Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека
Потом Королев представил Владику и второго пассажира. Его имя ничего молодому человеку не сказало.
— Вас, наверно, юноша, надо отпросить не только с работы, но и из семьи? — продолжал Королев. — У мамы? Или с кем вы там живете?
— С женой. Она у нас же, в ОКБ, работает, в информационном отделе.
— О, прекрасно. Дадим ей с борта самолета радиограмму.
И Главный, словно мгновенно и безвозвратно потеряв к Владику интерес, начал беседовать с Келдышем о параметрах орбиты автоматической станции. Надо сказать, что и в дальнейшем Сергей Павлович ни разу к молодому человеку не обратился и ни о чем с ним не заговорил. Впрочем, иногда, в минуты затишья, Владик все-таки ловил на себе внимательный, изучающий взгляд Королева.
Вскоре они на минуту остановились у ворот Внуковского аэродрома, охранник даже никаких документов не потребовал, только спросил: «Вы на спецрейс?»
Когда шофер весело откликнулся: «Так точно!» — вохровец махнул рукой: «Езжайте к Ту-104, он здесь один».
Ту-104 был совершенно новым самолетом, который только что появился тогда в небе Советского Союза. На одном из таких Никита Сергеевич, к примеру, недавно летал в Америку.
Они подкатили к самому трапу, и Королев, никого не дожидаясь, быстро взбежал по ступенькам. Его с улыбкой приветствовала стюардесса. Келдыш и второй мужчина тоже пошли по трапу, а вслед за ними и Иноземцев. Он до сих пор не верил в происходящее, словно бы ему снился сладкий сон: лететь с Королевым, на спецрейсе, в Крым! В самых своих фантастических мечтах он даже выдумать не мог.
Бортпроводница на трапе и Владику радушно улыбнулась. А он ведь впервые в жизни собирался лететь по воздуху — и сразу таким бортом!
Вероятно, самолет предназначался для перевозки очень важных пассажиров, а может, даже самого Хрущева, потому что вместо двух рядов кресел, которые ожидал (по кинохронике) увидеть Владислав, в первом салоне имелись лишь пара кожаных диванов и длинный стол, а во главе его — массивное вращающееся кресло. Королев непринужденно сел в него. Он вообще, как уже заметил Иноземцев еще во время доклада Феофанова, везде, где бы ни был, занимал лидирующее положение, и все, кто ни находился рядом с ним, мгновенно начинали подчиняться его воле, даже если формально никак от Главного конструктора не зависели. Вот и теперь он вполголоса скомандовал стюардессе:
— Можно готовиться к взлету, основные прибыли.
Стюардесса мгновенно бросилась исполнять приказ, скрылась в кабине пилотов. Однако тут (Владик видел через иллюминаторы) к трапу подкатил еще один черный лимузин, оттуда вылез немолодой человек с чемоданчиком и через две ступеньки бросился вверх по трапу. Через минуту он появился в дверях: сухощавый, худой, лысый, с очень некрасивым, но по-своему привлекательным лицом.
— Боря, ты почему опаздываешь? — строго спросил Королев. — Я ведь дал вам две машины.
— Сергей Палыч, — попытался оправдаться вновь прибывший, — две машины не значит, что они в два раза быстрее станут ездить.
— Не дозрели вы еще до правительственного спецборта, Черток, — строго, но не страшно пригрозил Королев. — Будете впредь, как привыкли, на грузовых летать.
В самолете запустили двигатели, увезли трап, и лайнер стал выруливать на взлетную полосу. Вдруг Владик увидел, как наперерез ему мчится еще одна черная машина.
Самолет остановился, открылся люк, с борта выкинули лесенку, и по ней по-моряцки взобрался еще один пассажир. Мужчина был самый молодой в компании, лет тридцати пяти, и почему-то именно ему, изо всех оказавшихся на борту, позавидовал Владик: он-то сам, понятно, здесь из милости и по королевской прихоти, а вот у последнего пассажира, видать, все заслуженно: и черный лимузин, и правительственный спецборт. Их познакомили. Фамилия человека ничего Владику не говорила: какой-то Осташев.
Дальнейший полет, да и пребывание в Крыму воспринимались Владиславом как сон. Стюардессы накрыли роскошный стол, подали и коньяк, и Владик, хоть и на дальнем конце, но сидел вместе со всеми. Пить, правда, никто не стал, и уже очень быстро разговор Королева с соратниками ушел в такие технические дебри, что Иноземцев потерял его нить.
Потом они приземлились на военном аэродроме (под крылом Владислав увидел море, первый раз в своей жизни). У трапа их ждали военные: генералы, полковники — и вертолет с уже раскрученным винтом. Все залезли в него, вертушка оторвалась от земли. Довольно скоро винтокрылая машина перевалила через горы, и Владик во второй раз в жизни увидел море. Стального цвета, оно хмурилось под серым осенним небом, тяжело переваливаясь в своих берегах. Вертолет пошел вдоль пустынных пляжей и кромки прибоя.
