Елена Арсеньева - Магический перстень Веры Холодной
Она только застегнула молнию на чемодане, как в дверь стукнули три раза, а потом еще три. Это был условный сигнал, на который Алёна открыла. За дверью стояли деловитая Танютка и совершенно ошарашенная Оксана.
– Смотрите, Оксана, запомните, что в номере вы еще не убирались и ничего не трогали, – сказала Алёна. – И если он начет скандалить, грозить милицией и требовать его сюда провести, проведите. Но сначала, конечно, поупирайтесь. А потом послушайтесь и ведите себя тише воды, ниже травы. Договорились?
– Ой, а вдруг он сейчас вас за дверью на улице подкарауливает? – жарким шепотом спросила Оксана, на всякий случай озираясь.
В это время от столика дежурной раздался звонок домофона, Оксана с громким топотом ринулась к своему рабочему месту, взглянула на экран – и тотчас прилетела обратно:
– Тикайте! Он внизу!
– За мной! – скомандовала Танютка, бросаясь к лестнице. Оксана подхватила Алёнин чемодан и споро куда-то его заховала, в какой-то хозяйственный закуток.
– Куда ж мы идем? – испугалась Алёна, спускаясь вслед за Танюткой. – Там же он!
– Только на второй этаж, – успокоила Танютка. – Пошли, пошли!
Она отперла дверь, где днем работали отельные бухгалтеры и кастелянши, и помахала Оксане, которая смотрела на них сверху, перевесившись через перила:
– Ключ потом завезу. А его помурыжь как следует, подольше!
– Все будет тип-топ! – прошептала Оксана, нервно хихикая.
И Алёна вдруг обнаружила, что происходящее доставляет обеим гостиничным девицам огромное удовольствие. Строго говоря, и ей тоже. Собственные сердечные разочарования не просто отступили, но бодро откатились на второй план…
Танютка тем временем провела Алёну через какую-то дверь, из которой они вышли в длинный коридор, ведущий на другую лестницу. Спустились, оказались около тяжелой двери с глазком посередине и кнопкой звонка сбоку. Танютка позвонила. Через некоторое время в глазке что-то мелькнуло, лязгнул засов, дверь отворилась… перед женщинами оказалась маленькая сухонькая старушка в синем халате, в каком, по представлениям Алёны, могли ходить какие-нибудь технички (кто-нибудь знает, что это за профессия?!) в позабытые советские времена.
– Танютка? – воскликнула она изумленно. – Ты что, опять от Борика ноги делаешь?
Танютка всплеснула руками:
– Ну ты вспомнила, баба Фая! Это когда было?! Нет, сейчас мы к Борику идем, он нас на улице в машине ждет. Пропусти нас, а если кто-то спросит, видела ли ты меня или вот эту девушку, скажи, что знать ничего не знаешь, ведать не ведаешь.
– Да и то, – пробормотала баба Фая, скользнув по ним веселым взглядом, – где ж тут девушки? А? Хоть одну покажьте! – Она ехидненько хихикнула. – Ладно, проходите, да книги не сшибите!
К изумлению Алёны, они очутились в торговом зале книжного магазина! Здесь было необычайно тесно, книги тяжелыми стопками громоздились на узких полках, и в самом деле – двигаться приходилось осторожно. У Алёны даже не было возможности бросить взгляд в сторону полок с детективной литературой, чтобы проверить, а в курсе ли вообще одесситы, что существует на свете такая писательница – Алёна Дмитриева. Впрочем, два одессита определенно были в курсе этого – факт, а не реклама! – причем узнали они о ее существовании из одного и того же источника.
Ну что ж, теперь такой факт своих биографий, как знакомство с писательницей Алёной Дмитриевой, они не скоро забудут! Оба!
– Сюда! – Танютка уже была у двери, осторожно приоткрыла ее и выскользнула. Тщательно оглядевшись, метнулась в предупредительно распахнувшуюся переднюю дверцу серой «Шкоды», стоявшей около самого входа в магазин.
В заднюю дверцу прыгнула Алёна.
Танютка приказала:
– Борик, трогай! Алёна, пригнитесь! – И машина тронулась.
Алёна почти лежала на сиденье, пока Танютка не подала голос:
– Кажется, все тихо, можно разогнуться. Алёна, это мой муж, познакомьтесь.
– Очень приятно, – повернулся к Алёне невероятно смуглый горбоносый парень с веселыми яркими глазами. – Это правда, что Танютка рассказала?
– Ей-богу, – усмехнулась Алёна, – святой истинный крест.
– По-тря-саю-ще… – протянул Борик.
– Да что ж тут потрясающего? – пожала плечами Танютка. – Я всегда говорила, что среди твоих родственничков ты один порядочный человек. Ну, дядя Юлик, само собой. А остальные…
– Приехали, – примирительно сказал Борик, и Алёна поняла, что она только что присутствовала при разговоре, который довольно часто повторялся в этом семействе и всегда оканчивался ничем.
– Значит, так, – бодро произнесла Танютка, полностью вступившая в роль матери-командирши, – мы идем туда, – она махнула в сторону двери уже знакомой Алёне частной клиники, к которой они сейчас подъехали, – а ты, Борик, караулишь здесь. Если что – немедля звонишь мне по мобильнику. Ты понял?
