Фридрих Незнанский - Сезон охоты на коллекционеров
— Согласен, эта тема мне как-то ближе, чем всякие Пети и Тани, которые ни фига не учат и барабанят по клавишам, кто во что горазд…
— Тем более, Шурик, что Меркулов меня хвалит. Портреты преступников, которые я составляю, удивительно точные. Это его слова! Я не преувеличиваю. Хочешь, спроси у него сам! Говорит, что у меня дар. Удивляется только, как я, вся такая женственная и добрая, так глубоко проникаю в мысли убийц. Даже однажды поддел меня, что только человек, близко знакомый с пороком и злом, может так глубоко понять убийцу.
— Ты меня пугаешь, Ириша… Не зря тебе снятся целые машины с убитыми бойцами. У тебя есть темная половина подсознания. Вот она тебе и открывается по ночам. Скажи мне честно, тебе ни разу не хотелось меня убить?
— Да сколько угодно! — искренне воскликнула Ира. — Это когда ты мне особенно досаждаешь. Но я над собой работаю. И темную половину сознания всегда держу под контролем.
— Это как-то утешает… Ну смотри, и впредь не выпускай ее из-под контроля. Ладно, садись за составление портрета, а я в агентство. Когда тебя ждать? Ребята уже соскучились.
— Когда Меркулов отпустит. Мыс ним договорились: пока не раскроем дело, я буду у них. А то вдруг откроются какие-нибудь новые обстоятельства.
— Да, любопытство меня так и распирает. С чего начнешь портрет?
— С того, что это молодой мужчина лет тридцати пяти — тридцати восьми. Весьма привлекательной наружности. Вызывающий доверие. Образованный. Во всяком случае, умеет заинтересовать собеседника. Теперь я полагаю, что он имеет отношение к искусству. Музейный работник, консультант, искусствовед, коллекционер, — что-то из этого ряда… Возможно, знает иностранные языки. Ведь общается с иностранцами…
— Может, они сами могут изъясняться на русском? Не забудь, он крепкий физически. Возможно, служил в десантниках. Бесшумно убирать людей они умеют.
— Или охотник. Раз у него охотничий нож, и он им уверенно владеет. Одним движением перерезает горло.
— Жаль, те девушки марку машины не определили. Очень бы пригодилось. Все, занимайся своими кровавыми подробностями и не забудь позавтракать. Свой мозг нужно питать, а то откажется работать. Кофе только включает мозг. А ему еще и питаться нужно!
Турецкий погладил ее по макушке и поцеловал в щеку.
— Когда ты так со мной прощаешься, я чувствую себя любимой женщиной, — призналась Ирина, обняв мужа за шею.
— А ты и есть любимая женщина. Не устаю повторять это вновь и вновь. Невзирая на то, что никак не могу привыкнуть к твоей новой профессии.
— А связь какая?
— Страшновато за тебя. Где-то я слышал, что если долго смотреть в бездну, она притягивает.
— В бездну я смотрю одним глазком и очень недолго. Меня больше интересуют живые, чем мертвые.
— Но ведь мертвые — результат действий этих живых…
— Не отговаривай меня, пожалуйста, — попросила мягко Ирина. — Я выбор уже сделала. Между прочим, позволь тебе напомнить, мой суперсыщик, работа над психологическим портретом и вскрытие трупа, — очень разные вещи. Я ведь не судмедэксперт.
Ирина позавтракала на скорую руку и принялась за бумаги. Потом позвонила в морг Симе Григорьевне Менакер.
— Сима Григорьевна, голубушка, можно я приеду к вам на полчасика? Это Турецкая Ирина. Мне очень нужно с вами поговорить по поводу трех покойничков.
— Тогда приезжайте сразу. А то у меня через полтора часа вскрытие.
Ирина быстро собралась и поспешила в Институт судебной медэкспертизы.
С Симой Григорьевной они были знакомы уже года полтора и даже прониклись друг к другу симпатией. Медэксперт — женщина среднего возраста, невысокого роста и довольно кругленькая, с короткой стрижкой и добрым лицом — производила впечатление очень домашнего человека. Ей бы работать библиотекарем в школе или архивариусом, а она ежедневно кромсала мертвые тела, и делала это если и не с удовольствием, то со старательностью профессионала.
— Кто именно вас интересует? — спросила она у Ирины, когда та зашла к ней в кабинет.
— Самсонов Михаил Иванович, Даниэль Кларк, швейцарец, и Ольга Якушева.
Сима Григорьевна заглянула в свои записи.
— А, это те трое, которым перерезали горло. Притом удар ножом был таким глубоким, что задел и сонную артерию и трахею, что привело к фатальной кровопотере. У Кларка голова вообще едва держалась. Когда его погружали на носилки, пришлось поддерживать, иначе отвалилась бы…
— Какой ужас! — вскрикнула Ирина.
