Андрей Константинов - Экипаж. Команда
– Да, извини, действительно идиотский вопрос. Просто мне сейчас очень неприятно, Полина.
– Я знаю, Женя… Вряд ли тебе станет легче, если я скажу, что мне все-таки гораздо хуже, поверь.
– Так, может быть, нам есть смысл попытаться снова сойтись? Хотя бы на почве общего горя? – усмехнулся Камыш.
– Мне кажется, не стоит. По законам физики два отрицательных заряда всегда будут только отталкиваться. К тому же я больше не хочу обманывать тебя… Ни разу больше… Никогда.
– Понял… Ладно, как говорили у нас на зоне: с пятерик почахну, а потом привыкну. Пойду я тогда, пожалуй. Чего уж теперь…
Он сделал попытку подняться из-за стола, однако Полина придержала его за руку, и он остался на месте.
– Женя, я… Я редко тебя о чем-либо просила, а вот сейчас хочу попросить. В последний раз. Можно?
– Ну, попробуй, – Камыш достал пачку «Ротманса», чиркая, сломал одну, затем вторую спичку… Наконец закурил.
Полина тем временем собралась с мыслями, понимая, что ее просьба, скорее всего, будет воспринята им, мягко говоря, неадекватно:
– Понимаешь, мы сейчас занимаемся поисками одного человека. Очень плохого человека. И вот, совершенно случайно, честное слово, я… то есть мы узнали, что ты можешь быть в курсе того, где он сейчас находится… Его зовут Ташкент.
– Так, приехали… И есть что сказать, да язык не поворачивается… Это тебя, что ж, старшие товарищи вербовать меня подослали? Своих ломовых[59] уже не хватает?
– Женя, перестань. Ну зачем ты так?… Никто меня не подсылал. Во-первых, никто не знает, что мы с тобой знакомы, а во-вторых, я бы сама на такое никогда не пошла… Это моя личная просьба к тебе, понимаешь? Это лично я прошу тебя помочь мне…
– Так «мне» или все-таки «нам»? – зло спросил Камыш.
– Да какая разница? Хорошо, пусть будет «мне», если тебе так больше нравится.
– А мне и так, и эдак – все едино не нравится.
– Ну тогда извини, что я вообще затеяла весь этот разговор… Попробую обойтись и без твоей помощи.
– Сама на Ташкента с бреднем пойдешь?
– Надо будет – и пойду, – сверкнув глазами, с вызовом сказала Полина. Со стороны это смотрелось немного комично, однако Камышу сейчас было не до смеха.
– Вопрос славы? Или что-то еще?
– Не твое дело!
– Нет – мое! – рявкнул Камыш и стукнул кулаком по столу. Полина посмотрела на него так, что он тут же стушевался, нервно загасил сигарету и уже абсолютно спокойным голосом сказал:
– Пять минут назад ты призналась, что больше не хочешь и не станешь врать мне. Так вот, скажи мне тогда честно и откровенно – это действительно нужно лично тебе?
– Да.
– А теперь также честно и откровенно ответь – почему?
Полина молчала. Молчание было очень долгим, а затем она тихо ответила:
– Понимаешь, Женя. В моей жизни был только один человек, которого я действительно по-настоящему любила. Какое-то время он любил меня тоже, а потом… Потом не знаю. Не думай, это было давно, до тебя… Хотя я все равно продолжала его любить… Недавно этого человека убили. Убил Ташкент. И теперь я хочу, чтобы его нашли… Чтобы его наказали за убийство человека, которого я любила… Вот и все. Честно и откровенно… Ты поможешь нам?
Теперь уже с ответом не спешил Камыш. Он налил себе немного виски, выпил и внимательно посмотрел на Полину. В этот момент он вдруг поймал себя на мысли, что, несмотря на ее жестокие признания, несмотря на ее обман, несмотря на все остальное… он все равно не стал относиться к ней хуже. Даже наоборот, почему-то еще больше зауважал. И от этого осознания ему стало особенно горько, потому что именно теперь их дороги должны были разойтись.
– Я подумаю над этим и если посчитаю нужным, позвоню… Только у меня будет к тебе встречная просьба.
– Какая?
– Я прошу, чтобы до моего звонка ни ты, ни твои коллеги не предпринимали никаких ходов в отношении Ташкента. Поняла?
– Я постараюсь.
– Кстати, позволь спросить, каким это образом вы узнали, что я могу быть в курсе, где сейчас Ташкент?
– Извини, Женя, я не могу ответить на этот вопрос.
– Понятно, сорока на хвосте принесла, а разведка подхватила и доложила точно. Все, пошел я… Не затрудняйся, провожать не надо… Да, ты не будешь против, если я что-нибудь возьму себе на память, буквально одну-две вещи, а?
– Конечно, – дрожащим голосом сказала Полина. Сейчас она ждала лишь одного – скорее бы ушел Камыш. Ей очень не хотелось, чтобы он видел, как она разревется.
