Рут Ренделл - Живая плоть
Нарушив паузу, Виктор решился спросить то, что волновало его с тех пор, как он узнал, почему Клара сегодня в доме одна:
– Он снова в больнице – есть ли какая-то надежда, что ему помогут? Что ему станет лучше?
Клара пожала плечами:
– Может быть, со временем? Я в этом мало смыслю. Лучше спроси об этом Дэвида, он в этом понимает гораздо больше, чем я. – Тут она слегка улыбнулась удивленному виду Виктора. – Да, я не шучу. Ему будет полезно поговорить. Но излечение… не теперь, наша медицина не всемогуща. Сейчас он проходит новый курс, экспериментальный, разумеется, с его полного согласия. Да что там говорить, он сам вызвался это проделать. Вот почему он сейчас там. Но чудес не бывает, Виктор. Я поеду туда завтра утром. Только я не думаю, что меня там встретят радостные врачи и Дэвид, идущий среди них. В лучшем случае это лишь поможет врачам в исследованиях. И только.
Виктору пришло в голову, что, скорее всего, Клара, рассказав о своих планах на завтрашнее утро, намекает, что ему пора уходить, но одернул себя, решив, что в этот вечер не будет поддаваться паранойи. Клара попросила его остаться, он нужен ей здесь. Он встал, помог ей вымыть посуду. Откупорил одну из бутылок итальянского вина.
Странно, что в этот вечер он не испытывал к ней никакого желания. Он прекрасно помнил, как среагировало его тело, когда Клара утешала его, после того, как он прочел гранки книги. Но Виктор до сих пор не знал, если не считать Полин, как ведет себя женщина, когда ей нравится мужчина. Но сравнивать Полин с Кларой он считал полнейшей нелепостью. Он вспоминал, что чувствовал, когда его обнимала Клара. Это был совершенно новый опыт, волнующий, будоражащий кровь, но вместе с тем в этих объятиях была нежность и сострадание, а с этими чувствами он никогда не сталкивался прежде.
Сегодня, когда Клара коснулась его руки, он ощутил нечто отличное от желания, то, что он мог определить как таинство познания или узнавания себя самого. Однако теперь все изменилось. Когда она была рядом, мыла посуду, убирала на кухне, он ощутил едва заметную перемену в их отношениях, и страстно хотел, чтобы она еще раз обняла его.
Клара задула свечу, и они пошли в гостиную. Там стоял телевизор, и Виктор решил, что они смогут посмотреть какую-нибудь передачу. Для него это времяпрепровождение вошло в привычку. Вместо этого Клара поставила пластинку. Музыка, которую он услышал, ему не нравилась никогда. Виктор был твердо уверен, что она была старой, чуждой, исторической, исполняемой на каких-то непонятных инструментах, на которых больше никто не играет. Клара подала ему конверт от пластинки, и он прочел, что это сюита Перселла [20]для клавесина. Холодное, строгое и какое-то отстраненное благозвучие заполнило комнату, и вместе с этим Виктор почувствовал, что с каждым звуком он теряет что-то важное, необходимое, без чего он не сможет прожить ни дня. Теперь его переполняли сожаление, боль утраты и одиночества. Он спросил:
– Можешь мне подарить свою фотографию?
– Фотографию? Ты говоришь о той, что в рамке?
Он кивнул. Потом вспомнил:
– У меня для тебя кое-что есть. Я совсем про это забыл.
Конверт со снимками Виктор оставил на пассажирском сиденье автомобиля и, когда забирал его, даже не подумал закрыть его, ведь ему скоро надо будет уезжать. Дождь перестал, и воздух был синеватым, прохладным, очень ясным. Взошла белая, окруженная ореолом луна, на горизонте видна была желтая лента автострады, от огней поднимался к темному небу мерцающий свет. Когда он вернулся в комнату, Клара поднялась и взяла у него из рук конверт. Музыка изменилась, стала живее, Виктор даже подумал, что сейчас можно и потанцевать, хотя она тоже была из далекого прошлого.
– Ты специально фотографировался?
Когда она спросила об этом так, Виктору этот поступок показался несколько глупым, но он кивнул в ответ.
– Спасибо, – сказала Клара. – Тот снимок я дать не могу, он принадлежит Дэвиду, но я найду тебе другой.
Виктор наблюдал, как она роется в письменном столе. У него появилось, окрепло и стало непреложным убеждение, что этим вечером он не сможет уехать домой. Это будет свыше его сил. Севшее рядом одиночество сломит его, покорит. Словно непрошенный попутчик, набросится на него, одолеет и выбросит, как ненужную игрушку. Он подумал, что можно будет сказать Кларе любую ложь, например, что машина никак не заводится, придумать любую отговорку, чтобы остаться.
