Екатерина Лесина - Поверженный демон Врубеля
Обе кивнули.
– И Георгий ушел на смену…
Зинка с Галькой переглянулись и вновь кивнули.
– Хорошо… то есть не очень хорошо… Иван перед смертью бросил пить?
– Чего? – Зинка засмеялась дребезжащим неприятным смехом. – Жорик такое сказал? От же… наплел…
– А ведь и вправду, – тихо сказала Галька и переносицу поскребла лопаточкой. – Переменился, будто чуял чего… и главное ж… он в монастырь собирался. А ты не ржи, что кобыла, дурой была и дурой помрешь. Случается, что у человека просветление наступает. Вот Иван тоже… просветлился. Он хорошим мужиком был… бедолага.
Зинка фыркнула и выразительно так у виска покрутила, мол, сама сестрица умом двинулась.
– Накануне-то… пришел такой, в дверь постучался… вежливый же, – Галька прижала лопатку к груди. – И говорит так, мол, Галочка, я к тебе всегда расположенный был. Только тебе и верю. Жорик – парень хороший, но слабый на искус. А сестрица твоя и вовсе врет, что дышит.
– Да сочиняешь!
Галька только отмахнулась.
– Ну оно мне приятно, конечно… но подумала, что денег занять хочет. Под праздник. А у меня самой зарплата копеечная…
– Ага, только с той зарплаты ты вся золотишком обвесилась…
– А ты не завидуй!
– Полные сумки домой со смены таскает… обирают пациентов…
– Не слушайте ее, товарищ майор!
Он бы не слушал их обеих, но вот разговор уж больно интересный получался.
– Что вам Иван еще сказал?
– Сказал? А… ну, что скоро жизнь его вся переменится. Чует он в себе желание преогромное Богу служить… и людям… стало быть, в монастырь пойдет. А комнату свою племяшке отпишет. Он уже ей позвонил, чтоб приехала… – Галька примолкла, покосившись на сестрицу, которая слушала жадно. – Вот… и денег дал, чтобы сохранила.
– Сколько?
– Так это… десять тысяч. Американских, – тихо призналась Галька.
– Сколько?! – взвизгнула Зинка, прямо подпрыгнув на месте. – И ты молчала… дура!
– Мне чужого не надо, товарищ майор. Я, может, от благодарностей и не отказываюсь, но никто ж не отказывается… небось все понимают, что на одну зарплату жив не будешь. Да только чужого мне не надо. Как Иван преставился, я и подумала, что неспроста это… участковому нашему, Михалычу, ничего говорить не стала. Знаю. Изымет деньги навроде как улика, а потом ищи эту улику… нет, мне Ванька велел их племяшке передать.
– Ты и передала…
Зинка схватилась за голову.
– Десять тысяч… десять тысяч… отдала…
– Вот, – Галька ткнула в сестру пальцем. – Она б точно себе взяла…
– И что? Осуждаешь? – Зинка металась по кухне, не способная успокоиться. Призрак денег, которые были рядом – руку протяни, – и ушли, не давал ей покоя. – Да у меня детей четверо! Живу, копейку каждую считаю… горбачусь, что проклятая… а она… взяла и отдала! Кому?!
– Валентине.
– Вальке?! Да мы Ивана столько лет терпели… и ты ей деньги…
– Видите, – со вздохом произнесла Галина. – Ей ничего-то не объяснишь, теперь будет меня попрекать. А я не воровка…
– Где он их взял? – взвизгнула Зинка и остановилась, уперла палец сестрице в грудь. – Думаешь, по-честному заработал? Честным трудом такие деньжищи не заработаешь… а Ванька… небось прибил кого…
– Не мое это дело. – Галина сцепила руки на груди. – Он сказал, что картину продал.
– А ты и поверила, дура!
– Какая разница, где он их взял? Это были его деньги! Его! И оставить он их мог, кому захотел…
– Он мне должен…
– Врешь, – Галина надвинулась на сестру. – Он тебе все, что должен был, отдал. При свидетелях…
– При Жорике? Да он что угодно за бутылку скажет…
– И при мне. И еще при Михалыче… или думаешь, он тоже врет?
Зинка замолчала, надувшись.
– Десять тысяч, – повторила она шепотом. – Десять…
– Валентина как приехала, так я ей в тот же день… пусть сама скажет… она хорошая девушка. Тихая. Незлобивая…
– Спасибо.
– Да не за что, – Галина отбросила пергидролевую прядку. – Так, значится, не сам он?
– Иван?
– Ну… как сказали, что от паленой водки помер, я сразу подумала, что туточки неладно… деньги эти… и помер… и еще мужик тот…
– Какой мужик? – Стас подобрался.
– Ну… тот… который к Ивану приходил… я-то… оно как вышло… я домой забежала… на минуточку… оно ж так вот… получилось.