Женя хозяйским глазом окинул кухню, подошел к стене и снял с нее рамку с ее любимой фотографией. Потом подхватил со стола недопитую бутылку и молча ушел. Сначала громко хлопнула дверь в прихожей, затем более глухо – в парадной, и наступила полная тишина. Только вода из крана, капелька за капелькой: хлюп-хлюп-хлюп. И в унисон с ними слезы из глаз: кап-кап-кап…
Закончилася драма
Окончен жизни путь
Течет вода из крана,
Забытая заткнуть.[60]
Полина поторопилась возблагодарить судьбу за то, что час назад Камыш и Козырев чудом разминулись и не встретились друг с другом. Она не знала, что Паша, жутко расстроенный тем, что так и не сумел найти убедительной причины напроситься в гости, вернулся к машине и обнаружил в салоне забытую ею сумочку. Лучшего предлога зайти трудно было придумать: Козырев кинулся догонять Полину, вбежал во двор и увидел, как Ольховская заходит в свой подъезд вместе с каким-то мужиком. Сердце у Паши сжалось – парочка шла «в руке рука» и это не оставляло никаких сомнений в том, что идут хорошо знакомые люди.
В данной ситуации правильнее всего было просто уехать, однако Паша предпочел другой вариант развития событий. Конечно, со стороны Козырева наивно было полагать, что у незамужней двадцатипятилетней женщины нет никакой личной жизни. Тем не менее, едва влюбившись, он уже воспылал праведным гневом. Паша решительно направился к ближайшей скамейке, занял наблюдательную позицию и принялся ревниво следить за окнами Полины. При этом он совершенно не отдавал себе отчета в том, что, в конечном итоге, хочет там увидеть.
В таком положении Павел тупо провел почти час. Наконец из подъезда вышел тот самый мужик и направился к припаркованной неподалеку «БМВ». «В джинсовой куртке, рост где-то метр семьдесят, короткая стрижка», – автоматически зафиксировал Козырев и, вспомнив описание, данное Ляминым, подумал, что людей, подпадающих под такое описание, наверное, слишком много. А затем он совершил еще один нелогичный поступок: вернулся к «лягушке» и, выждав паузу, двинулся вслед за отъезжающей «БМВ». С какой целью он решил проследить за другом Полины, Козырев и сам не знал. Скорее всего, в погоню его погнала злость на более удачливого соперника, ну а то, что никаких прав на Ольховскую у Павла, в общем-то, и не было, в данном случае в расчет не принималось.
Козырев пер, как танк, и, вопреки всем правилам конспирации, плотно сидел на хвосте «БМВ», не делая попыток перестроиться или оторваться. В любой другой ситуации Камыш обязательно срубил бы его, однако сейчас ему было ни до чего. Как говорится, в жизни всегда есть место по фигу, и это был именно тот случай. Когда у тебя на душе по-настоящему хреново, вертеть башкой по сторонам почему-то не тянет.
Паша дотащил «БМВ» до улицы Рубинштейна. В районе Графского переулка Камыш свернул во двор, и Козыреву пришлось-таки остановиться – не зная систему местных дворов, продолжать вести наблюдение на «лягушке» было бы уже верхом цинизма. Он закрыл машину, бросился догонять объекта и, миновав два проходняка, очутился в маленьком закрытом внутреннем дворике. «БМВ» была припаркована у единственного подъезда в этом дворе-колодце. Хозяина видно не было – видимо, он уже успел пройти в адрес. Козырев обреченно потоптался у металлической двери, оборудованной домофоном, убедился, что на шару в подъезд не попадешь, и поплелся назад, на Рубинштейна. Азарт погони как-то разом иссяк, и теперь ему хотелось лишь одного – поскорее добраться до дома и заснуть. Однако времени на сон уже не оставалось – меньше, чем через два часа Козыреву следовало появиться в конторе.
В отделе Павла встретил Нестеров, выглядевший очень уставшим и печальным. Первое было следствием проведенных на ногах бессонных суток, наполненных неординарным экстримом, второе – результатом начальственной нахлобучки, в ходе которой бригадиру недвусмысленно дали понять, что отныне и вплоть до торжественных проводов на пенсию его, Нестерова, место будет исключительно возле параши. А случись еще один подобный косяк, то и проводов не будет – обойдутся простой справкой об освобождении из органов. Словом, поводов для оптимизма было немного. Хорошо еще, гаишники пообещали сделать все в самом лучшем виде, тем более, что вины Козырева в утреннем ДТП не было. Так что за ремонт оперативной «девятки», скорее всего, будет расплачиваться владелица «Порша». Ничего, должна сдюжить, в крайнем случае господин Андросян поможет. Другое дело, что, будь на то воля Нестерова, он бы эту «девятку» восстанавливать не стал, а подвел бы под «смольнинское списание».[61] Несчастливая какая-то машина, видать, планида у нее хреновая. Но времена нынче на дворе стояли не те, с машинами в конторе был дикий напряг и едва бригадир при Фадееве заикнулся о возможном списании «девятки», тот обложил его таким благим матом, что присутствующие при этом видавшие виды мужики, и те немного покраснели. Один только Нестеров оставался спокойным и невозмутимым – Фадеев вопил, а он спокойненько молчал, размышляя над некстати пришедшим в голову вопросом: а чем, собственно, благой мат качественно отличается от обычного? Через пять минут он пришел к выводу, что благим матом, наверное, всегда орут, а посредством обычного просто общаются. Делиться с начальством своими умозаключениями по этому вопросу Александр Сергеевич предусмотрительно не стал…
