода процедурных вопросов — родился, учился, судился — "следак" пугнуть захотел и прямиком в лоб: вам грозит статья такая-то за попытку хищения и еще такая-то — за нападение при исполнении…
Иван Ивыныч подумал-подумал, а потом сочувственно спрашивает:
— Вам что, делать нечего?
И, на беду свою, угадал!
Ну, вправду, нечем было заниматься в этот день начинающему следователю, студенту-заочнику Юрию Юрьевичу. Серьезных дел ему как-то еще не доверяли, а тут случай подвернулся. И нахала проучить надо — на кого он это хавку раскрывает! Власть распирала Юрия Юрьевича: вчера он был слесаришкой Юркой, за пузырем для старших бегал, а сегодня ого-го!
Не портной был Юрий Юрьевич, а дело на старпома сшил.
Почти полгода работал, китобоец в море дважды выходил без своего старпома — визу не открывали, а весной суд состоялся.
И присудили Иван Иванычу, учитывая его упорное нежелание раскаяться и признать свою вину, два года условно!
Самое страшное, что с китобоя списали, товарищей потерял Иван Иваныч. Скорее всего, они и раньше товарищами только притворялись, а все равно обидно. Но нашлись и хорошие люди — посоветовали, подобрали адвоката опытного. И года не прошло, другой суд, более высокий, вчистую оправдал старпома, во всех правах восстановил и заодно веру было утерянную в нашу социалистическую справедливость вернул.
Веру Иван Иванычу вернули, а на китобоец он не вернулся. Перешел даже на другую базу, на обыкновенный рыбацкий сейнер.
Рыбацкая жизнь к воспоминаниям не располагает. Сходили мы к Австралии, а потом в Чукотское море и в Ледовитый океан — надо было чукчам праздник кита обеспечить. Хотя, между нами, обеспечивали мы не чукчей, а зверофермы и колотили в год не меньше сотни кашалотов вопреки всем международным конвенциям и соглашениям. Но наше дело маленькое: прикажут — делаем. Забыли, словом, о старпоме.
И вот после удачной экспедиции в Чукотское море бежали мы домой в Находку.
И уже после Лаперуза маркони дверь рубки открыл и зовет:
— "Туркмения" просит помощи!
Крутнул верньер, и четко послышалось:
— Пожар на борту. Всем судам в квадрате… просим оказать помощь! На борту дети!
Мы далеко, к нам не относится и остается, затаив дыхание, слушать, как развиваются события.
— "Вашгорск" принял! Уточните координаты! Похоже, я рядом!
— Что "Вашгорск", — пробурчал наш капитан, — сейне- ришко. А там человек триста!
Выясняется, что сейнер находится в двух часах хода от горящего теплохода. Капитан "Туркмении" решает:
— Высаживаю детей и часть экипажа на плавсредства. Огонь распространяется на верхнюю палубу!
Уже известно, что там (теплоход терпит бедствие в шестидесяти милях от мыса Поворотный) волнение три балла. Не страшно, но дети…
Еще полчаса — все в шлюпках и ботах. Огонь охватил надстройку!
Еще час — подошел сейнер. Да, теперь поднять всех на борт тоже не простая задача.
В эфире тесно. Откликнулись плавбазы "Прибалтика", "Советская Бурятия", "Рыбак Камчатки"…
Капитан "Прибалтики" предлагает пересадить детей к нему! Капитан "Вашгорска" в резкой форме:
— Вы что, того… ночью — детей! Иду на Находку!
— Это что же он, в трюм их?.. Но прав, прав, — вздыхает наш дед.
Подошли спасатели, начали тушить.
Потом мы уже узнали, что "Туркмения" осталась на плаву, а "Вашгорск" благополучно доставил детей в Находку — 292 школьника!
— Э-э, — кричит нам радист. Капитан-то на "Вашгорске" Иван Иваныч!
— Ну! — изумляется дед, — то-то я чую голос похожий.
Потом мы слышали, что за эту операцию Иван Иваныча наградили орденом. И еще доходили слухи, что на борту сейнера не терпит капитан никакой живности. Особенно кошек.
