Гера Фотич - Фатальный абонент
Подхалим!..
— Кто я? — с легким волнением и заинтересованностью недоверчиво спросила женщина.
Жаль, первый заход не сработал!
— Ну, я же — я! — постарался вытянуть тональность, срываясь на фальцет. Придал голосу легкое возмущение.
— Как тебя зовут? — в голосе женщины появилась легкая насмешка.
Я мысленно обругал пресс службу полиции и телевидение, которые в последнее время постоянно инструктировали граждан быть внимательней к ночным звонкам. Судя по продолжительности разговора, женщина все же сомневалась. Решил идти ва-банк. Выдавил на губы слюну, чтобы слышалось всхлипывание:
— Мама, это же я! Твой сын! Ты что, меня не узнаёшь? — в голосе звучали слезы и несдерживаемая обида.
Женщина замолчала. Послышался скрип и шорох белья. Похоже, встала с постели. Затем тихий писк открываемой двери.
— У меня две дочки! — ехидно прозвучал голос.
Затем гудки.
Я понял, что она лжет. Иначе — зачем идти в соседнюю комнату и так долго разговаривать. Значит — сын есть. И он в ее квартире. Не была уверена, что он ночует дома? Это тоже победа! Правда, маленькая. Я нажал на меню. Занес номер телефона в память. У меня ещё будет время пообщаться с ней, повторить попытку.
Хорек разочарованно махнул рукой и убрался на место.
Глава 3. Жизнь в поселке
Поселок встретил нас лаем и визгом собак.
Это было побоище. Прямо на дороге взбесилась огромная стая. Тридцать-сорок четвероногих рвали друг друга. Крупные и мелкие, хвосты загнуты, уши болтаются. С виду — помесь овчарок и лаек. Серые, белые, черные, в пятнах — разноцветное месиво.
Шерсть летела клочьями.
Из огромного клубка извивающихся рычащих тел, скуля, вырывались раненые. Припадали к земле, хромая, огрызались. Оглядывались, уходили в сторону. Там зализывали раны на боках и лапах. Бой для них был окончен. Метрах в двадцати ложились на землю. Наблюдали продолжающуюся схватку на безопасном расстоянии. Изредка тявкали, подбадривали своих. Может, подсказывали, с какой стороны лучше зайти или предупреждали об окружении.
Было похоже, что дрались две стаи, поскольку раненые расположились лагерями с противоположных сторон от дороги. Водитель нажал сигнал и с воем, не сбавляя скорости, мчался в самый эпицентр битвы. Мы с отцом встали. Облокотились на кабину. С тревогой глядели вперед. Напряжение нарастало. Сидевшие в кузове мужчины прильнули к бортам. Женщины отвернулись. Сидя на откидных боковых скамейках, склонились вниз, закрыли глаза ладошками.
— Сейчас разбегутся! — хмыкнул мужчина в телогрейке. Он продолжал спокойно сидеть боком, не поворачиваясь. — Жаль! А то бы наши монгольским наваляли!
— Это две стаи, — пояснил отец, — наша и монголов. Они постоянно между собой выясняют отношения! Вон видишь того рыжего в центре?
Я с первых секунд заметил здоровенного огненного пса с окровавленной мордой. Он сучил ею налево и направо, кромсая зубами попадающиеся части тел вражеских собак. Два серых кобеля вцепились ему в холку. Он словно не замечал их тяжести — продолжал лязгать огромной пастью. Затем сделал кульбит и грохнулся спиной прямо на своих наездников. Те с визгом бросились в стороны. Все это пёс проделывал молча. Словно заведенный механизм, нацеленный только на одно — убийство!
— Это их вожак! Один на один — любую собаку задерет! А в стае наши крепче!
— Почему? — удивился я.
Сидевший мужчина в телогрейке повернулся. С удовольствием крякнул:
— У наших жрачка сытней! В столовке харч остается — на помойку. Свиней пока не завели, вот и откармливаем своих псов.
Монгольским хозяева только кости оставляют, а мясо собаки сами в степи добывают. Сусликов ловят, мышей, куропаток…
Когда до свары оставалось метров пять, собаки с лаем разбежались. Сгруппировались по обе стороны дороги, скалились, недовольно вытягивали морды, принюхиваясь. Словно пытались понять, на чьей мы стороне. Складывалось ощущение, что машина прервала их любимое занятие и теперь они все вместе недовольно рычали нам вслед.
Здоровенный ярко-рыжий пёс некоторое время молча бежал позади. Осматривал пассажиров. Мне показалось, что он останавливает свой взгляд на каждом из нас в отдельности. Пытается узнать или запомнить. Когда его оранжевые зрачки уставились прямо на меня, я почувствовал в коленях дрожь. Стало не по себе. Во взгляде не было злобы, только странное пронзающее любопытство. Пытливое, глубокое, осознанное. Точно он что-то знал обо мне и ждал, когда я появлюсь в этом посёлке.
