Александра Маринина - Все не так
Я пытался спорить и что-то доказывать, врач усмехался, показывал ручкой на какие-то участки снимков и терпеливо, как недоумку, объяснял, что «вот это» и «вот это» свидетельствует совершенно однозначно: одно неудачное падение или сильный удар по спине – и я превращаюсь в беспомощного инвалида на всю оставшуюся жизнь. Он талдычил это до тех пор, пока я не поверил.
В тот день я здорово набрался в клубе с какими-то малознакомыми мужиками, дома очнулся, обнаружив рядом с собой в постели страшную до невозможности девицу, и на работу явился в таком состоянии, какого у себя за последние годы и не припомню.
– Та-ак, – протянул хозяин, открыв мне дверь и потянув носом, – все ясно. Вечер был проведен бурно. Ну пойдем, у тебя есть пять минут, чтобы выпить кофе.
Мне хотелось не кофе, а умереть, предварительно расстреляв из гранатомета врезавшегося в меня водителя и всех врачей, вместе взятых. Но я покорно поплелся вслед за папаней в столовую, понимая, что если нельзя сделать то, что хочется, то надо делать хотя бы то, что можно.
Легче от кофе не стало, к головной боли прибавилось еще и сердцебиение, и я окончательно скис. Дана уже заглядывала к нам, давая понять, что готова заниматься, но папаня как-то не обратил на это внимания.
– Так что случилось-то? – спросил он, разглядывая меня, словно в первый раз видел. – Что праздновал?
– Себя хоронил, – буркнул я, едва ворочая языком.
– С какой радости?
– Меня обманули.
– Кто?
– Врачи. Сказали, что через полтора-два года я полностью восстановлюсь и смогу выступать. Оказалось – брехня. Ничего и никогда я больше не смогу.
– Странный ты парень, – усмехнулся Михаил Олегович. – И без всяких врачей понятно, что зарабатывать деньги таким способом ты все равно не сможешь до самой смерти. Ну еще пять лет – это максимум, а потом что? Жизнь – она длинная, и кушать хочется на всем ее протяжении, а не только в молодости. Представь, что тебе сейчас не двадцать девять, а тридцать четыре, твое время в спорте кончилось, и что дальше? Какая разница, когда настал момент, сейчас или через пять лет? Все равно ведь он настал, и ты пришел в ту точку, когда надо что-то решать. Вот и решай.
Слушать такое, да еще в тяжелом похмелье, – не подарок, и очередь ожидающих смерти от моего воображаемого гранатомета увеличилась на одного человека. Чтобы не сорваться и не наделать глупостей, я встал из-за стола.
– Пора заниматься, Дана ждет.
– Ну-ну. – Папаня посмотрел на меня как-то странно, не то насмешливо, не то неодобрительно. – Иди, занимайся.
Днем, между утренними и вечерними занятиями, я валялся в конуре, сил не было даже на то, чтобы смотреть кино или предаваться своей любимой «стрелялке». Похоже, я впал в депрессуху. Я лежал на диване и со злым недоумением думал о том, что у нормального человека должен быть друг, с которым можно было бы перетереть все это, выпить вместе и который подставил бы плечо. Я что, ненормальный? Почему я лежу совершенно один и ковыряюсь в своей проблеме, а рядом никого нет? Ни друга, ни женщины. Вспомнив утреннюю «красотку», обнаруженную в постели, я вздрогнул. Можно было бы поговорить с Артемом, но после того, как его перевели на работу без выходных, он стал относиться ко мне с некоторой прохладной осторожностью. Черт меня знает, вот придумаю еще какое-нибудь занятие для Даны, график снова поменяют, и его окончательно запрягут так, что не продохнуть. Короче, дружеских отношений, на которые я рассчитывал в самом начале и которые вроде бы уже начали складываться, не получилось.
Часа в четыре дверь моей конуры распахнулась, и на пороге возникла Юля с подносом в руках.
– Не спишь? Дядя Миша сказал, что ты сегодня нездоров. Вот, я тебе чаю принесла.
– Стучаться надо. – Я был зол и оттого груб.
– Ой, можно подумать! У тебя что, какие-то секреты?
Она поставила поднос на столик и уселась рядом со мной на краешек дивана. Ну только этого еще не хватало!
– Я сплю. А вдруг я не одет?
– И что? Ничего нового я не увижу. У всех все одинаковое. Давай я тебе лучше чайку налью, выпей с печеньем. Что у тебя болит?
Я лежал, вытянув ноги, а ее попка оказалась плотно прижатой к моему бедру. Нет, очаровашка ты моя, ничего у тебя не выйдет, я за свою работу держусь и идти поперек приказа хозяина не собираюсь. Зарплата дороже, тем более сейчас, когда я вообще ни на что не годен.
Собрав в кулак все имеющиеся в наличии физические силы, я вывернул ноги из-за Юлиной спины и сполз с дивана.
– Я не барин, чтобы мне чай в комнату носили. Спасибо за заботу, но не нужно.
