Наталья Андреева - Все оттенки красного
И Наталья Александровна оглядела просторную светлую веранду.
— Как это не найдем? — засуетилась Алевтина. — У тетки она. Где ж еще? Погуляет и придет. Я свою Марусю знаю. Ей бы только картины писать. Вот нагуляется, и заявится к родне, она, как кошка, наблудит, но дом свой знает.
— А со мной теперь что? — тихо спросила Майя.
— Я предлагаю собрать ее шмотки и выставить вон, — заявила Наталья Александровна.
Олимпиада Серафимовна и Вера Федоровна промолчали, но было видно по выражению лиц, что обе дамы с этим заявлением полностью согласны.
— Да куда ж она пойдет на ночь глядя? — спохватилась Алевтина. — Звери вы, что ли? Да на ней же лица нет!
— Хорошо, пусть переночует, — кивнула Олимпиада Серафимовна. — Только я ее больше не хочу видеть. Никогда. Пусть идет в свою комнату, и…
Дама презрительно поджала губы. Егорушка тут же вскочил, подсел к Майе, зашептал ей на ухо:
— А я думал, что Эдик врет. Что ты мне не тетя. Знаешь, это здорово! Ты не слушай их. Живи, сколько хочешь. Хочешь, в моей комнате?
— Да ничего я не хочу!
Майя поднялась. Очень хотелось плакать, а больше этого хотелось к маме. Бежать до родного дома, не останавливаясь, пока родные руки не обнимут, не прижмут к себе. Пока не почувствует родной запах, и родной голос не скажет с укоризной:
— Что ж ты, Маруся? Дочка ты моя родная.
Дети
Сквозь слезы Майя посмотрела на дорожку, по которой хотела сейчас бежать, бежать, бежать… И все еще не веря своим глазам, прошептала:
— Мама?
И уже громко, радостно:
— Мама!
Вероника Юрьевна шла гораздо быстрее, чем едва поспевающие за ней оперативники. Майю заметила еще издалека и ускорила шаг. Наконец-то!
По ступенькам веранды не взошла, взлетела. Сколько же слез и страданий за эти несколько дней! С той минуты, как получила по почте документы, места себе не находила! Казнила себя: зачем отпустила дочь одну в Москву? Казнила, и давала себя честное слово: в последний раз. И вот позвонили в гостиницу, попросили приехать в отделение милиции, куда отдала заявление о пропаже дочери. И сердце тревожно ухнуло в пустоту:
— Жива?
Ее успокоили: жива мол, но дел натворила. Но Веронике Юрьевне было все равно. Лишь бы дочь была жива, лишь бы с ней самой все в порядке. А в то, что ее Майя могла совершить что-то плохое, Вероника Юрьевна не верила. Не такая ее девочка. Она чистая, хорошая, добрая. И вот она, перед ней. Живая.
— Майя! Девочка моя родная, что с тобой случилось?
Слезы, поцелуи, объятья. И, наконец, дошло:
— Ты больна?
— Мама, меня сбила машина.
— О, Господи!
Оперативники тоже поднялись, наконец, на веранду. Капитан Платошин смотрел на обеих плачущих от счастья женщин и радовался за них по-настоящему. Майя что-то бессвязно лопотала, и Вероника Юрьевна начинала понимать, что обойдется, серьезного ничего нет, и волнений больше никаких не будет. Главное, что дочь приехала в Москву в последний раз. Все, хватит.
— Ну, вот, — облегченно сказал Платошин. — Одна, значит, нашлась. Осталось только разобраться, зачем она все эти фокусы выделывала.
Тут только до Вероники Юрьевны дошло и другое.
— Этот дом… Дом Эдуарда Листова?
— Он самый, — усмехнулась Наталья Александровна. — А вы, значит, женщина с портрета? В розовых тонах?
— Да, это я.
Олимпиада Серафимовна поджала губы. Вот она, большая любовь Эдуарда Листова! Законную жену так-то не писал, а какую-то учительницу… И пожилая дама не удержалась, подколола:
— Что ж вы так воспитали свою дочь?
— А как я ее воспитала?
Наталья Александровна поспешила поддержать бывшую свекровь:
— Она столько времени выдавала себя за другую! За дочь Эдуарда Листова! Денежки хотела себе прикарманить, так что ли? Уж не вы ли ее научили?
— Я свою дочь ничему плохому не учила, — гордо вскинула голову Вероника Юрьевна. — Если Майя и сделала какую-то ошибку, то это не со зла. А убить она никого не могла. Я знаю свою девочку.
— Плохо вы ее знаете! Приехала в чужой дом, втерлась в доверие. А она вообще не имеет права здесь находиться!
— Вот уж кто имеет право, так это моя девочка! И больше, чем вы все!
У Вероники Юрьевны голос звенел от волнения. Вот она, судьба! Сколько лет оберегала свою девочку, не говорила правды, а судьба все равно привела в этот дом. Ведь никогда ничего не просила, не требовала, даже правды никому не сказала. И что за это? Женщины, которых Эдуард отверг, отодвинул от себя, потому что не любили, не понимали, еще и говорят, что она с дочерью не имеет права находиться в этом доме!
