Анна и Сергей Литвиновы - Печальный демон Голливуда
Был, конечно, единственный недостаток: нетоварный вид мужа. Совсем не такой, как Настин Сенька. Не орел. Старенький, сорок пять лет, седоватый и лысоватый. И, несмотря на обширные связи среди урологов-проктологов, не очень-то сильный в определенных обстоятельствах. Но, впрочем, что там у Милены с ним в постели происходит (или не происходит) – это таинство. Секрет, никому не ведомый.
А для того, чтобы Милена урвала от жизни кусок своего законного женского счастья, существуют другие мужчины. И самые из них сладкие – те, кого приходится отнимать у других дамочек. А особенно сахарный, конечно, Арсений, с которым гадина Настька пытается жить. Милена правильно все рассчитала – ей не случайно муж ксероксы английских переводов, сделанных под грифом ДСП[5] для докторов и высших медицинских чиновников, приносил. А в книжках западных сексологов не только позы и физиология любви показаны, но рассказывается о психологии. И там сказано: страсть, когда ты ничего на свете, кроме него (или нее) не видишь, остывает обычно за полгода – максимум год. И через год совместной жизни мужик перестает слепнуть от своей дамы. Он начинает смотреть по сторонам. И к нему уже можно подкатывать. Вот она к Арсению тогда и подкатила.
Несколько раз она в гости набивалась к Насте и сожителю ее – чтоб Сенька правильно ее сигналы угадал. А потом однажды, весенним днем, подкараулила парня возле его работы, на улице Двадцать пятого Октября. И домой к себе привела. Правда, надо ж такому случиться – ровно в тот день, одиннадцатого марта восемьдесят пятого года, в стране нового генерального секретаря, товарища Горбачева, выбирали. А еще точь-в-точь в те часы зарезали бабку и дедку Капитоновых.
И пусть в тот раз у них с Арсением любви не вышло. Сорвался он с крючка, утек. Зато получилось гораздо лучше, о чем она даже мечтать не могла. Сеньку обвинили в убийстве капитоновских деда и бабки! И главное: во многом осудили на основании того, что у него не было алиби. А он стеснялся, дурачок, или стыдился, или боялся сказать, что он в те часы не убивал, а всего-то в гостях у Милены был!
И его посадили. Настькиного суженого, мужа не расписанного, не венчанного! Сладко-то как! А она, Милена, в милицию не пошла. И показания, обеляющие Арсения, не стала давать не только потому, что мужа своего боялась. Не оттого, что заревнует он. Наплевать на мужа с высокой башни. Наплевать, растереть и забыть. Муж – он все снесет. У него доля такая. Главное – если б она алиби Сенькино раньше времени обнародовала, тогда его пришлось бы досрочно из лагеря выпускать. А это Милене зачем?
Правда, советская буржуазия, коммунистическая элита – она всегда устроится! Вот и Настька: не успели Арсения на зоне закрыть – она уже свадьбу с другим гуляет, с Эженом. Тот далеко не сирота безродная. Его кандидатуру мамаша капитоновская одобрила. Да и дед с бабкой его ранее привечали. Дипакадемию он окончил, с понтом дипломат. А может, даже – шпион. А это значит: непрерывные загранки, шмотки, дефицит.
Ну, с Эженом Мила еще до Настьки успела перепихнуться. Приятно, конечно: и тут подружку опередила. Однако в постельном смысле Женечка тогда оказался не на высоте. А в смысле перспективы его на себе женить – тоже без вариантов. Никогда бы родители Сологуба, советская белая кость в лице мамаши-англичанки, профессорши, не позволили бы ему жениться на дочери заштатной врачихи: явный мезальянс, товарищи-господа!
Оставалось радоваться в редкие короткие встречи: как тяжело влачит свое существование за Эженом Настя! Как невыносим ей семейный воз! Как тягостно и погано за нелюбимым! Хотя какая, казалось бы, разница?! Милена вон живет, и что? Поет, веселится и пляшет. Всех обязанностей: полежать смирно пятнадцать минут в неделю, притворно постонать, поизвиваться! И – все! Остальное время свободна, со шмотками, с друзьями и деньгами, тем более у мужа, Шершеневича, столь часты командировки, да не простые, а загран!
Чего убиваться-то? Стоит ли? Правда, еще тогда закралась в голову Милены предательская мыслишка: может, гадина Настя секрет какой знает? Может, и впрямь: когда есть любовь, на свете лучше живется, чем без любви? Или Арсений в самом деле особенный? Тем больше поводов его на деле испытать.
