Э. Хартли - Маска Атрея
— Неужели? — Кин наклонил голову, словно подзадоривая ее.
— Да вот представьте. — Она не отвела взгляда. Коп сдался первым.
— Давайте еще раз повторим, что вы делали в Греции. — Кернига говорил громко и спокойно, прекращая раздраженную перебранку, вспыхивающую между Деборой и Кином в третий раз за час.
До сих пор Дебора рассказывала им всю правду о путешествии в Грецию, кроме двух моментов. Во-первых, она умолчала о том, что пропавшая погребальная маска на самом деле могла быть надета на частично сохранившееся тело. Полицейские по-прежнему считали, что ищут предмет, ценный только в денежном выражении. История с телом Агамемнона теперь казалась слишком нелепой, чтобы говорить о ней вслух. Если помалкивать, то, возможно, удастся спасти достоинство тех, кто оказался серьезно вовлечен в поиски — Ричарда, Министерства древностей и культуры Греции, Сергея Волошинова, может, даже Маркуса, хотя Дебора была не расположена ему подыгрывать.
Она попыталась заинтересовать Кернигу погибшим русским, но фэбээровец только отмахнулся, а Кин закатил глаза, когда Дебора в доказательство сослалась на упоминаемые в письме «останки».
— Даже не совпадение, — усмехнулся он. — В округе Фултон в ту же ночь убили двоих наркоторговцев; по-вашему, они тоже собирались прикупить греческую маску? Чтобы повесить на подставку для пистолета в «мерседесе»?
— Русский здесь ни при чем, — отрезал Кернига, подавляя сарказм коллеги. — То дело закрыто.
— Я не понимаю, что происходит, — вмешался Кельвин Бауэрс. Он выглядел усталым и немного мрачным, словно накануне плохо спал. — Если у вас есть вопросы, на которые моя клиентка уже не ответила по нескольку раз, почему бы нам не возобновить этот разговор утром?
В дверь постучали. Кернига открыл, и Тони, одетая в рабочий халат грязно-серого цвета и вооруженная метлой, просунула голову в дверь.
— Я собираюсь запирать, — объявила она. — Вам нужно что-нибудь еще, пока я не ушла?
На Дебору она не смотрела.
— Спасибо, ничего не нужно, — покачал головой Кернига.
Тони уважительно мотнула головой и собралась уходить. Потом вдруг остановилась, очевидно, спохватившись, и повернулась к Деборе.
— Мисс Миллер, — сказала она официально, — я бы хотела предупредить о моем увольнении, как положено, за две недели. Я очень любила мистера Диксона, а без него мне тут делать нечего.
Дебора быстро соображала. Чернокожая женщина вела себя заносчиво, вызывающе, а ухмылка Кина, похоже, одобряла се пренебрежение к новой начальнице. Но была во взгляде Тони какая-то осторожность, словно говорившая: «Подыграй...»
Второе, что Дебора еще не рассказала полицейским о поездке в Грецию, была встреча с Тони, ее личный интерес к пропавшим древностям, которые оказались новоделом.
— Хорошо, — сказала она, — но я удержу часть оплаты, если вы не приведете все в порядок. Похоже, в мое отсутствие вы еле-еле двигали шваброй. Да вы вообще были здесь?
— Я воспользовалась возможностью навестить родных в Луизиане. Музей был закрыт, и полицейские все время путались под ногами. Не обижайтесь, —добавила Тони, кивая Кину.
— Не буду, — ответил тот благодушно.
Хитро, подумала Дебора, подавив желание улыбнуться. Переведя стрелки на полицейского, Тони отвлекла его внимание от ответа Деборы на эту сказочку. Тот же прием, что выбрала она сама, убрав имя Тони из своего рассказа о Греции.
— Мисс Миллер? — сказала Тони заносчивым тоном, словно это она была куратором, а Дебора — уборщицей. — Можем мы поговорить с вами вечером, прежде чем вы уедете? Насчет моих налоговых бумаг?
— Конечно, — ответила Дебора осторожно.
Когда уборщица — или, скорее, журналистка — ушла, Дебора задумалась, почему та вообще еще здесь и почему она старается остаться под фэбээровским радаром, особенно после того, как они выяснили, что разыскиваемые сокровища не имеют никакой ценности. Что ж, последними словами Тони назначала своего рода свидание, так что еще до ночи она все узнает.
— У меня вопрос, — сказал Кин, когда дверь за Тони закрылась. — Если бы вы украли эту маску, что бы вы с ней сделали?
Дебора задумалась.