И Вероника Юрьевна не выдержала:
— Моя девочка имеет все права. Потому что она дочь Эдуарда Листова. Да. Дочь. И не надо на меня так смотреть!
И Майя прошептала потерянно:
— Мама. Зачем ты, мама?
— Я хочу, чтобы им было стыдно. Должно быть, я единственная, кто ничего не требовал, никогда не рвался к этим деньгам. Ты родилась немного позже срока, все никак не хотела появляться на свет. Я уж начала волноваться. А потом подумала: пусть. Пусть никто и никогда не узнает. Андрею же сказала, что ты родилась чуть раньше, и он ни разу не усомнился в том, что ты его дочь. Зачем нужно говорить правду? Ничего нам с тобой не надо, Маруся.
— Маруся! — вдруг громко всхлипнула Алевтина. — Маруся-то моя где?
Тут только Вероника Юрьевна сообразила:
— А, в самом деле, ведь Маша Кирсанова тоже поехала в Москву в этом поезде? С ней что-то плохое случилось?
— Все деньги эти проклятые! — взялась за голову Алевтина. — Все жадность Ольгина неимоверная! Как только узнала про художника, так и завелась. Ведь весь городок знал, что у нас с Эдуардом Олеговичем происходит. Не любил он меня, нет, не любил. Ее вот любил, — она кивнула на Веронику Юрьевну. — Да мне что с того? Ничего не просила, не требовала. Если б не Ольга.
Капитан Платошин внимательно посмотрел на Алевтину Кирсанову:
— А что Ольга Сергеевна?
— Как узнала, что я забеременела, так и примчалась к нам в городок. С мужем у нее тогда уже разладилось. Квартирку-то надеялась себе отсудить, да как прожить одной? Тяжело. И тут узнала, что мы с художником заезжим роман крутили. И пристала ко мне: скажи да скажи, что ребенок от него. Художники, мол, они богатые. А ну, как не станет отрицать?
Тут Олимпиада Серафимовна первой сообразила:
— Погодите-ка. Так что ж, Маруся не дочь Эдуарда Листова?
— Какое там, — махнула рукой Алевтина. — Не его.
Тут и Настя не удержалась:
— Но она же так замечательно картины пишет! Мы же все видели! У нее же самый настоящий талант! Откуда тогда?
— Талант, да, — тяжело вздохнула Алевтина. — Так и у отца ее, должно быть, был талант. Был, да сплыл. Спился он совсем, Василий-то. А тогда я его пожалела. Это Эдуард надоумил его в первый раз: проводи Алевтину до дома, да проводи. Провожал. А как Эдуард Олегович уехал, так дорожку ко мне Василий не забыл. Все ходил, страдал: выглянуло солнышко на минутку, да скрылось. Уехал художник, да и папку с собой забрал. Василий-то все ответа ждал, что в Москву, может, позовут. Не дождался.
— Постойте, — сказал Эдик. — Папку забрал? Сейчас я кое-что принесу.
И, спускаясь по ступенькам веранды, красавец пробормотал себе под нос:
— А это интересно.
Алевтина Кирсанова продолжала всхлипывать:
— Вот так-то ходил Василий, ходил, да и… Забеременела я одним словом. А было это спустя два месяца, как Эдуард Олегович уехал. У Васи-то другие дети есть окромя моей. И жена такая, что не дай бог. К чему нам городок было веселить? А Маруся-то семимесячной родилась. Я и подумала: почему ж нет-то? И Ольга под ухом зудела. Мол, от художника оно и не стыдно, может, и денег каких перепадет. Ольга — она до денег жадная. Ну, я и написала Эдуарду Олеговичу. Мол, родилась дочь, назвали Марусей. Отчество-то я в графе указывать не стала, это ему сообщила, что, мол, записали Эдуардовной. Он и откликнулся, и денег стал слать. А потом уж сами знаете. Вот оно как все вышло.
Капитан Платошин тяжело вздохнул:
— И в это время Ольга Сергеевна придумала план, как завладеть наследством. Все приглядывалась к тому, что происходит с художником Эдуардом Листовым, несколько лет приглядывалась… А потом поняла: пора действовать. Как только Листовы купили этот огромный особняк, им понадобилась прислуга. Ну, Ольга Сергеевна и заявилась, да и сообщила художнику, что она Алевтине сестра. Только до поры до времени никому просила не говорить. Ее взяли в дом, а у Ольги Сергеевны была на всякий случай припасенная ампула цианистого калия. Только не знала она, кого травить. Листова? А что толку? Наследников хватает. События развивались своим чередом, и надо было сделать так, чтобы Марию Кирсанову Эдуард Листов признал законной дочерью. Пришлось долго и тонко намекать ему. А под старость художник и вовсе начал выживать из ума. Вы уж простите.