На тот вечер у Галины имелись весьма определенные планы, связанные с новым знакомым. В отличие от знакомых прежних он был внушителен и производил впечатление человека солидного, с серьезными намерениями.
А оказалось – алкаш.
Сия неприглядная истина открылась Галине на втором часу посиделок, которые медленно переросли в обыкновенную пьянку. Знакомый опрокидывал стопку за стопкой, почти не закусывая, многословно жаловался на жизнь, на начальство и погоду. На бардак в стране.
На поясницу.
И Галина осознала, что с личным счастьем у нее точно сегодня не выйдет.
Домой она сбежала под благовидным предлогом, настроившись на тоскливую одинокую ночь, но… позвонила старая подруга, столь же неустроенная в жизни, и предложила съездить на дачу. Галина согласилась, оговорив, что домой все же заскочит. Не ехать же, в самом-то деле, в платье бархатном, дача, она иного требует.
В квартиру Галина входила крадучись, опасаясь, что Жорик услышит.
Выйдет.
Денег клянчить начнет или приставать, чтобы выпила за компанию, и не отцепится же, пьяненький, он делался приставуч и зануден. Нет, этакого Галина не желала. И шла по коридору на цыпочках. Тогда-то и услышала голоса. Сперва подумалось, что Жорик с Иваном сели, но после стало ясно, что если один голос и вправду Иванов был, то второй – незнакомый.
Мужской.
Определенно мужской.
– Я не знаю, об чем они говорили, – Галина присела. – Не слышно было… но вот сам голос… такой, знаете ли, густой… баском… а нет-нет и соскакивал… и спорили будто… то есть этот, который с баском, чего-то от Ваньки хотел, а тот, стало быть, не соглашался…
– И что было дальше?
– Да ничего… я переоделась скоренько и ушла.
– Они еще спорили?
– Н-нет… тихо стало… почти тихо… то есть свет горел… и говорили, но уже как-то тихо, что ли… не шепотом, обыкновенно. Да и не прислушивалась я!
– И гостя этого не видели?
– Нет.
На этакую удачу Стас и не рассчитывал.
– Только, – добавила Галина, – он это… коньяк принес… Ванька-то больше водочку жаловал. И в одиночку не пил…
Глава 14
Снегурочка
Открыли не сразу.
А открыв, не спешили впускать. Людмилу разглядывали в щель внимательно, настороженно даже.
– Вы ко мне? – поинтересовалась Валентина.
– К вам.
– Проверять будете?
– Нет. Я… хочу поговорить о вашем дяде.
Валентина вздохнула, но дверь открыла. Посторонилась, впуская, а стоило Людмиле войти, как дверь и заперла, на ключ и на цепочку.
– Тапочки возьмите, пожалуйста.
Валентина оказалась бледной невзрачной девицей той внешности, которая имеет обыкновение меняться крайне медленно. И возраст Валентинин никак не определялся. Ей могло быть и шестнадцать, и двадцать шесть, и куда больше. Она была худа и долговяза. И просторный байковый халат, в который Валентина куталась, лишь добавлял ее фигуре угловатости.
– Мой дядя был хорошим человеком… и документы оформил правильно… я здесь на законных основаниях живу.
Видать, вопрос документов, Пряхиным оформленных, и законности Валентининого пребывания в квартире был болезненным.
Три замка на двери.
Цепочка.
И сама дверь металлическая, массивная. Видно, что поставлена недавно.
– Прежнюю Зинка сломала, – Валентина набросила покрывало на кровать. – Извините, я спала… после смены только… и я не проститутка. Я диспетчером работаю. Такси.
Она вздернула подбородок.
– Вас, похоже, крепко… достали.
– Достали, – слабо улыбнулась Валентина. – Это верно сказано… Зинка-то рассчитывала себе комнату прибрать… двадцать пять квадратных метров.
Комната выглядела просторной.
Потолки высокие. Окно во всю стену. Прозрачные гардины… мебель новая, хотя и недорогая. Кровать. Комод. И пара полок. Узкий столик. Стул.
– Присаживайтесь. Я одна тут живу… и про дядю вряд ли расскажу многое. Мы с ним и не виделись-то… созванивались вот… мама его недолюбливала. Говорила, что пропащий он человек.
Валентина вздохнула и пригладила рукой встрепанные волосы.
– Она у меня очень правильной была… замуж вышла рано, за лейтенанта… с ним и уехала. Колесили много по всей стране. Потом осели за Уралом. Квартиру дали трехкомнатную. Папа до подполковника дослужился. Мои сестры… они мамины ожидания оправдывали.
Людмила кивнула.
Оправдать чьи-то ожидания – непростая задача.
– Отличницы… и в институты поступили. Машка – в медицинский, Ксанка – в педагогический… а я вот… рисовала хорошо, но и только. А рисование – это несерьезно.
