Олег Рой - Банкротство мнимых ценностей
– Прости, не знаю, что на меня нашло. Не хотел тебя обидеть. Просто мне как-то хреново, простудился, наверное. Заболеваю.
Степа быстро заморгал и кивнул:
– Сейчас грипп ходит как раз, самая эпидемия. А прививку ты, конечно, не сделал, как я тебе говорил.
И засуетился:
– Ты посиди, я сейчас постель разберу, ты ляжешь… На вот пока градусник. Сейчас аспирин принесу, чаю тебе с лимоном сделаю. Ты чего хочешь, меду или малины?
Несколько дней все вроде было нормально, но через неделю, на выходных, когда они со Степой возвращались из клуба, опять сильно закашлялся. Приступ не проходил несколько минут. Степан испуганно смотрел на друга выпученными глазами, а потом выдавил из себя:
– Ты ходил к врачу?
– Нет…
– Что с тобой происходит вообще?
– Не знаю, – сдавленно ответил Максим.
– Ты похудел за последнее время.
– Что-то не замечал…
– Ты все-таки сходи к врачу, ладно? – озабоченно проговорил Степа.
В поликлинике пахло хлоркой и лекарствами. Они сидели в коридоре на потертом диванчике и ни о чем не говорили – не могли. Наконец маленький толстенький врач в белоснежном халате пригласил их зайти. Любовники робко протиснулись в дверь и остановились на пороге.
Доктор мельком взглянул на них:
– Садитесь. Один сюда, на стул, второй может на кушетку. Кто из вас Бирюков? Вы? Вот и садитесь ко мне. Ну что вам сказать, молодой человек… Тяжело сообщать такие вещи, но у вас обнаружен ВИЧ, – и он продемонстрировал бумажку, на которой бросались в глаза два креста, сделанные красной ручкой.
Степа ахнул и привалился к стене. Максим вскочил в гневе и застучал по столу.
– Вы с ума сошли! Тут какая-то ошибка!
– Бывает и такое, – невозмутимо отвечал врач. – Я сейчас выпишу вам направление на повторный анализ. А пока скажу – да вы сядьте, молодой человек! – что при современном уровне развития медицины с ВИЧ можно жить. Сейчас ВИЧ – это не приговор. Вы сможете поддерживать свою жизнь довольно долго. Люди живут и десять, и пятнадцать лет…
– Но я не хочу жить и считать годы и месяцы! – рявкнул Максим.
– И на такую жизнь нужны деньги, лекарства, – тихо добавил Степан.
Врач протер стекла очков:
– Я должен задать вам несколько вопросов. Вы принимаете наркотики?
Степан с Максимом переглянулись и ничего не ответили.
Потом Максим тяжело выдохнул и предложил:
– Давайте сделаем повторные анализы.
– Давайте, – согласился врач. Надел очки и посмотрел на Степу: – И вам, молодой человек, настоятельно это рекомендую…
* * *Первый раз ширнуться Максу предложил Степа. Максим вяло сопротивлялся:
– Не буду я… Еще подсяду…
– Да ты только попробуй. Тебе понравится, вот увидишь. Ощущения обалденные!
– Ну да, сначала. А потом?
Он спорил со Степой, но, по правде говоря, ему хотелось попробовать. После того как он стал встречаться с молодым парикмахером, прошло некоторое время, и ему опять хотелось испытать острые ощущения… Как тогда, когда он впервые поцеловал Степу. И он позволил себя уговорить.
Первый раз. Он до сих пор помнил, как это было. Ощущение полета, блаженства, нереального, какого-то физического счастья. Ему захотелось еще. Вскоре это стало привычкой, потом необходимостью, потребностью. Это уже не приносило столько радости, скорее было условием выживания.
* * *Повторные анализы показали, что Степа здоров. Пока. Но это ни о чем не говорило. А вот у Макса был тот же результат. Надежда, не оставлявшая их до последнего момента, теперь рухнула. Внутри было только опустошение. Как теперь жить? Что их ждало впереди? Обреченность, пустота и небытие.
Любовники вышли из поликлиники, ничего не говоря друг другу, Максим взял Степу за рукав и потащил в соседний сквер. Был конец ноября – та часть поздней осени, которая отличается особой промозглостью, пронизывающими холодными ветрами, забирающимися под одежду, даже самую теплую и толстую, моросящим дождем и ощущением особенной безнадежности. Других сумасшедших, отчаявшихся на прогулку в такую погоду, в сквере не было, разве что те, кто торопливым шагом пересекал центральные аллеи. Люди спешили домой, в тепло и уют. Но Максиму со Степаном спешить было уже некуда и незачем. Они понимали, что больше уже никуда не опоздают.
Макс небрежно кивнул на скамейку:
– Присядем?
Степа опустился на краешек.
– Ну что, тварь, говори, – неожиданно Макс сильно ударил друга по лицу. У того тут же потекла кровь из носа.
– Ты чего? Ты чего? – Степа инстинктивно закрылся рукой, поднеся ее к лицу, но Максим раз за разом прорывался сквозь этот слабый щит.
– Чего? Чего? – истерически кричал он. – Сам знаешь чего!
От удара под дых Степан, скрутившись, чуть не упал со скамейки, но вовремя ухватился за спинку.
