Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
Не заметила, как заснула в «методичке», было странно осознать, что у меня все еще впереди, и мне только предстоит сегодня встречать «рассвет», хотя есть полное ощущение, что это уже случилось, таким был ярким сон и его ощущения. Проснулась, губам мокро и тепло, внизу живота заныло от поджелудочной боли, открыла глаза: в комнате сумерки из пыли, в последних световых вечерних отголосках они казались плотными, ощутимыми, очеловеченными, словно рядом проявился призрак. За окном играет итальянский тягучий санремовский баритон с хрипами и надорванностями, невыразимыми ожиданиями, и словно пахнет прибоем, видятся полосатые террасы с кривоногими виноградниками, вылепленными ярусами на крутых трехсотметровых холмах. Кажется, я там была, в этом месте, и в голове уже крутится название городка — Самбуко, вижу чешуйчатые рыжие крыши, деревянные реечные ставни, выеденные ветром старые фасады зданий древнего побитого историей места, далекое море с рыбацкими мошками-лодками, чувствую неловкую брусчатку под ногой, и что все это происходило со мной. Может, это я призрак?
Не призрак, а Ромка сидит перед диваном на полу и, наклонив вопросительно голову, целуется со мной, беру его за шею и отвечаю, хочу понять, проверить, как такое может быть, что между ним и Егором нет для меня никакой разницы? Именно так! Да я была с ним тогда, в другие времена, но с ним «Одним», не было этого разновоплощенного разделения! Не было Ромки и Егора, был просто «он»; если отличие между ними и есть, то оно касается объема личности, но не ее сути, и никакого внутреннего конфликта во мне от таких поступков даже не намечается. Мне совершенно не представляется возможным Ромку сейчас отпустить, словно такого никогда больше не будет, словно лестница, по которой я поднимаюсь, обрывается, и другой ступени нет; я еще судорожнее держусь за него, и слезы текут сами, почему я все время реву с ним? Выбор: Егор или Рома — бессмысленный, мне, судя по всему, и не придется выбирать. Даже если Его личность проявилась не как положено, воплощение за воплощением, а как раздвоенное дерево, основа которого скрыта за пределами мира, а тут видны лишь ее разделенные, самостоятельные отростки-существа, то вопрос моего выбора все равно уже не стоит, я просто не успею его сделать, этот выбор. И чего тогда париться? Если я уйду совсем скоро, то и делать выбор, столь немыслимый для моего нутра, не придется; жизнь сделает все за меня. Но почему я ухожу так быстро? Почему жизнь на этом крае не удерживает меня? «Завтра» у меня нет, не вижу я этого «завтра», физического мира в моем будущем нет… И получается, мне даже повезло, что Егор не стал ждать два года, теперь я знаю его «настоящего», что он так немыслимо связан со мной; и Рома рядом, и сейчас могу сказать ему напоследок, через ощущения, что на самом деле хочу остаться с ним и «никогда» и «нигде» больше… наверно, я хочу, чтобы закончилось уже все, не у меня, а вообще все, везде.
— Увидела тебя с Бабочкой и не могла дышать, вообще забыла, как это делать… — говорю шепотом Ромке на ухо. — Это не ревность, и я не считаю тебя испорченным, просто не могу контролировать себя, мне быть с тобой невыносимо, тогда я ничего не могу, ничего не вижу и не слышу кроме тебя, ничего не чувствую и не знаю, все обесценивается и исчезает. И почему так? Есть только ты и ничего больше, никогда… страшно? Мне да, а я так люблю это место, этот мир, мне он нужен, необходим. Как я без него? Тогда ты точно потеряешь меня, везде потеряешь… — я поцеловала его как в последний раз и ушла, оставив все записи на колченогом столе, если что, они еще пригодятся.