Вскоре пёс отстал, и мне полегчало. Но осталось ощущение недосказанности, словно нам предстояло ещё встретиться. Так оно и случилось, но позже.
Отец разместил меня с матерью у себя в синем облезлом вагончике, который делился на две семьи. Вход был общий посередине. Упирался прямо в туалет.
В соседней половине проживала семья дяди Володи — плотника и столяра. Мастера на все руки. Белокурый вихрастый, с неизменной улыбкой и огромными белыми ладонями он был душой компании. Поток извергаемых им шуток и прибауток накрывал присутствующих с головой. Все звали его Бульбаш. По звучанию напоминало мне силача Бамбулу, который поднял четыре стула…
С виду дядя Володя казался таким же сильным. На голову выше любого поселянина. Был в два раза крупнее и чуть моложе моего отца, но все время проигрывал отцу в борьбе на руках.
Будучи поверженным, вскакивал со стула, хрипел и фыркал как необъезженный конь. Шутки прекращались. Шумно ходил кругами точно слон в посудной лавке. Гремели в шкафу кастрюли, одежда падала с крючков. Казалось, Бульбаш порвет победителя в клочья. Бежал к себе и, выпив стакан самогона, возвращался. Снова садился, ставил на локоть другую руку…
В очередной раз проигрывал. Крутил предплечьем. Словно подранок, взмахивал локтем. Уходил во двор рубить дрова, смиряя злость. Казалось, это было единственное огорчение в его жизни.
Очень любил и баловал своих детей — трехлетних двойняшек. Постоянно мастерил и приносил им игрушки. Не забывал и про меня.
Сыновья его были капризные. Чтобы не слышать их писклявого нытья, я старался приходить домой только на время еды и сна.
Телевизоров не было. Приемники ловили плохо. Батарейки считались большим дефицитом и стоили дорого.
Первые несколько дней я кружил по поселку в надежде увидеть кого-нибудь из сверстников. Но, как оказалось, школьников, кроме меня, здесь не было. Десяток малышей посещали детский сад. Вечером их разбирали по домам. Если не считать монгольских солдат ютившихся в палатках, взрослых было не более сотни.
На меня сразу обратили внимание. Женщины приглашали на пироги. Свободные от работы мужчины звали помочь им в каком-нибудь деле. Каждый хотел научить своему ремеслу или чем-то одарить, желая скрасить мое одиночество. Я чувствовал на себе это всеобщее сочувствие.
Таким образом я приобрел новую рабочую спецовку как у отца, из плотной материи с логотипом на рукаве «Главзарубежстрой». Очки на резинке в кожаной оправе с прозрачными стеклами от попадания искр наждака, и настоящий кинжал, выточенный из рессоры. Пластиковая наборная ручка ровно укладывалась в мою ладонь. Чехол сшил сам, подобрав на пустыре кусок обглоданной шкуры.
Глядя, как я орудую толстой швейной иглой, кряхтя, проталкиваю ее наперстком и вытаскиваю обратно, защемив плоскогубцами, мать охала. Всплескивала руками и качала головой:
— Ба-тю-шки! Попроси отца, пусть поможет!
Мама, мамочка, мамуля…
Я утробно мычал, крутил головой, отказываясь. Натужно сопел, но всё делал сам. В Ленинграде я только вышивал гладью или крестиком цветочки на кусочке батиста, ко Дню рождения мамы и на восьмое марта.
Благодаря здешним строителям я научился многому. Орудовал рубанком, ножовкой, сверлил металл, гнул прутья. Кто-то подарил мне настоящий солдатский ремень из кожи. На медной бляхе вместо звезды два вертикальных столбика. Между ними разные фигурки: треугольники, палочки, полукруги. На самом верху — солнышко и три язычка пламени. Отец сказал, что это герб Монголии. Я почувствовал себя более уверенно, приобщившись к цырикам. Прикрепил на ремень самодельные ножны.
Книг в доме не было, если не считать старенького облезлого томика кулинарных рецептов. В Ленинграде осталась небольшая библиотека отца, состоящая только из фантастики. Поэтому в промежутках усвоения школьной программы, в голове моей с первого класса закручивались спирали времени, свершались захваты планет марсианами, происходили войны с чудовищами из глубоководных океанских впадин.
Фантастические животные пригодились моему воображению во время игр и путешествий за пределы поселка. Они будоражили мне кровь, заставляя сильнее ощущать одиночество среди таинственной незнакомой чужой природы, щедро приперченной моими фантазиями. Рождали в душе стойкость, готовность к сопротивлению неведомому злу.