* * *В то же самое время Радий и Флоринский подъезжали к Белокаменной на скором поезде Ташкент — Москва. Двое суток в купейном их еще больше сдружили. В вагоне-ресторане мужчины наконец-то смогли выпить коньяка — вместо надоевшего тюратамского спирта. Радий отдавал должное непревзойденному, холодному уму Флоринского. Выговор Королева и ссылка не сильно укоротили острый язык Юрия Васильевича. В купе они были только вдвоем, Радию он доверял — значит, ничто не мешало ему высказываться о том, о чем он думает.
— Я хорошо понимаю, — говорил он, — почему американцы и прочие западники очумели оттого, что мы первыми забросили спутник в космос, а теперь вот и на Луну летим. Ты представь, что сейчас Китай объявил бы… Нет, не Китай, а, допустим, Монголия, или Северная Корея — да-да, Северная Корея самый подходящий пример… Итак, Северная Корея вдруг сегодня объявила бы, что научилась путешествовать во времени. И запустила первую на всей Земле машину времени. И предоставила бы неопровержимые доказательства своего успеха. А еще через несколько лет — отправила бы в прошлое или будущее первого человека и вернула бы его невредимым, с кучей рассказов о том, как обстоят дела там, в будущем или прошлом. И неважно, что они отлетели бы от отметки сегодня на пару часов или на один виток. Главное — слетали и вернулись. И они были бы первыми.
С Флоринским, конечно, было страшно интересно, однако подвыпив, Радий все время вспоминал Жанну. Однажды, сильно приняв на грудь армянского, он исповедовался Юрию Васильевичу:
— Я любил ее, понимаете, любил… И если я увижу ее… Если вдруг увижу в Москве, и она, допустим, будет в объятиях другого — я за себя не ручаюсь…
* * *В то же самое время объект его любви, Жанна, подходила из школы к своему дому в Люберцах: пальто, шерстяной платок на голове, в авоське завернутые в газету тетрадки, которые она собрала на проверку.
Возле подъезда ее ждал Вилен: непокрытая голова, букетик осенних разноцветных хризантем. Жанна умела радоваться мелочам, а поклонник у подъезда с цветами — это, согласитесь, совсем даже не мелочь.
— Виленчик, милый, — расплылось в улыбке ее лицо.
А спустя полчаса в дверь ее квартиры позвонили.
Жанна, уже в халатике на голое тело, опрометчиво открыла. В те времена не существовало ни консьержей, ни домофонов, ни глазков, которые могли бы заранее оповестить о том, кто за дверью.
В этот раз к Жанне пожаловала Лера. Лера Старостина, она же теперь Кудимова. А муж ее пребывал в той же квартире в полуразобранном виде: в наполовину расстегнутой рубахе и брюках.
Эту картину Лера углядела с порога.
— Ты, гадина, — прошипела она в адрес Жанны и замахнулась. Однако руку ее цепко перехватил Вилен.
— Ну-ка, успокойся! — гаркнул он.
— Ты сволочь, подлец, предатель! — закричала в исступлении Лера теперь уже на него. Она размахнулась свободной левой рукой (правую по-прежнему держал за запястье Вилен) и стала колотить его кулачком в грудь. Он перехватил и вторую ее руку. Она дернулась пару раз, однако муж держал крепко. Жанна не без интереса наблюдала за разворачивающейся сценой. Она даже на пару шагов отступила, словно занимая наиболее выигрышное место в партере.
Лера отчасти успокоилась, во всяком случае, вырываться прекратила.
— А теперь слушай сюда, — прошипел Вилен. — Она, — он мотнул головой в сторону Жанны, — это моя жизнь. Часть моей жизни. И я буду с ней. А тебе придется принять это. И смириться.
— Ни за что! — выкрикнула Лера.
— А что ты сделаешь? — выдохнул Вилен. — Ну, что? Напишешь жалобу в партком? В комитет комсомола? Пожалуешься папе?
— Когда сделаю, увидишь, — пригрозила Лера.
* * *Путешествие спецрейсом вместе с Королевым, разумеется, разительно отличалось от поездки в теплушке на целину.
Вертолет приземлился на окраине Ялты, там их уже поджидали несколько начальственных «ЗиМов», «Побед» и пара местных партийных и советских руководителей в костюмчиках. Королева — хоть и, как видно, не знал никто в лицо — безошибочно приветствовали, как главного в делегации и большого столичного начальника. На Владика, который скромно стоял в сторонке и шел последним, все слегка косились: кто это, мол? Кагэбэшник, секретарь Королева или юный вундеркинд-ученый? Однако никто и слова не сказал, его присутствие принимали как должное. Сергей Павлович, Келдыш и крымское начальство поместились в один «ЗиМ», во второй сели Черток, Аркадий Осташев (приехавший последним самый молодой ученый), а также Владислав.
