Анна Князева - Сейф за картиной Коровина
Подъезжая к серой многоэтажке, Дайнека думала о том, что все это время творилось в семье Воланда. Как накапливались постепенно обиды, отношения становились все невыносимей, а люди, вынужденные жить вместе, сдерживались и хранили свои тайны. И все они наверняка знали, что в любой момент может произойти взрыв, действительность примет чудовищные, извращенные формы, и ничто уже их не спасет. Так и случилось.
Теперь Дайнеке предстояло узнать, что или кто послужил катализатором этого гибельного и разрушительного процесса.
Вдавив кнопку звонка, Дайнека точно была уверена, что ей откроют. Дверь открыл Леха, казалось, он совсем не был удивлен.
Дайнека шагнула в квартиру и выпалила свой вопрос:
– О чем ты говорил с Вилором?
Леха равнодушно скользнул по ней взглядом и, развернувшись, зашагал в комнату, нехотя обронив на ходу:
– Да иди ты…
– Ну, знаешь… – возмутилась Дайнека и побежала за ним.
– Ни черта у тебя не получится, и не пробуй. Нины уже нет. Вилора, я слышал, тоже…
– Все уже рассчитал… – прошептала она.
– Ну да. А что тебя удивляет? Мои интересы никто не рассматривал, когда меня, как ненужную вещь, выкинули. Вам, женщинам, этого не понять.
– Подонок!
– Заткнись! Что ты вообще обо мне знаешь? Я любил ее! Любой человек, имеющий чувства, поймет меня. – Леха нервно задергался. Прошелся по комнате и снова вернулся на прежнее место. Его лицо исказила гримаса страдания.
Дайнека наконец поняла, что в этой истории нет выигравших. У нее исчезло всякое желание нападать, но по-прежнему хотелось докопаться до истины.
– Послушай, я только хочу знать, о чем ты говорил с Вилором. Что ты рассказал ему про Нину? – Дайнека старательно демонстрировала свое миролюбие.
И Леха заговорил:
– В последнее время мы часто виделись с Ниной. Для меня это было очень важно. Я сумел убедить ее в том, что мы остались друзьями, хотя сам, конечно, так не считал. И, понимаешь, какая штука – она делилась со мной, как с подружкой…
Леха рассмеялся и ошалело посмотрел Дайнеке в глаза.
– Она и не предполагала, какими мучительными для меня были ее откровения. Ночью я сходил с ума, а на следующий день получал от нее новую порцию яда. Она делилась со мной, не задумываясь над тем, как это жестоко. Когда она поступила на работу в «Карт Бланш», рассказала, что влюбилась в Филонова-старшего. Я помню тот день, когда они впервые… Ну, в общем, ты понимаешь… Знаешь, что особенно убивало меня? Она долгое время встречалась с обоими, и с отцом, и с сыном!
Дайнека потрясенно раскрыла рот. Потом глухо проговорила:
– Не может быть…
– Не будь дурой, – усмехнулся Леха, – смотри на жизнь реалистичней.
Она не обиделась. Похоже, она заслужила того. И, если ей не хватало ума, зато с лихвой хватало настойчивости.
– Рассказывай дальше.
– Филонов-старший был уверен, что Нина его любит. Но я-то видел – она использовала его. Ее выбор был продиктован соображениями здравого смысла. Заполучить папашу – это десятка по десятибалльной шкале. Вилор же не дотягивал до пяти.
– Это она тебе так сказала?
– Нет, это я сам сообразил.
– Ты все неправильно понял… она не могла… я знала ее… – Дайнека вдруг заговорила торопливо и скомканно.
Леха смотрел на нее с сожалением, как на больного товарища.
– В отличие от тебя, Нина была реалисткой. Пойми это хотя бы сейчас.
Дайнеку разрывало на части. Нахохлившись, она смотрела ему в глаза и отчаянно выкрикивала:
– Я не позволю тебе оскорблять Нину! Теперь, когда Нины нет, я буду защищать ее! Я запрещаю тебе говорить про нее гадости!
Но, спохватившись, взяла себя в руки.
– Я только хочу знать, что ты сказал Вилору.
– Что Нина и сама не знает, от кого у нее будет ребенок.
– То есть?
– То есть она не знала, сына или внука родит Владимиру Николаевичу. Все очень просто.
– Ты просто чудовище. – Дайнека поежилась.
– Согласен, – сказал Леха.
Дайнека засуетилась, разыскивая свою сумочку, она вдруг почувствовала страстное желание вырваться из этого дома.
– Подожди.
Вздрогнув, Дайнека застыла на месте, понимая, что сейчас услышит самое главное.
– Это еще не все…
Она подняла на него глаза.
– В тот день я позвонил отцу Вилора и сказал ему то же самое. А еще добавил, что вечером Вилор будет у Нины дома. Теперь все.
Дайнека нашла свою сумку и схватилась за нее, как за спасение. Потом она бросилась к двери:
– Пусти! Мне надо идти!
