Антон Леонтьев - Зеркальный лабиринт мести
Ирдышин попросил:
— Принеси водки!
Петр скривил губы — этот чистоплюй водку не пил, предпочитая какие-то заморские вина и мудреные ликеры. Даже в этом пошел не в него! Может, Маринка тоже в подоле от другого принесла? Да нет, лучше бы этот был бастардом, а не младшенький Петюша, тот, который теперь мертв…
— Принеси водки! — проревел отец. — И Нинель скажи, чтобы не выкаблучивалась. Она кто — секретарша! Не будет мне подчиняться — уволю к чертовой матери!
Петр подошел к нему и сказал:
— Отец, тебе надо принять душ. От тебя разит! Я тебе не ванька, чтобы водку таскать.
Ирдышин, утробно урча, кинулся на сына, но тот нанес быстрый резкий удар, и хирург, скрученный резкой болью в животе, опустился на пол.
— Отец, думаешь, мне так приятно тебя бить? Но ты не оставляешь мне иного выхода. Ты всегда считал слабаком меня, но слабак — это ты. То, что ты скорбишь, понятно. Но нельзя же терять рассудок! Поэтому, чтобы не случилось ничего, что навредило бы моим… я хотел сказать, твоим клиникам, ты подпишешь генеральную доверенность. На меня!
Ирдышин беспомощно посмотрел на сына. И какого он монстра породил! Тот возвышался над ним, подобно скале. И вдруг хирург подумал: а что, если Петька имеет отношение… Да нет, бред!
Или нет?
— Нотариус уже прибыл. Подпишешь — и получишь свою водку. Тебе надо отдохнуть, улетишь прямо сейчас на курорт… Я устрою!
Он хочет родного отца купить за бутылку водки! Родного отца — и сеть клиник. Каков прохвост! Впрочем, он и сам был такой. И, судя по всему, за это ему и мстит этот урод Баранов. Или, может быть, он это заслужил?
Воспринимая молчание Ирдышина в качестве согласия, Петр деловито произнес:
— Все готово. Ты только переоденься и прими душ. Потому что тебе надо выглядеть на уровне…
Он подал отцу, сидевшему на ковре, руку. Тот, кряхтя, поднялся сам и отчеканил:
— Не видать тебе моего наследства, как своих ушей, Петька! Лучше все Лизке завещаю. Или по миру пущу! Или другим детям, которые этого, может быть, заслужили, отпишу! Но не тебе!
Смертельно побледнев, Петр прошипел:
— Ну, как знаешь! Ты не оставляешь мне иного выбора, отец!
Он выскочил из кабинета, а Ирдышин отправился на кухню, чтобы раздобыть водки. Именно там его и застала миловидная особа в очках.
— Ты кто? Петькина соска? — грубо спросил хирург, вливая в себя сразу треть бутылки прямо из горла.
Особа, улыбнувшись, пропела:
— Олег Петрович, меня зовут Инна Геннадьевна, я доктор медицинских наук, профессор Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Мои коллеги и я хотим с вами побеседовать…
Ирдышин глянул на сопровождавших ее людей. Ну и рожи! Одного, бородатого, он шапочно знал: академик, корифей, специалист по психиатрии. И бутылка выскользнула у Олега Петровича из рук. Вот ведь гаденыш его сынок! Решил признать его недееспособным, поэтому и пригласил сюда эту свору продажных эскулапов!
Он обернулся в поисках ножа. Но потом передумал. Если он бросится на профессоршу с ножом, будучи к тому же подшофе, его точно упекут в дурку. И Петька получит контроль над всем тем, что ему принадлежать не должно!
Поэтому, приказав себе собраться, он налил в стакан из-под крана холодной воды, выпил ее и, икнув, произнес:
— Коллеги, уверяю, ваш визит ни к чему. Хотите поговорить — извольте! Но учтите, что я только что потерял жену и детей, и мое взбалмошное поведение вполне объяснимо. Не следует делать скороспелых выводов, которые могут в итоге разрушить вашу же собственную карьеру…
Он прошел в кабинет, чувствуя себя прежним Ирдышиным — уверенным, властным, убедительным. Не на того Петька напал! Да это не сын его, а он сынка в психушку запрячет. Может, в самом деле, перекупить на корню продажных эскулапов и попросить, чтобы они Петьку к себе забрали?
Жестом гостеприимного хозяина предложив когорте медиков расположиться на диване, он подошел к столу и грузно опустился в кресло. Надо показать, кто в доме главный. А главным был, без сомнения, он!
На столе он заметил папку. Странно, когда он уходил на кухню в поисках водки, ее тут не было. Олег Петрович хотел отбросить ее в сторону, но вдруг увидел на обложке знакомые буквы:
«ВСЯ ПРАВДА О ВАШЕМ МАЛЬЧИКЕ»
Это были точно такие же буквы, какими были написаны прежние послания урода Баранова. Олег Петрович, не слушая потока слов, извергаемых профессоршей, раскрыл папку и уставился на ее содержимое.
