Донна Леон - Гибель веры
– Я пришел сообщить вам о новом назначении. – Он сознательно отказывался обращаться к этому человеку по званию.
– Боюсь, что не понимаю. Что за новое назначение? – Беневенто покачал головой, не пытаясь скрыть замешательство.
Брунетти вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный белый конверт и молча вручил его.
Священник бессознательно взял, глянул, увидел свое имя, написанное на конверте. Успокоился при виде него – там по крайней мере указан его сан. Открыл его, глянул на молчащего незнакомца и извлек лист бумаги. Слегка отставив его от себя, прочитал. Закончив чтение, посмотрел на Брунетти, снова на бумагу; прочел ее второй раз. Наконец сказал:
– Я этого не понимаю.
Правая его рука с бумагой повисла.
– Думаю, там все очень ясно.
– Но я не понимаю. Как это меня могут перевести? Меня должны были спросить об этом, получить мое согласие, прежде чем делать что-то подобное.
– Не думаю, что кому-то еще интересно, чего вы хотите.
Беневенто не скрывал своего недоумения.
– Но я был священником двадцать три года. Конечно, они должны были прислушаться ко мне. Они просто не могли так поступить со мной – отослать меня и даже не сообщить куда. – Он сердито помахал бумагой в воздухе. – Даже не сообщают мне, в какой приход я должен ехать, даже – в какой провинции. И понять не дают, где я буду! – Протянул руку и ткнул бумагой в Брунетти. – Вы посмотрите: все, что они говорят, – это что меня переводят. Это может быть Неаполь… Господи помилуй, это может оказаться Сицилия!
Брунетти, знавший гораздо больше, чем содержалось в письме, даже не потрудился глянуть туда.
– И что это будет за приход? – продолжал Беневенто. – Что у меня будут за люди? Они же не могут рассчитывать, что я с этим соглашусь! Я позвоню патриарху. Я на это пожалуюсь, и вот увидите – все изменится. Они не могут просто отсылать меня в любой приход, в какой захотят, – не так же, после всего, что я сделал для церкви.
– Это не приход, – спокойно опроверг Брунетти.
– Что? – не понял Беневенто.
– Это не приход, – повторил Брунетти.
– Что вы имеете в виду – не приход?
– То, что сказал. Вы не будете приписаны к приходу.
– Что за глупости! – явно оскорбленный, молвил Беневенто. – Конечно, у меня будет приход. Я священник. Моя работа – помогать людям.
Брунетти стоял все это время с каменным лицом. Его молчание спровоцировало Беневенто на требование:
– Кто вы? Что вы знаете обо всем этом?
– Я некто живущий в вашем приходе. А моя дочь – ребенок, который учится катехизису у вас на уроках.
– Кто?
– Ребенок из средней школы. – Брунетти не видел причин называть свое дитя.
– И к чему все это имеет отношение?! – с растущим гневом в голосе вопросил Беневенто.
– Ко многому. – Брунетти кивнул на письмо.
– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. – И Беневенто повторил свой вопрос: – Кто вы? И почему вы здесь?
– Здесь я, чтобы доставить письмо, – спокойно сказал Брунетти, – и сообщить вам, куда вы направляетесь.
– Почему патриарх использует такого, как вы? – Беневенто, с сарказмом выговорил последнее слово.
– Потому что ему пригрозили, – просто объяснил Брунетти.
– Пригрозили? – тихо повторил Беневенто, глядя на Брунетти с нервозностью, которую он, хотя и безуспешно, попытался скрыть.
Немного осталось от благожелательного священника, который вошел в комнату за несколько минут до этого.
– Чем же можно пригрозить патриарху?
– Алидой Бонтемпи, Серафиной Реато и Луаной Серра.
Брунетти назвал ему имена трех девочек, чьи семьи жаловались епископу Тренто.
Голова Беневенто отлетела назад, будто Брунетти дал ему три пощечины.
– Я не знаю… – заговорил он, но тут увидел лицо Брунетти и на время замолчал.
Улыбнулся ему улыбкой мирового парня.
– И вы поверили вранью этих истеричных девчонок? Против слова священника?
Брунетти не потрудился ответить. Беневенто рассердился:
– Вы что, в самом деле так вот стоите здесь и сообщаете мне, что верите этим ужасающим историям, которые сочинили обо мне девчонки? Вы думаете, что человек, посвятивший свою жизнь Господу, может творить такие вещи, как они говорят?
Ему и на это не ответили. Беневенто гневно шлепнул себя письмом по бедру и отвернулся. Пошел к двери, открыл ее, но потом захлопнул и повернулся к Брунетти.