«Дура, ты дура!» – говорила она себе, когда направляла автомобиль в сторону бирюзового особняка. До сих пор ей не удавалось разглядеть то, что она знала с самого начала. «Никогда нельзя быть уверенным в другом человеке», – сказал Джамиль в том сне. И это были самые главные слова в этой истории.
Все это время она принимала видимое за действительное, не отличая масок от настоящих лиц. И теперь, когда все стало очевидным, она не чувствовала удовлетворения. Скорее наоборот.
Стоя в прохладной тени белых колонн, Дайнека оглядывала знакомый фасад особняка, где помещался офис аудиторской фирмы «Карт Бланш». Не думала она, что ей еще раз доведется переступить этот порог.
За стойкой ресепшен стояла незнакомая девушка.
– Здравствуйте. Я могу чем-то помочь? – заученно спросила она.
– Мне теперь никто не поможет, – ответила ей Дайнека и без разрешения зашагала вперед по длинному коридору.
По пути привычно заглянула в Ольгин кабинет. Увидав ее удивленное лицо, направилась дальше.
С угрюмым отчаянием Дайнека вошла в приемную Воланда и без стука открыла дверь его кабинета.
– Стойте, туда нельзя! – воскликнула секретарша.
– Оставьте, – громко сказал Воланд. – Проходите, Людмила.
– Вы мне все наврали! – выпалила она с порога.
Воланд поднялся с кресла, прошел через весь кабинет и остановился у кораблей. Обернулся:
– Вам я не врал, просто рассказал первую часть истории, но не рассказал остального. Я врал себе. Хотел обмануть судьбу. Но ее, как я вам уже говорил, не обманешь…
Дайнека не могла оторвать взгляд от его съежившейся фигуры.
– Только тогда я не знал цены, которую мне придется заплатить. Теперь я понимаю, что нет никакой разницы, кого я убил вместе с Ниной, сына своего или внука. Как не имеет значения и то, что я не хотел их убивать.
– Как же так, Владимир Николаевич…
– Когда мне позвонил Гордон, я был далеко от Москвы. Сначала даже не понял, что он говорит серьезно. И все же вернулся в город. К Нине пришел поздно, около одиннадцати. У меня был ключ от ее квартиры. До сих пор не пойму, зачем я это сделал – открыл дверь своим ключом… Наверное, в глубине души я все же ревновал ее, и мне нужна была правда. Когда открыл дверь – увидел их. Вилор обнимал ее, и она, похоже, не возражала. Я не могу передать, что испытал в тот момент. Желание убить своего сына может свести с ума любого, даже самого сильного человека… Нина будто почувствовала что-то и начала звонить матери. Я испугался, попытался вырвать у нее телефон и ударил ее, потом еще раз. Она упала, стукнувшись головой о мраморный столик. Она умерла сразу. Когда я понял это, сразу ушел. Сбежал, как последний трус, оставив сына один на один с этим. И он, мой мальчик, как мог, выгораживал меня. Теперь я это понимаю. Думаю, телефон Вилор забрал, предположив, что на нем остались мои отпечатки. Сынок…
Воланд заплакал, не стесняясь и не пряча лица.
Дайнека сделалась совсем несчастной, и у нее тоже покатились слезы.
– Знаете, – сказал Воланд, – есть одна причина, которая еще удерживает меня от того, чтобы… В общем, должен сказать, что, видимо, не смогу отдать вам шкатулку. Я сожалею.
– Она уже у меня.
– Вот как? – Воланду было неинтересно. – Так о чем это я? Ах да! Я должен работать. Прощайте, Людмила.
– До свидания, – сказала Дайнека, но уходить не торопилась.
– Идите! – приказал Воланд.
Дайнека направилась к двери. У нее появилось непреодолимое желание обернуться. Она обернулась и посмотрела на Воланда, он тоже смотрел на нее. Потом поднял руку и взмахнул ею, как будто прощаясь.
Она уже выходила из офиса, когда раздался пронзительный женский крик. Кричали где-то в глубине коридора. Охранник сорвался с места и, расстегивая кобуру, затопал по коридору. Дайнека, не думая, устремилась за ним. Она бежала и слышала, что рядом тяжело дышат другие бегущие люди.
В приемной, прижав ладони к лицу, стояла секретарша Воланда. Через распахнутую дверь кабинета было видно, что Воланд сидит в кресле. Казалось, он прислушивается к чему-то, прижавшись ухом к зеленому сукну своего стола. Половина его головы превратилась в кровавое месиво, в правой руке был зажат пистолет.
– Он застрелился. Он застрелился-я-я! – кричала секретарша Воланда.
Вспоминая последний жест Воланда, Дайнека понимала, что он действительно прощался. Он попрощался с ней. Воланд был вправе распорядиться своей жизнью. Его тайна ушла вместе с ним. И Дайнека не хотела об этом рассказывать никому.
