Б. Седов - Отшельник
Вот и на этот раз Элла Арнольдовна на вопли Вертякова не обиделась. В древности ее бы за те вести, которые она собственноручно шефу на стол выложила, просто посадили бы на кол. И отнюдь не на тот, на который она привыкла с удовольствием садиться.
Новостей было две.
Вопреки присловью, обе плохие.
Во-первых, со всех сторон выходил облом с интернатом.
На строительство интерната для сирот французской стороной уже был выделен первый взнос, прошедший целевым назначением на счет «Терема». Лягушатники оказались не дураки — и выбрали для строительства самого лучшего подрядчика.
Павел Кондратьевич с Вертяковым был в хороших отношениях, но дани с доходов фирмы никогда не платил — ни власть имущим взяточникам, ни братве. Более того, некогда Борюня сам договорился с братом, чтобы строителя не трогали…
Курица несла золотые яйца. За любой заказ на строительство социально важного объекта со стороны администрации Борюня получал неплохой откат. Это единственное, на что соглашался Павел и чем довольствовался Борис Тимофеевич, но даже это мздоимца устраивало. Всех это устраивало.
Чиновник получал горячо любимые деньги и гарантию строительства коровника или богадельни качественно и в срок.
Строитель — рекламу, позволяющую на высоком уровне поддерживать реноме своей конторы и привлекать новых клиентов, с которыми он уже не особо церемонился при назначении цены — и втрое возмещал недополученную при выполнении госзаказа прибыль.
Но на этот раз французы действовали не через администрацию, а напрямую. Братва, пытавшаяся «пробить» директора будущего приюта, предоставила Сане лишь копии финансовых документов, которые явно свидетельствовали: с этого руководителя можно снять лишь последние штаны. Все деньги шли напрямую в «Терем». А там уже размахивал руками на обустраиваемой площадке темпераментный прораб Бабуани…
Жирный куш, на который рассчитывали Вертяковы, уплывал прямо из-под носа.
Элла знала, что наезжать не «Терем» шеф не станет. Война со строителями могла выйти себе дороже. Не те это ребята, что безропотно себя в обиду дадут. Может получиться похлеще, чем с кедровником…
Значит, с мечтой о летней поездке в Париж можно было расстаться, по крайней мере, на ближайшее время.
Вторая весть касалась как раз кедровника — и была еще неприятнее первой. Депутат Государственной Думы господин Михайлов официальным письмом уведомил, что народные депутаты неожиданно вспомнили о чаяниях народа. Какая-то очередная проверочная комиссия, активизировавшаяся перед очередными политическими реформами, не согласилась с изменением границ заповедника. Нашлись дотошные правдолюбцы, которые вынесли решение вопроса аж на заседание Земельного комитета. Комитетским решением заповедник был восстановлен в прежних границах.
Сам Михайлов вынужден был бить себя пяткой в грудь и доказывать, что это не он верблюд, а те, что готовили ошибочные документы. Что сам он и руками и ногами за справедливость. И что самолично же разберется с тем, кто так попрал народные интересы…
Элла Арнольдовна, прочитав заказное письмо, сразу смекнула, что г-н Михайлов в собственном бессилии, если не в собственной подлости, расписался. А то и приговор смертный сам себе подмахнул.
Не лезла до сих пор в уголовные дела Элка-минетчица. Но дурой-то уж точно никогда не была. И хотя диска с компроматом на братьев Вертяковых ей никто не демонстрировал, логику дальнейшего развития событий она представляла себе вполне.
Да только не сильно-то за судьбу депутата переживала ушлая секретарша. Куда более беспокоил ее тот факт, что теперь Москва событиями в районе может заинтересоваться весьма плотно. И как Борюня отмазываться будет от изнасилования и пяти трупов в Ореховом, она пока представляла себе плохо.
Ведь стоит запахнуть жареным — и партнеры и покровители разбегутся, залягут до поры на дно.
Фирма «Сакура» — япона мать! — исчезнет, будто и не было ее никогда. Останется вырубленный кедровник, обиженные и рассерженные люди, рьяное правосудие и запланированный «стрелочник» — некомпетентный, а то и преступный, глава районной администрации. Со всеми вытекающими для нее лично последствиями.
Спасти ситуацию, Борюню и саму себя, любимую, могли только очень большие деньги. Но они, как известно, с неба не падают. Особенно тогда, когда позарез нужны…
* * *— А скажи-ка, Миша, честно, ты не в федеральном розыске ли часом?
Знахарь удивленно поднял взгляд на Тимура.
Его помощник, секретарь, управляющий, заместитель и китайский мандарин в одном лице с серьезным прокурорским выражением исподлобья глядел на своего патрона. И только в глазах его плясали веселые искорки.
