Беатрикс Гурион - Дом темных загадок
— Но как это все связано с нами? Что с Томом, Филиппом и Софией? Что со мной? Почему ты нас запер именно здесь?
Беккер пытается сесть, я замечаю у него на голове небольшую рану от удара стулом, из которой сочится кровь. У меня перед глазами сразу всплывает проломленный череп Себастиана.
— Страдания Агнессы не были на совести одной Гертруды. Родители остальных участвовали в этом и ничего не предпринимали, просто наблюдали, они заставляли страдать, не я. А теперь дети платят за грехи своих родителей.
— Родителей? — Я вспоминаю ролики, которые снимал Беккер и где были запечатлены мы.
Он кивает.
— Отцы Тома и Софии работали воспитателями в этом приюте. Их звали Лоренц и Карл. Предполагаю, что один из них — мой отец. Филипп — сын Урси, одной из учениц приюта, которая была правой рукой Гертруды. Она сообщала наставнице обо всех нарушениях, что совершала мать. Потом всю жизнь помалкивала. Также и воспитатели. Они заботились лишь о себе, о собственной жизни. — Он горько усмехается. — Отец Тома сделал даже стремительную карьеру, после того как перестал работать здесь.
— Но почему похищение?
— Я отнял у них детей. Все точно так же, как они поступили со мной и Агнессой. Но я был великодушен, дал им второй шанс, предоставил детям возможность в виде игры выказать гражданскую смелость и мужество. Я хотел увидеть, научились ли они чему-нибудь.
Так вот зачем нужны были инсценировки с кровью. Ни для кого это не было игрой. На самом деле мы прибыли сюда даже не по собственной воле, нас заманили.
— Но их дети были такого же пошиба. Лишь ты была другой! Я отправил их родителям снимки с твоим изображением со стигматами, хотел показать, что случилось. Откликнется ли кто-нибудь? Но отреагировал лишь Карл. Мне пришлось отправить им и видеоролики, чтобы вызвать какую-то реакцию. Я не хотел денег, хотел просто, чтобы они предали огласке все, что было. Рассказали обо всем, что тогда произошло, и о чем они так долго умалчивали. — Теперь Беккер торжествовал. — И у меня получилось. Именно отец Тома, настоящий трус, первым вышел к камере. Весь мир узнал, какая несправедливость творилась здесь.
Последние слова он произнес самоуверенно и патетически, сразу стало понятно, что ему нет никакого дела до общественности. Речь шла лишь о мести. Безапелляционно. Без сожаления. Беккер вел себя точно так же, как те, кого он осудил.
— А как же я? — шепчу ему. — Почему я?
На его лице мелькнула тень.
— Ты была мне нужна. Ты очень похожа на мать. И, как я уже говорил, мне нужны были снимки, чтобы поразить родителей Тома, Филиппа и Софии, показать серьезность всего. Но они, как и раньше, молчали, делали вид, словно ничего не происходит. Только когда к ним пришли ролики с их детьми, они не смогли больше закрывать на все глаза.
— Это не все. — Я вкладываю всю злость в эти слова. — Ты не просто фотографировал, ты меня пугал до смерти. Именно меня. И это тебе очень нравилось!
Он смотрит на меня, и на его лице появляется выражение, которое я не могу объяснить. Может, удивление?
— Но ты ведь понимаешь, не так ли? Ты ведь провела с ней всю свою жизнь. — Он колеблется, и на его лице появляется выражение сожаления. — Единственное, на что я не рассчитывал, — это на то, что ты не только внешне на нее похожа. Любовь Агнессы — она ведь проявляется во всем твоем поведении. — Он умолкает. — Эмма, я… выпустил это из-под контроля. Я не мог больше… Мне очень жаль.
К горлу подкатывает ком. Это действительно больше, чем я могу переварить.
Здесь лежит мой брат, которого я ударила и приковала. Это убийца, человек, совершивший ужасные вещи. Он — мастер обмана, который, возможно, манипулирует мной и сейчас.
Но все же я проникаюсь сочувствием к нему, оно разливается в моей душе, горячим мучительным потоком распространяется по всему телу, требует, чтобы я дала то, чего у него никогда не было.
Невольно я вспоминаю пустой детский гроб на фотографии. Понимаю, почему он хотел сделать снимки с изображением моих стигматов. Но мои раны и искусственная кровь были всего лишь снаружи — его раны намного глубже, и нанесли их ему еще до рождения, еще до того, как он сделал первый вдох. У него никогда не было шанса.
Я не могу иначе, склоняюсь над ним и обнимаю его, обнимаю крепко и держу, а что мне еще остается делать.