Наконец в восемьдесят восьмом его выпустили, и Настька опять переметнулась: Эжена отправила в отставку, с Сеней живет. Что ж, решила тогда Мила, попробуем еще раз. Для начала – поссорила с ним подружку. Правильно рассчитала, что такого горячего южного парня, как Арсений, сильнее всего ревность изведет. Потому и подкинула ему замечательный повод. Подготовила почву. Намекнула ему, что Настька не просто его ждала, когда насильно с Эженом была. «Она, оказывается, еще и проститутка: чтобы тебя, Сенечка, освободить, чиновнику из прокуратуры отдалась!» И правда: как раз на почве ревности Настька с Сенькой и поссорились. Он потом сам рассказывал.
Тогда ей удалось затащить Арсения в койку. Начинался девяносто первый год. На фоне всеобщей нищеты и нехваток Челышев благополучно выделялся. У него, преуспевающего кооператора, денег куры не клевали. Подумать только! Он, шарлатан, стал продавать раковым больным выжимку из черноморской акулы. И обогатился. Пригласил Милену в ресторан, в знаменитый «Славянский базар», деньгами швырялся. Потом они, разумеется, в койке очутились.
Но, несмотря на южную горячность, в постели он оказался мужик как мужик. Ничего особенно впечатляющего. Хотя старался. И пару раз даже пробивал ее. Но тут ведь главное – не физическое наслаждение, а моральное удовлетворение. До чего шикарно получилось! Она, Милена, в капитоновской постели, да с подружкиным мужиком лежит! С ее любимым, ненаглядным, единственным!.. А по ходу дела Настька в квартиру по телефону позвонила – и Милена ей в трубку томно ответила! Самая сладкая деталь всей истории с Сенькой.
Потом, правда, у них не задалось. Арсений стал Милену избегать. Сама позвонила ему – разговаривал холодно. Ну и ладно, черт бы с ним. Для того чтобы чувствовать себя победителем, достаточно бывает единственной победы.
Но тут неожиданное вмешалось в Миленину судьбу. То, что она всегда презирала. От чего хотела бы избавиться, как от ненужного придатка.
Физиология! Проклятое тело опять оказалось выше духа. И выше расчета.
Физиологическое стало влиять на судьбу. И – менять ее.
Через три месяца после ночи с Арсением Мила поняла, что беременна. Почему только через три? Почему так поздно? Почему не догадалась раньше? Да потому, что расслабилась, живя за мужем, за его спиной. Сколько с ним ни ложилась, ни разу не предохранялась. Считала – что ж, пусть будет ребенок. Не беда. Наоборот, дите поможет крепче привязать Шершеневича. Но она с ним не залетала.
Любовники у Милены тоже имелись, и не один. Но и с ними – ничего. Вот она и решила: значит, не судьба. Ну и слава Богу. Не очень-то и хотелось. А когда родить приспичит – тогда она займется этим вопросом. Подлечится. Или мужа своего подлечит. Благо связей в медицинском мире – пруд пруди.
И тут – здравствуйте пожалуйста. Даже месячные в срок приходили, но врачиха, Евдокия Гавриловна, когда Милена к ней явилась, огорошила: беременность, двенадцать недель.
Что ж, раз так, надо рожать.
Мужа Милена не боялась. Ну или почти не боялась. Не станет он ее ревностью изводить. Докапываться: его ли младенец, нет ли? Да разве ему до того будет? В сорок пять лет – долгожданный, первый ребенок! Да он Милену станет на руках носить, в попу целовать, пылинки сдувать!
К тому же дня через три после того, как случилась любовь с Арсением, супруг вернулся из загранкомандировки и она его к себе допустила. Потому в смысле ревности все чисто. Жена Цезаря вне подозрений.
Но сама Милена не сомневалась: ребенок от Сени. Вот ведь как получилось! Не случайно, выходит, ее к нему тянуло. Значит, думала Стрижова-Шершеневич, в ее судьбу вмешались высшие силы. Раз уж она ни разу, ни от супруга, ни от других мужиков, не беременела, а от Арсения залетела – сей факт, наверно, что-то значит? Уж не то ли, что они друг другу предназначены судьбой?
От мужа уходить Мила не собиралась. Кто такой Сенька – даже с теми тысячами, что он стал в своем кооперативе зарабатывать? Парвеню, выскочка, без прописки и связей. Голь перекатная. А муж, что бы ни вопили демократы: «Долой незаконные привилегии! Долой партийных функционеров!» – оставался твердыней. Оплотом, основой. На него Милена могла положиться, чувствовать себя за каменной стеной. И в материальном отношении, и в смысле полезных связей.
Однако с мужем ситуация вдруг повернулась в неожиданную, совершенно не предвиденную ею сторону.
Чтобы объявить о событии, к приходу благоверного с работы Мила испекла шарлотку, запекла курицу в духовке (продуктового дефицита жена функционера из Минздрава никогда, даже в суровом девяносто первом, не знала). И супруг вдобавок вернулся веселым, ручки потирал.
