Ольга Тарасевич - Чеченский угол
Что получается? Реальность разваливает сюжетные линии, о чем писать – непонятно. Конечно, можно закрыть глаза на эти факты. От художественного произведения никто не требует документальной точности. Однако если есть хоть малейшая возможность во всем разобраться – надо ею воспользоваться. И так на эту тему наштамповано слишком много поверхностной макулатуры. Не то чтобы в искусстве всенепременно должен соблюдаться принцип реализма. Но когда речь идет о серьезных вещах – то желательно максимально все изучить.
Володя Седов, Володя Седов… Он действительно пытается помочь, однако ему приходится нелегко. За последние дни единственное, что он сумел – это выяснить подробности двух уголовных дел – по генералу Егору Михайлову и Геннадию Алпееву, сыну генерала. И написать запрос по поводу предоставления возможности побеседовать с находящимся в тюрьме Джохаром Шариповым – якобы с целью допроса по другому уголовному делу. Ответ пока не получен, но следователь уже занимается изготовлением для Лики фальшивой адвокатской корочки.
– Книги твои мало кто читал, но уж о статьях в газетах точно наслышаны. И просьба включить известного журналиста в число тех, кто беседует с Шариповым, будет выглядеть подозрительно. Эх, мать, на что ты меня толкаешь! – с обидой сказал Володя и повесил телефонную трубку, не дожидаясь, пока Лика с ним попрощается.
Что может сделать она, Лика, здесь и сейчас для прояснения ситуации?
В блокноте появились следующие записи.
1. Поехать в подмосковный санаторий к отцу и выяснить, сможет ли он помочь в получении сведений о расследовании убитых в Чечне генералов.
2. Отправиться к родственникам Геннадия Алпеева – кстати, мать и отец убитого живут в Москве, вот адрес, одна из сталинских «высоток», сравнительно недалеко – и выяснить, довольны ли они тем, как проводилось расследование. Убийца не найден в силу объективных или субъективных причин?
3. Навестить следователя Кирилла Алексеева и обрадовать его прямым вопросом: «На кого вы, собственно говоря, работаете?»
Поколебавшись, Лика вычеркнула последний пункт. Вряд ли следователь в случае действительной фальсификации дела станет с ней откровенничать. А вот спровоцировать его на ответный удар можно запросто.
Стрелки на круглых настенных часах показывали ровно одиннадцать часов.
«Отлично, – подумала Лика. – Успею заскочить и к родителям, и к Алпеевым».
Изучив содержимое холодильника, она достала из морозильника курицу. Вот и будет вернувшемуся с работы Паше ужин. Готовится быстро, получается вкусно.
Долгое торчание в пробках с лихвой компенсировала пустынная пригородная трасса. Верный «Форд» домчал Лику в санаторий даже быстрее, чем она предполагала.
От стоянки светлый пятиэтажный корпус санатория отделяла негустая березовая роща. Центральная дорожка – широкая, со скамейками под пышными кронами с уже пробивающимися кое-где пожелтевшими прядями – имела шанс привести прямо к центральному входу.
Но до санатория Лика не дошла. Замерла, скептически усмехаясь. На скамейке сидел отец и снисходительно смотрел на женщину, что-то взволнованно объясняющую.
«Н-да… Вот она, моя, может, излишняя любвеобильность. Папочкины гены», – подумала Лика, приближаясь к уединившейся парочке.
– Здравствуй, папа! Я так понимаю, мама спит или занимается процедурами.
Женщина, покраснев, спешно удалилась, и Лика, не без злорадства поглядывая на отца, уселась на ее место.
– Курортный синдром. Атакуют – спасу никакого нет.
– Вижу, ты сильно сопротивляешься!
– Оставить обсуждение этого вопроса, – на лице отца четко обозначились морщины, губы сжались, что не предвещало ничего хорошего. – Буду тебя драть, как сидорову козу.
«Понятно, – с тоской подумала Лика. – Не получилось рассказать только часть своих чеченских похождений. Наверняка папочкины знакомые ему доложили о том, как меня чуть не пришлепнули в горах. Что сейчас будет…»
Пока отец орал, она успела досчитать про себя до пятисот, сбиться и перевалить за триста. Потом наступила тишина.
– Сигарета есть? – тяжело дыша, поинтересовался папа.
Лика протянула пачку «Voque» с ментолом и, украдкой перекрестившись, приступила к изложению новой просьбы.
При упоминании фамилии Румянова отец судорожно закашлялся.
– Пап… У тебя легкие слабые…
– У меня дочь – дура! Не сметь! Слышишь, тебе говорю – не сметь вмешиваться в это дело. Умная выискалась! Что, думаешь тебе Штейнер голову не отвертит? Считаешь, пожалеет? Черта с два!
