Юрий Гаврюченков - Сокровища Массандры
— Здорово, земляк. — Он присел за столик к скучающему «ботанику» Володе, который давился пенным напитком в компании трех пустых и одной початой кружки.
— Здра… здорово, — прочухался Володя. — Мы знакомы?
— В поезде вместе ехали, я вас еще в вагоне-ресторане поил. — Макс догадался, что пробухавшие всю дорогу научные сотрудники ничего не помнят, оно и не удивительно — алкогольная амнезия вещь коварная.
— Ресторане?..
«Ботаник» попытался собрать мысли в кучку, но они опять расползлись, как прыткие улитки в руках садовода-эстонца.
— В ресторане, — подтвердил Макс.
Володя призадумался и стимулировал мыслительный процесс парой смачных глотков.
— С тобой еще приятель был толстенький такой, в очках, — ввел Макс пароль в разум «ботаника».
Володя напряг свои телячьи мозги. Макс почти слышал, как в них со скрипом вращаются заржавевшие от дешевого портвейна шестеренки. Наконец чело «ботаника» прояснилось. На нем только что надпись «Accepted»[2] не зажглась, хотя незримо, конечно, возникла.
— Да, помню, — протянул он. — У нас еще все командировочные пропали, суточные… В Севастополе занимать пришлось, хорошо, коллеги выручили.
— Так деньги скрал тот мутный пассажир! Помнишь, с вами в купе ехала обезьяна какая-то?
— А, ну да! — «ботаник» от души хлебнул, пиво потекло по бороде.
Володя определенно был болен верой в людей. Таких Макс лечил, как мог, но полностью исцелял редко, уж слишком недуг был пагубный.
— Наверняка он, сразу мне не понравился. Бутыль сивухи какой-то приволок, типа самогон. Я тебе потом говорил, предупреждал, а ты не внял, орал только в ресторане: «Еще красненького!» Помнишь?
— Да. Помню. Сивуха. — Мысли «ботаника» витали где-то высоко-высоко — то ли в абстрактном мире чистой математики, то ли в глубинах времени, протягивая щупальца к позабытому образу обезьяноподобного попутчика. — Помню. Да.
— Ты чего, так и пробухал здесь всю командировку? — мошенник перевел разговор на другую, менее опасную для себя и более близкую для Володи тему.
— Было такое, — расплылась в блаженной улыбке бородатая рожа научного сотрудника. — Тут же вина крымские. Пиво, опять же, доброе.
— А портвешок? Портвешок местный пробовал?
— Знамо дело, нажористый! — «Ботаник» заметно поплыл, так ему захорошело.
Макс понял, что сыт беседой с научной интеллигенцией, и одним махом допил свое пиво.
— Ты так совсем кони двинешь. Бухаешь каждый день. Наверное, вся печень шлаками забита. Тебе надо организм почистить, на вот, почитай на досуге, тут полный комплекс целебных мер, — придвинул Макс брошюрку Володе, улыбнулся на прощанье, резво поднялся и устремился по холмистому городу в обратный путь.
После заправки шлось бодро и весело. Ноги, привычные к кизилташским кручам, легко несли по асфальту. Макс домчал до площади Нахимова, подивился на величественный памятник адмиралу, спустился на Графскую пристань.
Темнело. По набережной гуляли толпы с умиротворенными лицами. Возле лотков с сувенирами нерестились лохи. У края пляжа за дневную выручку дрались музыканты, из перевернутого футляра тусклыми брызгами разлетелись монетки. Волны с шипением набегали на берег, а ветер гнал им навстречу бумажки с портретами мудрых и великих князей. Макс повернулся к морю задом и побрел в гостиницу.
Вечер кончился.
* * *Поезд остановился в Казачьей Лопани на пограничный контроль. Майя и Макс лежали на верхних полках плацкарта и с тревогой смотрели друг другу в глаза. Они держали наготове фальшивые паспорта с вложенными миграционными листками. На душе было кисло.
По вагону прошли двое мужчин в зеленых мундирах. При виде погранцов у Макса захолонуло сердце. И хотя баул и рюкзак с сокровищами надежно укрылись в дорожных рундуках под нижними диванами, жуликов грыз червь сомнения, и не без основания — поклажу стали шмонать.
— Раскройте, пожалуйста, сумку, — донеслось из-за перегородки.
Контролеров Макс не любил и давно перестал их бояться, но сейчас страх вернулся. Мошенник почуял, что полненькая полярная лисичка по имени песец незаметно подкралась к нему вплотную и вот-вот прыгнет на грудь.
— Спасибо, теперь вашу, — вежливо предложил в соседнем купе погранец.