– С кем ты, сука, спал? Урод вонючий, шваль подзаборная! Признавайся, все равно узнаю и убью.
Случайные прохожие шарахались от разошедшихся любовников, но влезать в чужие разборки никто не посмел. Ну, поссорились пацаны, с кем не бывает.
Степа оглянулся и заплакал.
– Я тебе не изменял, – по-бабьи распялив рот, провыл он, – можешь верить, можешь – нет, делай что хочешь. Хочешь – убивай. А может, это ты?
Глаза Степы вдруг потемнели, в них тут же высохли слезы, взгляд стал едким и злым. Лучшая защита – это нападение? Он пронзительно посмотрел на Макса.
– Ты дурак, что ли? – опешил тот и сплюнул под ноги.
– Кто у тебя был, кобель? – взвизгнул пухленький парикмахер и посмотрел на Макса с таким выражением, что тот впервые испугался.
– Я ни с кем, кроме тебя, – пытаясь сохранить спокойствие, возразил Максим.
Степан смотрел в сторону, потом вдруг встал и побрел вон из парка. Через пару минут он услышал топот за спиной, потом кто-то крепко схватил его за плечо и развернул. Это был Максим. Он сильно прижался к Степе и заплакал, пожалуй, впервые за все время своей взрослой жизни.
– Я люблю тебя, – прошептал он чуть слышно и не знал, услышал Степа его слова или нет, – что бы ни было, будем вместе до конца. Сами виноваты.
Степа рыдал уже почти в голос:
– Я перед тобой чист! Ни с кем, ни разу! Мысли даже не было!
– Может, и так, – наконец согласился Макс, – но уж больно ты у меня привлекательный и ароматный. Любишь хвостом вильнуть и глазки построить.
– А иглу по кругу, скажешь, не было?.. – рыдал Степан.
– Игла по кругу была, – в глазах Максима появилась тоска.
Сошлись на том, что это могло произойти с кем-то из них до встречи: СПИД дремал-дремал, да и проснулся.
Степан грустно улыбнулся:
– Теперь уже и не разобрать.
Отвыли, оторались, отматерились. Теперь Максим ревниво смотрел на Степаново здоровое, упитанное тело.
– Ты скоро будешь меня, как людоед, ощупывать, – заметил парень. – Не думай, даже если я и не заболею, мы с тобой вместе уйдем.
– Вместе?..
– Я не смогу дальше – без тебя, – в глазах Степана показались слезы. – Да и все глюки, которые мы с тобой под кайфом ловили, уже сбылись. Ну, не все, так почти все.
Через два месяца Степа прошел повторный тест. На этот раз результат был положительным.
Как во сне они прожили год, потом другой. И вроде как даже привыкли. Колоться стали чаще, выплывали все труднее. Здоровье и самочувствие, что бы там ни говорил врач, ухудшалось. Иногда, словно бы не всерьез, стали поговаривать о суициде. Может, не ждать у моря погоды, взять да и уйти самим? Каким способом – понятно: вкатишь тройную дозу – и не заметишь, как отойдешь в мир иной: «Здрасте, Владимир Ильич!» – как любят шутить наркоманы. Была даже мысль сделать это красиво, в новогоднюю ночь: пустить по вене, как только президент выйдет с бокалом. И под куранты – со свистом! Но тут оказалось, что Вика на Новый год никуда не идет, – и от затеи отказались. Пугать девчонку было ни к чему, Степа безумно любил сестру, да и Макс к Вике уже привязался.
* * *Подъезд оказался не тем. И дом тоже не тем. Никакой Вики в квартире на третьем этаже, окнами на улицу, не обнаружилось. И в соседнем доме тоже. И через один.
Телефона Вики Крутилин, конечно, не помнил. Как у многих бизнесменов, у него имелось несколько мобильных – для деловых связей, для друзей, для личных контактов. Номер секретаря был в записной книжке «офисного» телефона, который Евгений, как назло, сегодня не взял.
Жене показалось, что мороз усилился. На самом деле из него просто понемногу выветривался алкоголь, и ему становилось холодно. Ну и пальто, конечно… Крутилин обычно покупал верхнюю одежду, исходя из того, что в основном проводит время в салоне машины с климат-контролем, и тонкий кашемир не спасал от январских морозов.
После десяти минут бесцельного блуждания Лохнесс в растерянности остановился посреди тихой улицы с однотипными пятиэтажными домами. Кругом было безлюдно, окна в домах одно за другим гасли, люди укладывались спать.
«А у меня дома нет. Уже нет, – зябко поежился Крутилин. – Сколько же всего свалилось на меня за последнее время». Он вспомнил Каринку с братьями, Маринку с этим ее язвительным «Ты лох, Лохнесс!» и выругался. «Ну и везет же мне на баб! Хотя ведь я сам – сам! – выбрал себе и первую и вторую жену… Хотя теперь можно сказать, что выбирал я их не для себя, а друг для друга… Нет уж, пусть весь мир сойдет с ума, и женщины будут с женщинами, а мужчины – с мужчинами, это не убедит меня. Правда заключена в самой жизни. А жизнь зарождается там, где Он и Она. Остальное, как говорят, от лукавого».