Он упирается несколько секунд, но потом сам поддается порыву.
Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви. (Песнь песней 5:8)
Агнесса рассматривала себя в большом зеркале невероятно роскошного гостиничного номера. В отчаянии она закусила губу. Вдруг ее план не сработает? Она ведь была такой гордой. Впервые у нее был план для себя, для своей жизни. Агнесса была готова воплотить его, а Марта помогла ей в этом, хотя и назвала сумасшедшей.
— На фотовыставку в Берлине? — спросила она по телефону. — А ты уверена, что мне стоит его приглашать?
— Ты должна, — произнесла Агнесса.
— Ты с ума сошла! — ответила Марта.
— Это ведь не должно тебя удивлять, — сказала Агнесса и положила трубку.
И вот теперь она стояла здесь, в Берлине, в гостинице на Савиньи-плац и боялась, что ее план может провалиться. Все же Карл был женат.
Она разгладила ткань черного коктейльного платья и обернулась. Платье казалось ей слишком вызывающим, но продавец заверила, что оно будет Агнессе к лицу, еще бы, девушке с такой длинной шеей и узкой талией. Оно было с черными ажурными кружевами и закрыто спереди, а сзади — V-образный вырез почти до самой поясницы. Одна мечта о том, что он проведет руками по ее спине, не позволяла Агнессе отступать.
Да, лечащие врачи объяснили ей, что не было никакой любви. Что он просто использовал несовершеннолетнюю, что оставил ее в беде и что оказался самым жалким трусом. Но что они знали о том лете, о том единственном лете, которого Агнессе хватило на всю жизнь? Она ощутила, как ее заполняет любовь. Она была убеждена: не каждому в жизни может так повезти.
Она прошла в ванную, выложенную белой и золотистой плиткой, и не знала, стоит ли вообще делать макияж. Она никогда раньше не носила прическу, но сегодня Марта подыскала для Агнессы парикмахерский салон. И даже сама Агнесса признала, что работа выполнена великолепно. Ее светлые волосы теперь блестели и рассыпались кудрями. Несколько прядей спадали на голую спину.
Агнесса осмотрела свое лицо. Она стала старше, да, конечно, но ей повезло: всего несколько морщинок и такие же фиалковые глаза.
Марта лишилась дара речи, когда впервые увидела ее за завтраком десять лет спустя.
— Ты ни капли не изменилась, — прошептала Марта и залпом выпила шампанское. — Я имею в виду, что вот уже больше двадцати лет минуло с тех пор, как мы с тобой сбежали из замка, и, несмотря на все, что там с тобой делали, ты все еще выглядишь, как девчонка.
Агнесса улыбнулась этим воспоминаниям, такие преувеличения были в стиле Марты. Она была привлекательной, но совсем не девчонкой, и это было тоже хорошо.
«Немного пудры, а потом я накрашу губы красной помадой», — решила она и принялась выбирать один из новых карандашей.
Но первый цвет на губах ей показался похожим на запекшуюся кровь. Агнесса быстро стерла его, опасаясь смотреть на шрамы на руках.
Она разочаровала всех докторов, и в клинике, и в диспансере. Все снова и снова приходили к единому мнению, но Агнесса не знала, как это происходит, и не хотела этого знать. Без видений, которые случались с ней в потайной комнате, она была бы сейчас мертвой, в этом Агнесса твердо уверена. Такой же мертвой, как ее ребенок.
Все говорили, что она сама виновата. Отменили упражнения, во время которых она должна была кричать и бить подушку кулаками, воображая, что это Гертруда. Агнесса не могла их делать. Она больше не испытывала ненависти, лишь печаль об утрате ребенка. Своего мальчика. Они во время похорон все же сказали, что это был мальчик.
Она сглотнула и заставила себя снова подумать о плане. Смотреть только вперед!
Но тут ей в голову пришла еще одна мысль. Вдруг он так изменился, что она не захочет его больше? Вдруг он стал совершенно другим?
На этот счет нужно было разработать другой план. Агнесса глубоко вздохнула. «Ты это сможешь, Агнесса, совершенно одна. И ты не допустишь, чтобы прошлое отбрасывало тень на твою новую жизнь».
Это было так глупо — рассказать про план своему последнему врачу госпоже Липшински. Агнесса хотела убедить ее, что уже на правильном пути, но все получилось с точностью до наоборот. Липшински запаниковала, пустилась в объяснения, как это безответственно. Еще одна беременность наверняка приведет к тяжелым рецидивам или паническим атакам. Доктор также испугалась, что Агнесса попытается отомстить и разрушить его жизнь.