— Обижаешь, брателло, — подыграл Майкл. — За мной уже два года охотится Интерпол, ФБР, ЦРУ и колумбийская наркомафия.
Приняв чистую правду за ожидаемую шутку, Тимур осклабился:
— Тогда вон те, — Тимур мотнул головой так, что длинная косичка его перекинулась со спины на левое плечо, — явно из Интерпола.
Знахарь повернул голову. На другом краю набережной имени речника Энгельса в типовом кафе под открытым небом сидела живописная парочка. Такие же оборванные уши, как и у Тимура, сбитые набок носы, килограммов по сто десять весом — пластиковые стульчики под ними жалобно стонали. Громилы пили пиво, ковырялись в носу и старательно делали вид, будто не обращают ни малейшего внимания на Знахаря со спутником.
— Одного я знаю, — прищурился Тимур, — Лёхан — личность в городе приметная. Он из людей Толяна Зубилы. А Зубило под Кислым ходит. В фаворе. Между прочим, Лёхан еще с двумя бандюками и разводили меня на бабки. Теперь вот, не иначе, очередной геморрой затевают…
— Наплевать, — усмехнулся Знахарь. — Если что и затевают, то только на свои дурные головы. Или задницы?
Он поставил на стол пустую пивную кружку:
— Ну, что? Допивай, да пойдем. Пора нанести визит незабвенному Борису Тимофеевичу…
Тимур подошел к краю тротуара и поднял руку. Поймал мотор — новенький «рено».
— До Амжеевки, командир.
— Далековато. Сорок верст. Обратно пустой…
— По сотке баков в каждый конец.
— Садитесь.
Знахарь увидел, что следом за ними от кафе взял старт битый-перебитый «опель фронтера», куда взгромоздились гориллоподобные провожатые.
— А что, приятель, ты хорошо томские закоулки знаешь?
— Так вам же в Амжеевку.
— Туда и отправимся, но сначала в зеркальце взгляни. Пасут нас. Не пугайся, стрельбы не предвидится. А вот оторваться можно попробовать. Не сильно только драгоценными нашими жизнями рискуй: не выйдет — хрен с ними, со шпионами. Но почему бы нам не повеселиться чуток, если я ставку вдвое повышу?
— И впрямь, почему бы?… — водила вжал педальку в пол и резко крутанул баранку.
Взвизгнув покрышками, резвый француз, не доезжая до начала улицы с бесхитростным названием Набережная реки Томи, нырнул в ближайшую подворотню. Джип, только-только набравший скорость, пролетел мимо. Друзья переглянулись и улыбнулись, представляя, какие слова сейчас раздаются в немецком внедорожнике.
— Я сейчас на Картасный выскочу, а им объезжать придется. Или разворачиваться. Хорошо, если успеют заметить, куда свернул, — пояснил маневр шофер.
Преследователи успели. И веселуха началась. Менты даже опомниться не успели, а обе машины растворились в воздухе, как мираж. Появились на Дальне-Ключевской. Одолели еще один скоростной участок на Пушкинской. Ушли к вокзалу, закручивая карусель по кольцевым переулкам: Дорожный, Путевой, Паровозный…
— Я не Шумахер, конечно, — пояснял по ходу дела водила, активно вертя рулевое колесо, — но поездить довелось на разном. Эта машинка — вполне. На трассе не оторвешься — мощи не хватит, а в проулках резвая и в тупичках верткая. Как раз таксовать…
— Для других я гоняться по центру вряд ли стал бы. А вот тебя знаю, — он скосил в зеркальце глаза на Тимура. — У меня тоже катерок на Томи имеется. «Муксун». С «Ништяком» не сравнить, но ходкий…
— Ты на дорогу смотри, — улыбнулся коллеге Тимур.
— Не боись. Сейчас я вам фокус покажу…
Они выскочили к самому вокзалу на вспомогательные территории, занятые километровыми лабазами с высокими эстакадами. С одной стороны лабазов стояли фуры под погрузку, с другой — на отводных путях — железнодорожные вагоны и платформы. Таксист сбросил скорость. В зеркале заднего вида стремительно увеличивался в размерах басовито ревущий «опель», старающийся не упустить своих подопечных. Легковушка подпустила джип поближе и опять скакнула вперед. Раздосадованный Лёхан тоже поддал газу. Лучше бы он этого не делал.
Раздолбанная дорога, где среди ям в произвольном порядке были, будто надолбы, разбросаны кочки и клочки воспоминаний об асфальте, плавно заворачивая, уходила на неприметный переезд, о котором мало кто в городе знал. Лишь те, кому доводилось работать на железной дороге и в смежных организациях. Нормальные жители в этом районе пользовались, в основном, эстакадой на Вокзальной улице.