– Куда там они собираются меня отправить?
– На Асинару.
– Что-о?! – закричал Беневенто.
– На Асинару, – повторил Брунетти, уверенный, что все, даже священник, знают название наиболее охраняемой тюрьмы на острове в центре Средиземного моря, возле Сардинии.
– Но это же тюрьма! Они не могут меня туда отправить! Я ни в чем не виноват!
Сделал два широких шага по комнате, как будто надеялся выдавить из того, кто принес ему эту весть, какую-то уступку, хотя бы силой собственного гнева. Брунетти остановил его взглядом.
– Что мне там делать, как они себе представляют? Я же не преступник!
Комиссар поглядел ему при этом в глаза, но ничего не сказал.
Беневенто закричал в безмолвие, окружавшее этого человека.
– Я не преступник! Они не могут меня туда послать! Они не могут наказывать меня – я никогда не состоял под судом и следствием. Они же не могут отправить меня в тюрьму за то, что сказали какие-то девчонки, – без суда или признания вины!
– Вам не нужно ни в чем признаваться. Вас назначают капелланом.
– Что? Капелланом?
– Ну да. Заботиться о душах грешников.
– Но там же опасные преступники. – Беневенто старался говорить спокойно.
– Точно.
– Что точно?
– Там только преступники. На Асинаре нет малолетних преступниц.
Беневенто дико огляделся по сторонам, ища некое вменяемое ухо, которое услышало бы, что с ним делают.
– Но они не могут этого сделать! Я уеду! Я в Рим поеду! – На последней фразе он уже кричал во весь голос.
– Вы должны уехать первого числа. – Брунетти проявил железную выдержку. – Патриархия предоставит катер, а потом машину, которая доставит вас в Чивитавеккью и проследит, чтобы вы взошли на еженедельный паром, который ходит в тюрьму. До этого вы не должны покидать это жилье. Если выйдете – будете арестованы.
– Арестован? – возопил Беневенто. – За что?!
Брунетти не ответил.
– У вас два дня на сборы.
– А если я решу не ехать?
Такой тон позволяют себе те, кто обладает сильным моральным превосходством. Брунетти не отреагировал, и он повторил вопрос:
– Что если я не уеду?
– Тогда родители этих девочек получат анонимные письма, в которых будет сообщено, где вы. И что вы сделали.
Шок Беневенто очевиден, как и страх – такой внезапный и ощутимый, что он даже не удержался от вопроса:
– Что они будут делать?
– Если вам повезет, обратятся в полицию.
– Что значит – если повезет?
– Именно то, что я сказал. Если вам повезет.
Позволил повиснуть между ними долгому молчанию, потом заговорил:
– Серафина Реато повесилась в прошлом году. Почти год пыталась найти кого-нибудь, кто ей бы поверил, но никто не поверил. Она написала, что делает это, потому что ей никто не верит. Теперь поверили.
Глаза Беневенто на миг широко раскрылись, а рот сжался в куриную гузку. И конверт, и письмо полетели на пол, но он не заметил.
– Кто вы? – спросил он.
– У вас два дня, – был ответ Брунетти.
Он перешагнул через две бумажки, лежавшие забытыми на полу, и пошел к двери. У него ныли руки – держал сжатые кулаки. Он не посмотрел на Беневенто, выходя. И дверью не хлопнул.
Выйдя из дома, свернул в узкую улочку – первую же, которая должна привести его на Большой канал. В конце, где дорогу ему преградила вода, остановился и стал смотреть на здания напротив. Немного вправо – палаццо, где некоторое время жил лорд Байрон, а в следующем жила первая подружка Брунетти. Проплывали лодки, унося с собой день и его мысли.
Он не чувствовал радости от этой дешевой победы. Этот жалкий человек, его несчастная, ущербная жизни, не вызывали в нем ничего, кроме печали. Священник остановлен, по крайней мере на то время, на которое у графа Орацио хватит власти и связей, чтобы держать его на острове. Брунетти подумал о предупреждении, которое получил от другого священника, и о власти и связях, которые стоят за этой угрозой.
Вдруг рядом – со всплеском, обдавшим брызгами его ботинки, – приводнилась пара черноголовых чаек. Они ссорились, ухватившись клювами за кусок хлеба, и тянули его, все время противно вскрикивая. Потом одна заглотала кусок – обе успокоились и мирно закачались на волнах.
Брунетти простоял там с четверть часа, пока руки не пришли в нормальное состояние. Засунул их в карманы пиджака и, помахав чайкам, пошел домой.
Примечания