Не поворачивая головы, наверняка читая его мысли, она предложила:
– Виктор, уже поздно. Может, останешься на ночь? Утром мне нужно рано вставать, но ты не будешь против, – засмеялась и повернулась на стуле. – Сказать по правде, я не люблю находиться здесь одна. Иногда со мной остается Полин, но ее муж вернулся из поездки, и ей пришлось уйти.
Виктор постарался ответить небрежно, бесцеремонно, словно это он делал ей одолжение:
– Могу остаться, никаких проблем.
Клара дала ему фотографию. К сожалению, она была совсем не похожа на ту, что стояла в гостиной в серебряной рамке. Снимок был сделан давно, и на нем Клара была совсем юной, чуть ли не подросток. Виктор так и остался сидеть, не отводя взгляда от фотографии, он не посмел бы так смотреть на нее живую. Клара сказала, что отведет ему свободную комнату, где спала Полин, попутно объяснив, что комната Дэвида ему не подойдет: там слишком много всяких приспособлений и приборов, предназначенных для инвалидов. Он заметил, что в голосе девушки появилась странная, напряженная нотка. Клара выпила довольно много вина, больше, чем позволяла себе в другие их встречи. Ее щеки раскраснелись, глаза казались очень большими. Единственное, о чем он мог думать сейчас, – это о том, что она снова его поцелует, когда будет желать спокойной ночи.
Ему невыносимо захотелось отсрочить это расставание. Он смотрел на Клару молча, так же упорно, как минутой раньше на ее фотографию. Она продолжала болтать о завтрашней поездке в Сток-Мандевилл, жаловалась, что ей придется долго ехать по сельским дорогам. Виктор поддержал ее, сетуя на плохие дороги, предложил отвезти ее – она отвергла это предложение, – и все это время не сводил глаз с ее лица, с каждым словом ощущая, как растет его желание. Он начал осознавать, что Клара испытывает похожие чувства. Сперва он поразился такому предположению, подумал, что, скорее всего, это лишь игра воображения. Но потом решил, что не может ошибаться. Ведь только сегодня она назвала его привлекательным. Ему казалось, что внутри у него все оборвалось, хотя внешне он был абсолютно спокоен. Его чувства совершенно не походили на те, что он испытывал, когда она обняла его. Сейчас он был растерян, обескуражен и поражен.
Виктор настолько погрузился в свои переживания, что на какой-то момент потерял нить разговора. Он вскинул голову и резко бросил в сторону:
– Что ты знаешь обо мне? О моем прошлом? Что сказал тебе Дэвид?
Клара спокойно ответила:
– Ты был в доме с девушкой, вроде бы заложницей. Дэвиду пришлось войти в дом, чтобы вызволить ее, и ты в него выстрелил. Нужно ли говорить об этом?
– И это все?
– Как будто бы.
Клара поднялась, Виктор последовал за ней. Она стояла, глядя на него, опустив руки.
– Уже поздно. Не нужно говорить об этом сейчас.
Виктор с изумлением уставился на Клару. До этого дня он никогда не сталкивался с тем, чтобы женщина так на него смотрела, с такой страстью и желанием. Он ни разу не обнимал женщину, не брал в ладони ее лицо, не притягивал к себе, не целовал в губы. Ему исполнилось тридцать девять лет, но он никогда не делал этого. Эти желания были неожиданны, новы и непреодолимы, но почему-то не требовали немедленного исполнения.
В этот раз Клара ответила на его поцелуй, и Виктор столкнулся с новым ощущением единства чувств и желаний. Ее губы искали его, они были нежны и требовательны. Она прижалась к нему, будто вручала ему свое тело, нежное и страстное. От обладания ею, от этого поцелуя Виктору казалось, что земля уходит из-под ног. И в эту секунду, когда ему казалось, что уже ничего нельзя изменить и что все уже предопределено кем-то свыше, девушка резко оттолкнула его и бросилась из комнаты. Он остался в комнате один, не понимая, что ему делать дальше, ловя ртом воздух. Коридор был пуст. Виктор заглянул в кухню, но и там не было никого, кроме щенка, свернувшегося в корзине. Он выключил свет и стал подниматься по лестнице на второй этаж.
Он не знал расположения комнат наверху, не знал, куда идти, и открыл первую попавшуюся дверь. Это была комната Дэвида. На сосновой кровати были разбросаны скрипки, краем глаза Виктор заметил, что одна была уже готова. Широкая арка вела в душевую, достаточно просторную, чтобы вкатить инвалидное кресло под струи воды. Он повернул обратно. Его сердце мучительно колотилось, и он даже слегка жалел, что не поехал домой, прихватив с собой лунный свет и одиночество. В доме не раздавалось ни звука. Через окно на лестничной площадке он увидел золотистую ленту шоссе, будто протянутую через край неба.
