Джанет Иванович - Роковая восьмерка
Девочка-лошадка скакала по дому в нарядном платье для воскресной школы. Завидев меня, она остановилась, и личико ее приобрело задумчивый вид.
— Ты еще не нашла Энни?
— Нет, — ответила я. — Но я говорила с ее мамой по телефону.
— В следующий раз скажи ее маме, что Энни пропускает кучу всего в школе. Скажи, что меня взяли в класс по чтению «Черный жеребец».
— Хватит врать-то, — вмешалась Бабуля. — Ты в классе «Синяя птица».
— Я не хочу быть дурацкой синей птицей, — заявила Энни. — Синие птицы — какашки. Хочу быть черным жеребцом. — И поскакала прочь.
— Люблю это дитя, — сказала я Бабуле.
— Угу, — согласилась Бабуля. — Напоминает тебя в этом возрасте. Прекрасное воображение. Идет по моей семейной линии. Твоя матушка, Валери и Энджи во всех отношениях синие вороны.
Я взяла пончик и налила чашку кофе.
— Что-то в тебе изменилось, — заметила Бабуля. — Не пойму, в чем дело. Как вошла, так не перестаешь улыбаться.
Проклятый Рейнджер. Я заметила эту улыбку, когда еще зубы чистила. И никак ведь не сходит!
— Удивительно, что может с человеком сделать здоровый сон, — пояснила я Бабуле.
— Я бы не отказалась заполучить такую улыбку, — призналась Бабуля.
К столу вышла Валери. Вид у нее был угрюмый.
— Не знаю, что делать с Альбертом, — призналась она.
— Не наблюдается дома с двумя ванными?
— Он живет с матерью и зарабатывает еще меньше меня.
Ничего удивительного.
— Хорошего мужика найти трудно, — сказала я. — А когда находишь, то всегда с ним что-то не так.
Валери заглянула в пакет с пончиками:
— Здесь пусто. Где мой пончик?
— Стефани съела, — наябедничала Бабуля.
— Я только один!
— Ох, тогда должно быть, я, — сказала Бабуля. — У меня было три.
— Надо купить еще, — сделала вывод сестрица. — Мне срочно нужен пончик.
Я схватила сумку и закинула на плечо.
— Я добуду. Мне бы тоже еще один не помешал.
— Я еду с тобой, — объявила Бабуля. — Хочу проехать в твоей черной блестящей красотке. Мне не рассчитывать, что дашь порулить?
— Не смей давать ей вести машину, — воскликнула стоявшая у печи матушка. — Под твою ответственность. Если она поедет и попадет в аварию, сама будешь навещать ее в больнице.
Мы поехали в Гамильтон во «Вкусную выпечку». В старших классах я там работала. Там же рассталась с девственностью. После работы за шкафами с эклерами в компании Морелли. Не знаю, как это случилось. Только что я продавала ему канноли, а потом вдруг очутилась на полу со спущенными трусиками. Что-что, а уговорить женщину скинуть трусики Морелли умел, как никто другой.
Я припарковалась на маленькой стоянке у «Вкусной выпечки». Послецерковная толкучка схлынула, и на стоянке было пусто. На ней было семь парковочных мест, упиравшихся в кирпичную стену булочной, и я остановилась в середине.
Мы с Бабулей вошли в булочную и купили еще дюжину пончиков. Наверно, излишество, но лучше иметь больше, чем не иметь вообще пончиков.
Мы вышли из булочной и приближались к Рейнджеровой «Си Ар-Ви», когда на стоянку ворвался зеленый «форд-эксплорер» и, визжа тормозами, остановился рядом с нами. На водителе была маска Клинтона, а на пассажирском сиденье торчал заяц.
Сердце у меня в груди ёкнуло, и адреналин подскочил.
— Беги, — крикнула я Бабуле, роясь в сумке в поисках пистолета. — Беги в булочную.
Тип в резиновой маске и другой в костюме зайца на ходу выскочили из машины. Они с пистолетами в руках бросились к нам и зажали нас с Бабулей между двух машин. Парень в маске был среднего роста и сложения. Носил джинсы, кроссовки и найковскую куртку. На другом была надета огромная заячья голова и уличная одежда.
— Руки на капот, чтобы я их мог видеть, — приказал парень в маске.
— Кто ты такой? — спросила Бабуля. — Выглядишь как Билл Клинтон.
— Ага, я Билл Клинтон, — сказал тип и повторил: — Руки на капот.
— Никогда не понимала ту историю с сигарой (неприличный эпизод из скандала Клинтона с Левински — Прим. пер.), — задумчиво произнесла Бабуля.
— Руки на капот!
Я оперлась на машину, лихорадочно соображая. Перед нами по улице двигались машины, но нас не было видно. Если я закричу, вряд ли кто-то услышит, если не будет проходить мимо по тротуару.
Заяц встал близко ко мне:
— Ба-бу-бу-бу-бу-ба.