— Наверное, попыталась бы продать ее на черном рынке — если бы не работала на конкретного покупателя. Или же спряталась бы сама и спрятала маску, пока шум не стихнет и пока все, кроме самых отчаянных коллекционеров, не перестанут ее искать.
Кин поднял бровь. Вероятно, он не ожидал серьезного ответа, однако решил, что услышанное пригодится.
— А если бы вы работали конкретно на заинтересованную сторону, — спросил Кернига, — скажем, на греческое правительство, и приехали не украсть маску, а изучить ее?
Дебора старалась передавать разговоры с Попадреусом как можно неопределеннее, но Кернига видел ее уловки насквозь.
— Полагаю, сделала бы все возможное, чтобы установить ее подлинность.
— И как же?
Дебора вздохнула.
— В идеале дала бы осмотреть маску эксперту, хотя, наверное, данные люди могли и сами быть экспертами. Потом я бы отправила ее в лабораторию, где можно провести настоящие анализы.
— Конечно, — заметил Кернига, — если Ричард собирался продать или отдать вещь, он бы заранее доказал покупателю ее подлинность.
— Если бы ее не было сложно перевозить, — ответила Дебора, — и если бы он не хранил ее в тайне. Раз он считал, что маска способна превратить его в мишень для менее добросовестных дельцов, то спрятал ее и говорил ровно столько, чтобы заинтересовать покупателя. В любом случае он не мог просто передать покупателям результаты анализов и ожидать, что они поверят ему на слово. Покупатели захотели бы наблюдать за анализами сами.
— Не понимаю, — заявил Кин. — Если это большая золотая штуковина, то она стоит дорого. Почему так важно, насколько она старая или откуда?
— Потому что, — ответил Кельвин, — дело здесь не в рыночной стоимости. Дело в культурной ценности, в эстетике маски, в исторических ассоциациях, в ее связях с мифами и легендами. Именно это делает ее бесценной.
— Все равно не понимаю, — гордо повторил Кин, словно полагал, что демонстративное невежество делает его более важным и более честным человеком.
— На самом деле никакой разницы между рыночной и культурной ценностью нет, — сказала Дебора. — Золото стоит дорого только потому, что люди решили, что оно им нравится, и потому что оно сравнительно редкое. То же с бриллиантами. В бриллиантах нет ничего существенно более ценного, чем в любом другом редком соединении или элементе, кроме того, что люди решили, что бриллианты им нравятся. То же самое и здесь. Но если золото и бриллианты находят во многих местах, то микенская погребальная маска — уникальна. Таких больше не сделают, а поскольку их ценность невозможно отделить от возраста, личности погребенного и тому подобного, то процесс установления подлинности — решающий.
— И как бы они приступили к этому? — спросил Кернига. — Вы говорили о лабораторных анализах. Это какие? Датировка по углероду?
— Золото нельзя датировать по углероду, — объяснила Дебора. — Этим методом определяют возраст органики. Для золота он не работает, во всяком случае, достоверно.
— Какие еще бывают анализы?
— Никаких, которые были бы достоверны с научной точки зрения без веских доказательств происхождения.
— Так какого черта мы обо всем этом болтаем? — возмутился Кернига.
— Другие материалы в коллекции можно было бы датировать по углероду, — сказала Дебора. — Например, керамику. Мы не знаем, что еще находилось в витрине с маской. Если есть другие предметы, которые предположительно найдены в том же самом месте, их датировка дала бы лучшее представление о подлинности маски.
Дебора не упомянула об одном: единственное, что можно безусловно датировать по углероду, — это любой фрагмент человеческого тела, которое, вероятно, хранилось вместе с маской. Если сам Агамемнон действительно лежал в комнате за книжным шкафом, то радиоуглеродное исследование точно указало бы возраст ткани в пределах примерно ста лет. В прежние времена значительное количество ткани пришлось бы уничтожить в процессе анализа — чего, понятно, археологам совсем не хотелось. Как выразился кто-то из древних, «тот, кто уничтожает вещь, дабы узнать, что это такое, сошел со стези мудрости». Ускоренная масс-спектрометрия все изменила. Теперь лучше финансируемые лаборатории (исследовательская аппаратура стоит миллионы долларов) имеют возможность получить те же результаты по самым крошечным фрагментам проверяемого вещества.
Разумеется, такие лаборатории немногочисленны, и если греки хотели провести подобный анализ в Соединенных Штатах, выбор у них был ограничен. К счастью для них и, подумала Дебора, для нее самой, она-то знала, где находится такая лаборатория. Два часа на машине.