Мне казалось, что сказанного вполне достаточно и Юля сейчас уйдет. Но она, похоже, и не собиралась этого делать. Наоборот, подтянула обтянутые узенькими джинсиками коленки и свернулась на моем диване калачиком.
– Хорошо у тебя, уютно, и диван такой удобный, – протянула она, кокетливо глядя на меня. – Не сердись. Все равно я уже принесла чай, давай его выпьем. И печенье такое вкусное Нина испекла. Садись, чего ты стоишь?
Она похлопала рукой рядом с собой. Соблазнительно, черт возьми. Но… нет. Все равно нет. Даже если бы не было папаниного запрета, даже если бы Артем не предупреждал меня о той ревности, с которой Дана относится к своим учителям, даже если бы Юлины формы были чуть пышнее и соответствовали моим представлениям о женской красоте, все равно нет. Не то у меня сейчас состояние и настроение. Ничего не получилось бы.
А она все смотрела на меня, лукаво и призывно… И чего ей надо? Я себя, конечно, люблю, и с девушками у меня проблем сроду не бывало, но все-таки мозги, пусть и в небольшом количестве, у меня есть, и я понимаю, что вряд ли такая девочка, как Юля, могла воспылать ко мне неземной страстью. Судя по тому восторгу, который она не смогла как следует спрятать, когда рассказывала о своем пребывании в Никольском, интересуют ее совсем другие мужики с совсем другими перспективами. Так что ей от меня надо?
Но разбираться с этим вопросом времени не было. Сколько человек в этом доме знает, что она понесла чай ко мне в комнату? Домработница Нина – наверняка, а возможно, и еще кто-нибудь. Поэтому либо мне, либо Юле надо как можно быстрее появиться у кого-нибудь на глазах, чтобы нельзя было потом доложить папане, дескать, Юля пошла к Павлу и они пробыли наедине сколько-то там времени. Да и папаня, к слову заметить, сегодня дома, как-никак суббота. Но Юленька, судя по всему, уходить отсюда не собирается, устроилась основательно, коленки руками обхватила. Стало быть, сваливать придется мне.
Вот так и получилось, что я оказался в столовой в неурочное время – в пятом часу. Уж сколько я работал у Руденко, но в это время суток выходить в большую комнату с овальным столом мне не доводилось.
А в столовой Лена кормила полдником маленького Костика.
– Привет!
Мальчуган радостно протянул мне ручонку. Лена вскинула глаза и робко улыбнулась.
– Привет, – промямлил я, превозмогая так и не унявшуюся головную боль.
И вдруг я ее увидел.
Что-то произошло. Я не понимал, что именно. Столько раз я видел эту молодую женщину – и не видел ее. Она старалась казаться незаметной, ни с кем первой не заговаривала, постоянно одергивала сынишку, если он оказывался слишком шумным или подвижным, и вообще производила впечатление существа, пытающегося занимать на этом свете как можно меньше места. Учитывая положение бедного родственника «на птичьих правах», которое она занимала в семье Руденко, такое поведение казалось мне вполне естественным, посему я ни на чем не зависал и на Елену никакого внимания не обращал: среди красивейших женщин планеты матери-одиночки интересовали бы меня в самую последнюю очередь.
А вот в тот день я ее заметил. Я ее увидел. И пропал.
Тут же появившаяся Нина вопросительно посмотрела на меня, мол, чего изволите. Я попросил чаю покрепче и чего-нибудь перекусить. Через три минуты передо мной стоял обжигающе горячий фарфоровый чайник, чашка с блюдцем, плетеная корзинка со свежим хлебом и большое блюдо с холодными закусками.
Я пытался завязать разговор. Шутил. Улыбался. Забыл о тяжело ноющей голове. Говорил комплименты. Заигрывал с пацаном. Елки-палки, чего я только не делал, чтобы оживить наше совместное сидение вокруг стола. Ничего не помогало. Елена вроде бы и слышала меня, но почти никак не реагировала на мои попытки вступить в контакт, не улыбалась, а на вопросы отвечала односложно и смотрела преимущественно на сына. Ну, если главное в ее жизни это Костик, то…
– Хочешь быть сильным и всех побеждать в драках? – спросил я мальчика.
– Хочу! – звонко откликнулся он.
– Могу научить. – Я коварно забросил приманку. – Если мама разрешит. Как ты думаешь, твоя мама нам разрешит заниматься спортом?
– Разрешит! Разрешит! Да же ведь, мама? Разрешишь?
– Надо у Михаила Олеговича спросить, – ответила Елена, по-прежнему не глядя на меня.
Ну а как же. Кто в доме хозяин? И если мне разрешено в перерывах между утренним и вечерним сеансами заниматься чем угодно, то такая свобода, по-видимому, на проживающих в квартире не распространяется. На все необходимо высочайшее соизволение. Насколько я помню, бабушка Анна Алексеевна эту идею в свое время не одобрила, но ее резоны показались мне сомнительными. Почему бы не попытаться еще раз? Кажется, у папани мозги все-таки нормальные и он в своих решениях руководствуется в основном соображениями целесообразности, а не какими-то протухшими подсчетами: кто на чьи деньги живет и кто кому что должен.