С другой стороны прохода вышла тетка-пограничница. Майя протянула ей ксиву. Тетка сверила записи в миграционной карте с паспортными данными, забрала листок, вернула документ. Погранцы закончили шмонать купе и переместились за спину тетке, с профессиональным интересом вглядываясь в лица новых жертв.
Макс выждал, когда пассажиры с нижних полок предъявят свои паспортины, и с ленивым достоинством пресыщенного отдыхом туриста протянул фанеру.
— Оп, извините!
Паспорт выскользнул из пальцев и брякнулся на пол.
Пограничница нагнулась. Нижние пассажиры услужливо ринулись ей помогать, возникла сутолока. Наконец документ был поднят, изучен, миграционный листок изъят.
Погранцам наскучило ждать, и они переместились в следующее купе.
— Откройте, пожалуйста, ваш рюкзак…
Поезд простоял в Казачьей Лопани сорок минут.
Погранцы шмонать Макса и Майю не вернулись.
Когда состав тронулся, Макс с облегчением вытянулся на полке и перевел стрелку на час вперед.
— Добро пожаловать на родину, — сказал он и посмотрел на подругу.
Лицо Майи блестело от слез. Она улыбалась.
Глава призовая,
в которой новый год знаменует начало новой жизни
Новый 2007 год принес новое счастье, какого у Макса и Майи еще не было.
Утром 1 января голый Макс сидел на кровати и смотрел по телевизору клип группы «Помойка» о печальной судьбе робота. Когда андроид с атомной бомбой в электромеханических потрохах оставил в гримерке труп певицы и поднялся на сцену, скрипнула дверь ванной комнаты. Вошла встревоженная подруга, закутанная в шелковый халат. Публика в зале восторженно аплодировала взобравшемуся на огромный глобус заминированному роботу в красном платье мертвой актрисы. Робот запел.
Майя присела рядышком, край кровати прогнулся. Макс покачнулся, но от телевизора не оторвался. Робот пел, оркестр играл. Майя напряженно молчала.
Атомная бомба в оперном театре взорвалась.
Клип закончился.
— Я беременна, — сказала Майя.
Часть третья
Лоховская жизнь
Глава первая,
в которой Макс не может заснуть, отправляется на поиски приключений и находит старую гвардию
Всю ночь Макс промучился, вспоминая название фирмы. Не то чтобы оно было сложным или заковыристым, а вот не запоминалось, и все тут! Хитрое слово ничего не обозначало, его не с чем было связать и потому невозможно вспомнить. Наверняка такого слова не существовало ни в одном языке, и Макса начали терзать догадки, что человек, составивший столь изощренную синтаксическую конструкцию, является мастером по запудриванию мозгов. Возможно, более умелым, чем Верещагин.
Под утро Макс не выдержал, осторожно выполз из-под одеяла, стараясь не потревожить Майю, и прошлепал на кухню. Зажег свет, жмурясь, начал пролистывать брошенную с вечера газету.
— «Альмарелль» — стабильность, солидность, солидарность! — шепотом прочел он и замер.
В коридоре прошуршали тапочки, на кухню заглянула сонная Майя.
— Никитин, ты чего? — пробормотала она.
— Газета покоя не дает.
— Совсем рехнулся? Газетку почитать решил среди ночи… — начала подруга, но Макс поманил ее, и Майя подошла, прижалась к его плечу, стала смотреть, куда указывал палец.
— «Альмарелль». — Макс быстро накрыл ладонью объявление. — Прочла? А теперь повтори.
— Альма… арма… рама… тьфу, язык сломаешь! Ну тебя, Никитин, с твоими штучками.
— Это не мои штучки, — усмехнулся Макс.
— Кто это придумал?
— Какой-то умник, оплетала покруче нас с тобой. Смотри, есть буква «р», чтобы название было звучным, но отсутствуют твердые и звонкие согласные, за которые мог бы зацепиться рассудок европейца, чтобы запомнить слово. При том оно вызывает ассоциацию с ликером «Амаретто» и с «альма-матер». А это выражение знают в основном люди образованные, из чего можно сделать вывод, что послание предназначено для них. Для тех, кто помнит эпоху «Амаретто». Это приманка для фирмачей, для барыг среднего пошиба разлива девяностых годов. Вот так, дорогая. Название легко забыть и тяжело вспомнить. Здесь уже послание для нашего круга. Кто-то намекает мошенникам, что придут они к такому же аферисту, а значит, ловить среди коллег нечего. Это призыв не расходовать попусту свои и чужие силы.
— Тогда чего ты на кухне торчишь?
— Мне интересно посмотреть на того, кто это придумал. — На губах Макса зазмеилась мечтательная улыбочка.