— Милочка, что вы так пугаетесь? Не стоило выбирать себе такую профессию. Если бы я умела играть на пианино, не пошла бы в медэксперты.
— Но вы-то не пугаетесь!
— А у меня чувство ответственности повышенное. Некогда пугаться. Ну так что же вы хотите? Я ведь все заключения уже отдала следователю.
— Да я знаю, и читала их. У меня теплится надежда, что есть какие-то мелочи, которые вы не сочли нужным упомянуть.
— Ну, например, какие? — недовольно взглянула на Ирину Сима Григорьевна. Ей не понравилось, что Ирина словно сомневается в ее профессионализме.
— По первому трупу вопросы, к сожалению, возникли с запозданием. Ведь он к вам попал на третий день после убийства. Так что на теле не могли сохраниться следы, которые нас интересуют.
— Я все подробно описала. А что за следы?
— А вот Кларка вы осматривали наутро после убийства, так? — не спешила с ответом Турецкая.
— Да, смерть наступила около двенадцати ночи. А я приступила к его осмотру в девять утра.
— Ну вот, — у Ирины загорелись глаза и на щеках вспыхнул неожиданный румянец. Сима Григорьевна в недоумении смотрела на нее. Что могло так взволновать хладнокровную и выдержанную психолога-криминалиста? — Не обнаружили ли вы на теле Кларка эритемы? Или воспалительной гиперемии? Или, в конце концов, волдырей?
— Вы меня озадачиваете, милочка. Вы что, уже успели получить медицинское образование? Эритема, воспалительная гиперемия… Это типично медицинская терминология, которая относится к особой реакции кожи на ожоги. Называется тройная реакция Льюиса.
— Как бы она ни называлась, меня интересует, не обнаружили ли вы на теле хотя бы остаточных явлений волдырей?
— А ну-ка, посмотрю на копии заключения. — Сима Григорьевна направилась к компьютеру, открыла нужный файл и замолчала, медленно передвигая мышку.
— Вот то, что вас интересует. Хотя я сделала вывод, что прямого отношения к смерти Кларка эти несколько малозаметных волдырей не имеют. На правом предплечье обнаружены два волдыря. И все.
— Но может… вы как-то не обратили внимание на другие следы?
— Я осмотрела тело очень внимательно. И эти волдыри меня не удивили, поскольку в них я не увидела следа укуса или укола. Одним словом, того, что послужило бы причиной смерти. А потом, на шее была такая глубокая рана, что все внимание, конечно, я сосредоточила на ней. Поскольку именно она являлась причиной смерти. Вот смотрите: я линейкой измерила рану — четырнадцать сантиметров! А глубина пять сантиметров.
— А что за лезвие было применено?
— Это не простой нож. Меня это тоже заинтересовало. Когда-то я уже видела такой след. Но тогда разрез был не такой длинный. А здесь пришлось применить даже целый ряд хитростей, чтобы понять, какой вид лезвия нанес такой сокрушительный удар.
— И что же вы сделали?
— Мы с ассистентом соединили ткани раны и наклеили скотч.
— Зачем?!
— Чтобы по соединению тканей понять характер ранения. Вот взгляните на фотографию: под скотчем, поскольку он прозрачный, мы как под стеклом видим параллельные бороздки, которые тянутся вдоль одного края раны.
— Так лезвие зубчатое?
— На первый взгляд кажется, что так. Но на самом деле нет. Потому что второй край раны гладкий. Видите, эти бороздки появляются не по всей длине, а только на одной трети разреза. Убийца вонзил лезвие слева под челюстью, потом вел его к кадыку, а остановился на краю трахеального кольца. И именно в районе надреза, когда он слегка повернул лезвие, чтобы вытащить его, появились эти бороздки.
— Кажется, я понимаю. Это охотничий нож, где зазубрины есть лишь на оборотной стороне.
— Круто! Вы уже разбираетесь в разновидностях холодного оружия!
— Просто вчера ночью я уже видела следы от такого ножа на шее одного убитого иностранца. Пришлось потревожить Теодозия Ивановича, потому что он вскрывал труп и делал экспертизу.
— И что за спешка? Да, а что с этими волдырями? Вы так трепетно отнеслись к их присутствию на теле убитого.
— Это след от электрошокера, — устало ответила Ирина.
Подробное описание движения охотничьего ножа на шее Кларка ее привело в состоянии отчаяния. Человек, который раз за разом обезвреживает людей электрошокером, чтобы затем вскрыть им горло, казался чудовищем. И портрет этого человека она должна составлять? И писать, что он приятной наружности, вызывающей доверие у людей?! Ведь именно по этой причине с ним общались все погибшие. Потому что в его лице и поведении не увидели ничего угрожающего их жизни.