— Что?
— Ба-бу-ба.
— Мы не понимаем, что ты говоришь под этой огромной тупой заячьей башкой, — заявила Бабуля.
— Ба-ба, — повторил заяц. — Ба-ба!
Мы с Бабулей вопросительно воззрились на Клинтона.
Тот потряс недоуменно головой.
— Понятия не имею, что он трепет. Что такое, черт возьми, «ба-ба»? — спросил он зайца.
— Ба-бу-ба.
— Черт, — сказал Клинтон. — Никто тебя не может понять. Ты никогда не пытался раньше говорить в этой штуке?
Заяц наградил Клинтона тычком:
— Ба-ба, ты траха ту шлюх.
Клинтон в ответ дал оплеуху.
— Дууак, — сказал заяц. А потом расстегнул штаны и вытащил колбаску. Махнул колбаской Клинтону. А затем указал ею на меня и Бабулю.
— Помнится, они были больше, — заметила Бабуля.
Заяц «передернул затвор» и ухитрился наполовину достичь стояка.
— Гагай. Перёд гагай, — пробубнил заяц.
— Наверно, он пытается сказать вам, что это предварительный показ, — сказал Клинтон. — Чтобы предвкушать с нетерпением.
Заяц все еще трудился в поте лица. Он нашел свой ритм и теперь воистину стал огромным.
— Может, тебе стоит ему помочь? — обратился ко мне Клинтон. — Вперед. Возьми его.
Я брезгливо скривила губу:
— Вы в своем уме? Да я ни за что к нему не прикоснусь!
— А я прикоснусь, — вызвалась добровольцем Бабуля.
— Гааа, — возмутился заяц. И его колбаска чуток увяла.
С улицы на стоянку свернула какая-то машина, и Клинтон бросил зайцу:
— Давай сматываться.
Они отступили от нас, все еще держа нас на мушке. Потом прыгнули в «эксплорер» и только их и видели.
— Наверно, стоит нам взять еще канноли, — заявила Бабуля. — Что-то мне вдруг страсть как захотелось канноли.
Я загрузила Бабулю в машину и повезла домой.
— Мы снова видели того зайца, — рассказала Бабуля матушке. — Того, что дал мне фотографии. Я думаю, он живет поблизости от булочной. На сей раз он показывал свой колокольчик.
Матушка, знамо дело, ужаснулась. А Валери не преминула спросить:
— У него было обручальное кольцо?
— Не заметила, — ответила Бабуля. — Я смотрела не на руку.
— Тебя держали под дулом пистолета и сексуально оскорбили, — сказала я Бабуле. — Ты разве не испугалась? И не оскорбилась?
— Да у них пистолеты не настоящие, — сообщила Бабуля. — Мы же были на стоянке у булочной? Да кто устроит что-нибудь такое серьезное на стоянке у булочной?
— Пистолеты были настоящие, — возразила я.
— Ты уверена?
— Да.
— Ой, что-то мне нехорошо, присяду-ка я, — сказала Бабуля. — А я — то подумала, что тот заяц просто какой-то эксгибиционист. Помнишь Сэмми Скуиррела? Он вечно тряс своими причиндалами на задних дворах у людей. Иногда после мы давали ему сандвич.
Бург имеет свою долю эксгибиционистов: несколько умственно неполноценных, кто-то по пьяному делу, а некоторые таким образом развлекаются. По большей части, к ним относятся с терпимостью, только глаза закатывают. Разве что кто-то потрясет причиндалами не в том дворе и в конце концов схлопочет заряд дроби в зад.
Я позвонила Морелли и рассказала о зайце.
— Он был с Клинтоном, — сообщила я. — И они не очень вежливо себя вели.
— Тебе стоит подать заявление.
— Я могу распознать у этого парня одну-единственную часть тела и не думаю, что она есть в вашем фотоальбоме.
— У тебя был с собой пистолет?
— Да. Но не успела достать его.
— Пристегни к бедру. Так носить вполне законно, лишь бы не видно было. И неплохо бы сунуть в пистолет пару пуль.
— У меня есть пули в пистолете. — Их вставил Рейнджер. — Парня из багажника опознали уже?
— Томас Туркелло. Также известный как Томас «Турок». Громила по найму из Филадельфии. Полагаю, он одноразового применения, и легче прикончить его, чем дать возможность ему проболтаться. Заяц, видимо, из лиц приближенных.
— Что-нибудь еще?
— А что бы ты хотела?
— Отпечатки пальцев Абруцци на орудии убийства.
— Прости.
Не хотелось прерывать связь, но больше мне сказать было нечего. Правда в том, что у меня возникло смутное чувство в животе, которое я терпеть не могла называть. Я смертельно боялась, что имя ему «одиночество». С Рейнджером было жарко и волшебно, но он не от мира сего. В Морелли сосредоточилось все, что я хотела от мужчины, но он желал, чтобы я стала другой, а не тем, кем есть.