– Так точно, мой генерал, вернее, моя генеральша, – ухмыльнулся ее супруг. – Но вы, девчонки, не тяните. Мало ли что кому в голову может взбрести?
– И правда, – кивнула Танютка. – Скорей, Алёна.
Они почти вбежали в приемный покой. Дежурная встревоженно приподнялась, но, узнав Танютку, кивнула:
– Проходите, только ненадолго, сами знаете…
– Знаем, знаем, – успокоила Танютка и шепнула Алёне:
– Идите, поговорите с ним. А я в коридоре буду патрулировать – на всякий случай. Потом я зайду. Надо же решить, как со всем этим быть дальше.
Алёна покрепче прижала сумку к груди и вошла в палату.
Там было тихо и полутемно, совсем как в прошлый раз. Однако сейчас ее встретил не жалобный стон, а ясный, хотя и очень тихий голос:
– Кто там? Ты, Таня?
– Нет, – шепнула Алёна. – Это не Таня. Это я, Алёна… помните меня?
– Леночка, – пробормотал старик. – Конечно, помню. Другая Леночка. Не моя. Моя Леночка меня ждет. Скоро я к ней… Только что ж я ей скажу? Она меня спросит… а я ей что скажу?..
Через несколько минут Алёна вышла из палаты с совершенно зареванным лицом и опухшими глазами. Говорить она не могла – только показала в сторону туалета и пальцем ткнула в себя: мол, ей надо умыться.
– Ну, давайте, – согласилась Танютка, входя в палату.
Алёна умылась, потом вышла и принялась слоняться по коридору, иногда опасливо прислушиваясь к изредка долетавшим шагам. Наконец дверь палаты отворилась и вышла Танютка – совершенно такая же, какой несколько минут назад была Алёна, и точно так же ринулась в туалет.
Наконец она вернулась умытая, румяная и очень веселая.
– Ну что? Обо всем договорились? – спросила Алёна.
– Да. Мы сейчас должны с Бориком ехать к этой директорше и привезти ее сюда.
– Ну ладно, а я поеду на милонгу, что ли? – сказала Алёна.
– Мы бы вас отвезли, – сказала Танютка, – но времени терять нельзя. Давай добросим вас до Александровской, а там сядете на сто сорок шестую маршрутку. У водителя спросите, где выходить. А потом… Может, после своих танцев возьмете такси и поедете ночевать к нам?
– Да ну, ерунда, – отмахнулась Алёна. – Все, если он сегодня убедится, что меня нет в номере, он больше туда не придет. Вообще окажись я на его месте и в такой же ситуации, я бы немедленно кинулась в погоню за мной. В Нижний Горький. Ну а поскольку меня и там нет, путешествие окажется бессмысленным.
– Ну, смотрите, – задумчиво проговорила Танютка. – Вам виднее. Тогда имейте в виду: чуть что – звоните! Приедем и спасем!
«Запобегти, допомогти, взятувати!» – вспомнила Алёна и с трудом сдержала смех, который вполне мог перерасти в истерику.
Честно говоря, несмотря на столь успешные действия, она чувствовала, что приключения на этом не закончились.
И, как показали будущие события, предчувствия ее не обманули.
* * *История с почти удавшимся покушением на Гришина-Алмазова мгновенно стала известна в Одессе.
Эмиль Энно только головой качал: он искренне беспокоился о своем ami brave. Галочка Погребинская разделяла его тревогу. Впрочем, она беспокоилась бы еще больше, если бы узнала, что нынче вечером доверчиво болтала с человеком, который и устроил засаду на диктатора.
Вернее, устроили ее бандиты Мишки Япончика. Но приказ «король Молдаванки» получил от Жоржа Делафара и той женщины, которую он ждал в вестибюле «Бристоля» и которая потом незримо подошла к нему на темной Пушкинской улице, шепнув на ухо:
– Bon soir!
Нет ничего странного, что она заговорила по-французски, потому что она и была француженкой. Ее звали Жанна-Мари Лябурб.
Она родилась в департаменте Алье, в крестьянской семье. Отец был одним из тех, кто чудом спасся от расстрела у стены кладбища Пер-Лашез после разгрома Парижской коммуны и скрылся в деревне. Жанне было девятнадцать, когда она приехала искать работу в России, а точнее в Польше. Сначала была гувернанткой, потом стала учительствовать в уездном городке Томашове Люблинской губернии: преподавала французский в гимназии и репетиторствовала. Способность к языкам у нее была замечательная: совсем скоро она вовсю болтала по-русски, чему немало способствовал ее ami из числа пропагандистов, работавших в лесопильных мастерских. Как водится, для разговорной практики стала помогать любовнику, а когда очень сильно рассерчавшие на докучливого болтуна и оскорбителя царя-батюшки рабочие, сговорившись, сунули его под механическую пилу, забрала себе его книжки и брошюрки. Стала их читать – и вспомнила рассказы отца о Парижской коммуне, вспомнила, что с детства восхищалась амазонкой времен Французской революции Теруань-де‑Мерикур. Сделаться такой Теруань-де‑Мерикур для русских показалось Жанне необычайно заманчиво. Из Томашова она вскоре уехала – опасалась, что тоже угодит под пилу. Не то чтобы она так страшно боялась смерти – уже тогда Жанна взяла своим девизом вот такие слова: «Умирают ведь только один раз!» – но глупо было погибать, ничего толкового не совершив для революции.