Ну что ж, на море что ни судно, то свои правила, и у каждого свои странности. Но если когда кричит кошка ли, другая ли живая душа — надо помочь. Что бы там не думал по этому поводу Юрий Юрьевич.
Хотя сейчас он уже в чине старшего советника юстиции и возглавляет городскую прокуратуру.
МЕСТО ДЛЯ МАНЕВРА
Молоковозку я засек километра за три. Подпрыгивая на проселочной дороге, она направлялась к шоссе. Как будто яркая оранжевая капля стекала с зеленой плоскости повернутого ко мне поля. Минут через пять, оставив на перекрестке жирную грязь, она повернет к городу.
Три километра… Чем выше скорость, тем дальше должен смотреть водитель. Если бы я проходил перекресток после молоковозки, обязательно бы учел грязь от нее, а расходясь встречными курсами, взял бы ближе к осевой, освобождая себе на всякий случай место для маневра. По утрам из деревень нередко выезжают или под легким хмельком, или после вчерашнего…
— Всегда оставляй себе время для принятия решения и место для маневра, — насмешливо поучал меня хирург в те далекие дни, когда я первый раз попал в его маленькую больницу в Понырях. — Ты вот пошел на обгон телеги как малоподвижного объекта, а не учел того, что лошадь испугается, а конюх незнаком с Правилами дорожного движения… да что там незнаком — ему просто чихать на них.
Хирург был шахматист, но правила его подходили и для дороги. И вообще для жизни.
…Стрелка спидометра плясала на ста двадцати.
Модернизированный, с форсированным двигателем "Иж-Планета-Спорт" легко мог бы дать и больше. Но я не хотел рисковать: на шоссе еще лежала утренняя роса и на скорости заднее колесо ощутимо погуливало. Непередаваемое чувство — будто я оседлал дикого, рвущегося из-под меня коня. Первобытная радость силы и свободы — вот чем был для меня мотоцикл, вот что ледяным душем смывало с меня накипь жизни. Час гонки по скоростному рокадному шоссе, и я возрожден, как писано, "для битв и для молитв".
— Сколько это может продолжаться, — говорила жена, и близкие слезы стояли за ее словами. — Тебе уже к сорока, солидный человек, двое детей… Всю жизнь ты меня мучаешь этим чудовищем, — и она с ненавистью пинала машину, отчего переднее колесо вдруг начинало медленно, сияя никелем спиц, вращаться.
— А ну-ка, — бормотал я, опускаясь на корточки, — толкни еще раз: не люфт ли?
Конечно, мне было жаль ее. Конечно, я понимал, что не к лицу уже мне чертом носиться по улицам и дорогам, сшибать кур (было, было), в грязи и пыли заявляться домой, когда о тебе бог весть что думают. Но поделать с собой я ничего не мог.
Сильнее, чем пьяниц водка, картежников преферанс, рыбаков река, тянул к себе мотоцикл.
А началось все страхом.
Мне было лет восемь, когда прямо во дворе сбил меня пьяный или неумелый — в данном случае это не имеет значения — мотоциклист. И хотя дело обошлось царапинами, грохочущий, черный, пропахший бензином обидчик внушил такой невообразимый ужас, что стал серьезно мешать мне жить. В кошмарных снах мотоцикл сбивал меня вновь и вновь. На улице, с кем бы я ни был и о чем бы ни разговари-вал, заслышав мотоциклетный треск, шарахался в сторону. Удержаться было свыше моих сил.
Мотоцикл стал моим проклятьем, страх отравлял все радости, и надо было что-то делать.
Победить страх можно только оседлав его.
Я записался в кружок мотоциклистов.
Научился сносно водить старенький "Ковровец", но этого мне казалось мало.
Стал напрашиваться на соревнования.
Заработал, как шутила жена, одну маленькую медаль и неисчислимое множество травм.
Спорт я оставил, страх прошел, но с мотоциклом расстаться не торопился. Все казалось, что отпусти я его, прошлое опять кинется на меня.