Вечером кто мог уснуть — отсыпался, а в ночь большая процессия с фонарями и гитарой двинулась в путь через черное-пречёрное нутро тайги. Несмотря на странное предсмертное озарение, которое так неожиданно накрыло меня накануне, сейчас я испытывала не страх, а радостное возбуждение, я надеялась встретить этот, возможно мой последний, «разливной» рассвет. Ночи наступили если не парные, то точно теплые, и на мне всего-то одна толстовка, и все же шорты я переодела на джинсы поплотнее, здесь обитают не комары, а слоновье зверье, способное искусать любого до легкого уродства; но все барышни собираются в тайгу как на свидание, впрочем, все как обычно. Егор с двумя красотками по обе руки, с одной стороны Надька, с другой Полина, последняя нацепила лосины в блестки и майку-алкоголичку, что конечно круто, но «слишком» для кострового настроения; Надька и того пуще, ей видимо надоело Егорово бездействие и она решила избавиться от всякой конкуренции разом, одела топ с низким врезом, выголяющим грудь, и микрошорты, выставляющими всю ее в самом выгодном свете. И мне на эту Надьку даже смотреть больно, такая она терпко-красивая, несмотря на всю неуместность такого облачения. Рядом с ней я цыпленок неощипанный, ну а если ощипать, то станет ясно, дело того и не стоило; в общем, оторвалась я от них в конец группы, растянувшейся длинной вереницей вдоль аллеи, только бы мне их не видеть, плетусь как обычно в хвосте. Выбрались за границы лагеря, пропустили мимо широкие тропы и движемся гуськом сквозь проросшие целебнотравьем луга, через светящиеся лютиковые поляны, обходим неоправданно вылупившиеся в плодородной земле скальные наросты. Ванька меня немного проводил, но потом вернулся к своей Горелке, та ко мне ни за что не подойдет. И чем я ей так не угодила, Ванька же с ней, всегда с ней!? Валевский какой-то тихий или даже равнодушный ко всему, словно факел опустили в воду, и смотреть мне на него как всегда больно; он, понятно, с Бабочкой, она спокойна, у нее и в мыслях нет, что я могу вернуться на свое место, и остались они все далеко впереди.
Луна, припыленная облаком, шарообразная, висит как клееная поделка ребенка, слишком доступная, слишком плюшевая, но, возможно, гипертрофированность моих ощущений есть последствие утренней трансформации? Вот протяну руку и положу Луну в карман, и буду всю дорогу приглаживать ее по кратерным бокам, чтобы перестало ей быть так одиноко и пусто. Земля к ней темна и сурова, не отвечает ее мечтам. Зачем людям к Луне так бессмысленно стремится в космических капсулах, когда ей нужны не наши муравьиные тела, а касание мыслящим разумом, признающим ее душу, слышащим ее осознанное послание, что она нуждается в нас, любящих ее вечное непорочное свечение. И наступит тот день, когда мы вернем свое признание той, что дала нам жизнь своим обнищанием, своей голостью, покинутостью и даже смертью в нас, ведь мы не помним ее первородное влияние на жизнь на Земле. Луна еле заметно повернулась другим боком ко мне, и ее свет стал теплым на руке, способным греть мою обнаженную кожу; неужели и я теперь смогу бегать сибирскими ночами в одной майке, перестану стынуть от одиночества в своем осознании мира, ответственности за него? Когда мне станет тут надежно и легко, и я смогу просто жить ради самой жизни, а не разгребать мирскую смуту? Возможно, и скоро, но видимо не в этот раз.
Накануне случилось одно приятное событие: Викуша перевела Маринку Гудкову в наш отряд, раз уж она играет в команде постоянно и все время проводит с нами, понятно, что переехала она ко мне в комнату и выбирать может любое место: ни Наташки, ни Аленки нет. Поверила бы я в начале сезона, что все сложится так? И Маринка, конечно, под впечатлением: Наташка теперь практически невеста Митяя, они сегодня к его родителям знакомиться поехали, но ревности у Маринки никакой, хотя у них с братом очень сложная ситуация сложилась. Родители Марины и Митяя развелись очень давно, разъехались по разным городам и их разделили, да так, что дети практически не виделись никогда, но они же близнецы, их разделять нельзя! Не представляю, как взрослые разумные люди становятся способны на такую жестокость? Не представляю, как я буду жить весь этот год, когда Ванька уедет в Москву учиться?! Даже думать об этом не могу, а тут родные, кровные близнецы, и их разлучили, это же настоящее кощунство! Маринка к нам в лагерь впервые приехала, раньше никто и не знал, что у Митяя есть сестра-близнец, он-то давно в «Тайгу» приезжает, это Наташка-звезда никогда младших не замечала, а я хорошо его помню, просто Митяй вырос так, что не заметить его стало невозможным, еще и хоккеистом заделался. В общем, в этом году близнецы взбунтовались и решили: «Все, никаких родительских правил», и приехали в лагерь вместе, но получается, что Митяй повез Наташку не к родителям Маринки, а к другим, в какую-то неизвестную ей семью.
— Тебе не обидно, вы решили жить с Митяем, а он снова уезжает? — мне правда интересно, они так долго были в разлуке.
— Нет, конечно, теперь никто не помешает нам видеться, и я им горжусь, на следующий год сама в столицу поеду, у меня, скорее всего, «золотая» медаль выйдет, так поступлю, куда захочу, и вообще домой не вернусь. Вот в вашем городе доучусь, буду у бабушки жить — мне с ней общаться тоже было нельзя, потом к Митяю приеду, а Наташка мне нравится, мне с ней легко, — Маринка опустила голову, всю себя в замок собрала, темное каре ниспадает на лицо, пряча ее досаду на родителей, хотя и так ни зги не видно; черное пространство обдает ветром с мухами, но не показывает видимого днем, тайга и ее жизнь звучит нутром, и лес чувствуется как Присутствие.