Это были фотографии. Хирург в оцепенении смотрел на них, чувствуя, что мгновенно протрезвел. Да, он сам был не ангел. Он обманывал, совершал преступления, даже убивал. Но определенных границ никогда не переходил. Хотя… Однако не такое же! А вот Петька… Его плоть и кровь… Он пошел дальше, много дальше!
Конечно, возможен был монтаж, но отчего-то Ирдышин не сомневался, что это правда. И выяснить это можно было только одним путем — задать вопрос Петру.
Извинившись перед профессоршей, заткнувшейся на полуслове, он вышел из кабинета, держа папку в руках. Петра он нашел в одной из гостиных, где тот беседовал с пухлым прилизанным типом в золотых очках — наверняка нотариусом.
— Отец, почему ты прервал беседу? — спросил Петр сурово. Олег Петрович ответил:
— Я перепишу на тебя все свое имущество, Петюша, но при одном условии…
Петька встрепенулся, а Ирдышин протянул ему папку с фотографиями и сказал:
— Только скажи, что это все неправда!
Петька взял папку, раскрыл ее — и застыл. Это длилось долгие несколько секунд. А потом он поднял взгляд на отца — это был взгляд до смерти испуганного, затравленного и низвергнутого в недра ада человека.
Или монстра. Ибо его сын, его собственный сын, был монстром.
И это был взгляд до мозга костей виновного монстра!
— Папа! Папочка! — закричал Петька, и это был крик ребенка, бросающегося за защитой к родителю. — Папочка, это неправда, конечно, неправда! Сейчас все можно на компьютере состряпать, это все брехня…
Конечно, Петька отрицал. Кто ж в этом добровольно сознается? Но Олег Петрович твердо знал: да, сын виновен.
Хотя какой сын? Никакой он ему больше не сын!
— Вон, тварь! — произнес он негромко и даже ласково. — Вон, мразь. Сгинь, исчезни, улепетывай на край света. Не хочу о тебе ничего знать. Ты для меня сдох. О, как бы я хотел, чтобы ты на самом деле сдох — вместо Петюши-младшего!
В гостиную гурьбой ввалились психиатры, искавшие Ирдышина. Тот, указав на сына, сказал:
— Его к себе в пациенты возьмите. Потому что я здоров, а он — нет. Хотя вряд ли вы чего-то добьетесь, ибо педофилия, насколько мне известно, эффективному лечению не поддается!
— Па-поч-ка… — лепетал по слогам Петр, а Ирдышин, не глядя на него, повторил:
— Я же сказал, вон, гадина! Даю тебе ровно три минуты. Если потом будешь еще здесь, возьму свое ружье и застрелю тебя на месте. Точнее, отстрелю тебе то, чем ты детей поганишь. И плевать, что сяду за это до конца жизни. Ты меня знаешь — слов на ветер не бросаю!
Петьку как ветром сдуло. А не сдуло бы, ведь точно бы убил!
Врачи, не понимая, в чем дело, попросили продолжить освидетельствование. Олег Петрович, швырнув им в лицо фотографии, произнес:
— Идиоты, я же сказал, что нормален! Лучше этой мразью, моим бывшим сынком, займитесь. А теперь пошли все прочь, а то и вас всех перестреляю! Потеря для фундаментальной отечественной психиатрии будет, впрочем, восполнимая.
Угрозы подействовали безотказно. Только нотариус все ползал по полу и, подбирая фотографии и рассматривая их, стенал и ужасался:
— Господи! Но ведь это просто кошмар! Петр Олегович… Он… развращал малолетних детишек… Господи…
— Что, нравится? — любезно спросил хирург. — Вы разделяете его педофильские интересы? Вам, может, тоже отстрелить яйца?
— Нет, что вы, что вы! Я нормальный семьянин, я не такой… — в ужасе забормотал нотариус. Ирдышин хохотнул, чувствуя, что хмель из головы в самом деле выветрился. Взглянув на нотариуса, он предложил:
— Идем ко мне в кабинет. Хочу составить новое завещание. А ты завизируешь! Ведь все твои печати при тебе?
Они прошли в кабинет. На пороге попалась бледная Нинель Львовна, и хирург мрачно пробасил:
— Водки, Нинель! А не принесешь — застрелю. И тебя, и его!
Он ткнул пальцем в дрожащего нотариуса. Пугать идиотов, оказывается, так классно! Теперь он даже в чем-то понимает Баранова, который стращает его самого.
— Итак, завещание будет крайне простое! Все, чем я обладаю, я хочу оставить… — начал Ирдышин, но заметил, что нотариус куда-то пялится.
— Ну что такое? Петька все еще не смылся? Тогда мне в самом деле придется застрелить этого урода, насилующего детей…