– Подожди, – перебила Лика. – Ты сказал – Штейнер? Леонид Штейнер, тот самый олигарх, которого власти вынудили эмигрировать во Францию?
– Еще легко отделался – его вообще сажать надо, потому что…
Отец осекся, достал из пачки еще одну сигарету.
– Значит так, все то, что я сейчас скажу – останется между нами. Подписку о неразглашении государственной тайны я нарушаю по одной причине. Надеюсь, что хоть это тебя заставит взяться за ум.
Затаив дыхание, Лика быстро кивнула:
– Конечно, папа. Все между нами. О чем речь.
– Наверное, помнишь – как-то ты пришла домой из школы, а я сижу в наушниках и что-то строчу в журнале.
Она вспомнила: на столе стоит большой темно-серый прибор с какими-то ручками и датчиками. И папа объясняет: «Просто старенькое радио, вот друзья дали отремонтировать, а сейчас не мешай, иди делать уроки».
– Это была спецаппаратура. Этажом выше жили «валютчики». В те годы их ловили нещадно, они осторожничали, никаких разговоров по телефону. Через АТС мы ребят неделю слушали, треплются только по бытовым вопросам, пришлось ставить «жучок» и прослушивать саму квартиру. Теперь я понимаю – это был самый безоблачный период для нашего управления. Валютчики, диссиденты. Жалко, досадно, но приказы не обсуждаются. То, что началось после перестройки, можно охарактеризовать коротко – кошмар. Применительно к интересующему тебя вопросу. Я на пенсии всего четыре года. Господина Штейнера в эфире наслушался по самое не хочу. Это дьявол во плоти, я не преувеличиваю. Добрая половина пролитой в Чечне крови – на его совести. Он разговаривал с полевыми командирами и передавал им деньги. Суммы астрономические – 700 тысяч долларов, полтора миллиона. Зачем передавал? Клубок интересов. На покупку нефтеперегонных заводов. На организацию рейдов в Дагестан. На устранение тех, кто не понимал его великой миссии на Северном Кавказе. С личными политическими целями. Я помню, в одном из разговоров речь шла о похищении генерала. Его похитили по поручению Штейнера, он щедро расплатился, намереваясь красиво его освободить накануне своей предвыборной кампании. Потом передумал баллотироваться и сказал: «Делайте с заложником, что хотите». Генерала убили. А помнишь сюжет с выложенными на снегу отрубленными головами иностранцев? Тоже по его указанию было сделано. Те бедолаги пытались в обход Штейнера составить конкуренцию в той сфере бизнеса, которую он посчитал своей. Про Румянова я лично ничего не слышал. Но когда его убили, там, в телесюжете, еще что-то такое мелькнуло, вроде архив у него пропал. Так вот, я сразу понял – это Штейнера рук дело. А больше Румянов просто не мог никому угрожать. Леонид Иосифович – человек, который замазался во всем, в чем только можно было замазаться. Никого другого Румянов найти просто не мог. Нет такого исчадия ада больше, нет и все. Какой-то процент вероятности существует, что это конкуренты Штейнера постарались. Но процент этот – ничтожен, при таком раскладе сведения бы обнародовали. А так главный полевой командир и сегодня преспокойно гуляет по Елисейским полям. Сколько ты говорила трупов? Пяти генералов и одного парня? Про парня – не знаю. А кого-то из генералов – уж будь уверена – убирали по прямому указанию Штейнера. Он так всегда говорил: «Надо решить вопрос с таким-то и таким-то. Вам придет факс на 700 единиц…»
Лика обхватила голову руками. Прохладный августовский день внезапно стал раскаленнее Сахары, в горле пересохло, на щеках пламенеет пожар.
– Подожди. Папа, не говори больше ничего. Я сойду с ума, наверное. Ответь только одно, – жалобно запричитала девушка. – Одно только ответь. Ты слушал много лет, как Штейнер все это делает – финансирует боевиков, убивает людей, организует систему похищения заложников. Почему??? Почему вы все это не прекратили?
– Странный ты человек, – отец пожал плечами. – Должность моя последняя – начальник управления. Звание – полковник. Все, что было можно делать в сфере моей компетенции – я делал. Прослушка Штейнера была санкционирована. Мы докладывали содержание его телефонных разговоров, хотя в последнее время это было делать все сложнее и сложнее. Он пользовался аппаратами с шифрующими устройствами. Его собеседник слышен отчетливо – а сам Штейнер нет. Пришлось немало попотеть, пока поняли, в чем именно там дело… А дальше что. Отчет – начальству на стол. Потом оно принимает решения. Или не принимает. Ну не плачь, не плачь. Теперь ты понимаешь: ты маленькая букашка в сравнении с этой махиной. Тебя раздавят, даже не удосужившись выяснить, узнала ты что-либо компрометирующее, не узнала.
