Эдгар Бокс - Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн
— Не думаю, что вам этого хотелось бы.
— Откуда вы знаете? — Он удивленно на нее посмотрел.
— По вашей одежде. — Она кивнула на его отлично сшитый костюм. Это ему не понравилось; улыбка по-прежнему играла у него на губах, но сделалась менее приветливой. Хорошо. Калека, иначе не скажешь!
— Очень печально для немца видеть, как поносят и оскорбляют его страну. Разумеется, наши враги контролируют зарубежную прессу, они трудятся не покладая рук. И языки у них острые.
— Острые? А не странно ли, что критика Германии усиливается даже в тех странах, которые раньше были с ней очень близки. Интересно, с чего бы это?
Он глядел на нее и будто не понимал, как ему следует отнестись к этим словам. Она гипнотизировала его взглядом своих больших голубых глаз.
Фон Ашхенхаузен печально улыбнулся.
— Даже вы изменились. Тяжело возвратиться в Оксфорд, который я когда-то любил, и встретить там холодную недоброжелательность. — Искренен ли этот человек, подумала Френсис, или это одна из уловок, которыми попрошайки пытаются разжалобить сердобольных людей?
— Вероятно, изменились вы, а это и нас изменило.
Он изумился.
— Полноте, миссис Майлс. Я ни чуточки не изменился. Так же интересуюсь литературой и музыкой. Знаете, вовсе не превратился в варвара. В политическом смысле — да, я прогрессировал. Как и всякий человек, если только он не корова. Теперь я больший реалист, чем когда-то, менее сентиментален. Понял, какие глупости совершаются во имя идеализма и абстрактного мышления. Люди созданы для того, чтобы подчиняться. Им нужен руководитель, сильная рука позволит им многого достигнуть. Сперва им придется воспринимать зло вместе с добром; потом они забудут про зло, потому что попадут в царство неограниченного добра. — Он говорил со все возрастающим энтузиазмом.
— Вы верите, что вы не изменились. В условиях сильной власти, которую вы так горячо восхваляете, вы сможете читать только определенные книги, слушать определенную музыку, смотреть определенные картины, иметь определенных друзей. Не много ли препон?
— Хм, сами по себе ограничения — это добро, они устраняют зло — и в конечном счете способствуют улучшению жизни.
— Но кто же скажет, что является для вас добром, а что злом? Это определяют ваши собственные суждения, отшлифованные в Гейдельберге, Оксфорде и Гарварде или какой-то самоуверенный вождь, не умеющий даже грамотно выражаться? — Фон Ашхенхаузену это совсем не понравилось. Готового ответа у него не было.
Френсис придала голосу добродушно-наставительный оттенок.
— Да, вы изменились. Помните учителя Родерса, у которого вы обучались? Умный, спокойный, очень добрый человек. Как его звали? Кажется, Рофа? Когда-то вы любили его. Где он теперь? Я слышала, в Ораниенбурге.
Фон Ашхенхаузен возмущенно отмахнулся.
— Сентиментальности, миссис Майлс. Смотреть надо в корень вещей. Сегодняшней Европе требуется дисциплина и крутые меры. Она стала более страшным и опасным местом, чем была шесть или семь лет тому назад.
— И я так считаю, — сказала Френсис. — Что же сделало Европу более опасной и страшной?
Он засмеялся, смех прозвучал невесело.
— Вы предубеждены. Полагаю, сейчас вы прочтете мне скучную лекцию о дьявольских притязаниях Германии на жизненное пространство. Легко говорить, когда у вас такая Империя.
— Как раз наоборот, герр фон Ашхенхаузен, я думаю, все народы должны иметь свое жизненное пространство, неважно, кто они — немцы, евреи, чехи или поляки.
В его голосе послышалось раздражение.
— Вот такие-то рассуждения и ослабили Британию. Минуло двадцать пять лет, она могла бы укрепить свое господство над миром, а вместо этого Британское содружество рассыпалось, и никто даже не пришел на помощь, когда ей пришлось сражаться. Она не тронула индийских богатеев; поддерживала выборное правительство в Индии, которое готово было отказаться от власти. Оттолкнула придирками Италию. Она рубит сук, на котором сидит, и принимает это за благо.
— Привет, что-то в этом укромном уголке вас потянуло на политику. — Это был Ричард.
— Пришлось преподать практику государственного управления, — сказала Френсис; Ричарду бросились в глаза два пунцовых пятна, зарумянившихся у нее на щеках. Нельзя распускаться, подумала она, слушая самодовольно улыбающегося фон Ашхенхаузена. Ей казалось, он пытается как-то сгладить произведенное на нее неблагоприятное впечатление. Попрощался он с предельной вежливостью. Низко поклонился, полностью восстановив утраченное было самообладание.
— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал он. — Не волнуйтесь, миссис Френсис. Англии воевать не придется. Вы стойкие пацифисты. Хорошего вам отдыха.
— Надеюсь, что отдохнем, — с улыбкой ответил Ричард. Взяв под руку жену, он решительно направился к двери. Из гущи людей с бутылкой шерри в руках выскочил Фрейм.
— Чудесный вечер, — прокричала ему Френсис, но ее слова утонули в шуме толпы. Ответ Фрейма она тоже не расслышала. Они обменялись понимающими улыбками, помахали друг другу, и Френсис с Ричардом с наслаждением вкусили прелесть тихой вечерней прохлады.
Ричард едва различимо сказал:
— Сразу к тебе заторопился, едва почувствовал, что спор накаляется. Думал, у тебя хватит ума не тратить силы на споры с нацистом. Ведь он же нацист, не так ли?
— Да. Не думала, что он так откровенно об этом заявит, но я его разозлила.
— А он мог бы сказать, что разозлил тебя.
— Ты так считаешь? — огорчилась Френсис.
— Разумеется. Но этого никто больше не заметил. О чем вы все-таки спорили?
— Об Англии.
— А еще?
Френсис покачала головой.
— Ладно; хватит об этом. Кстати, не следует показывать свою образованность. Питер хочет, чтоб ты был чем-то вроде пастыря, путешествующего с замухрышкой женой.
Френсис в упор на него посмотрела.
— Но пока мы не на пароме, нет нужды начинать эту игру.
— Возможно, но разве Питер не советовал заранее попрактиковаться, а?
— Должна сказать, он был немного театрален. Сам не свой.
Ричард тихонько покачал головой.
— Совсем нет. Он был слишком взволнован, чтоб лицедействовать. Кстати, он почему-то не появился в гостях.
— Наверное, передумал, — предположила Френсис.
— Может быть. Или посчитал, что не стоит с нами лишний раз видеться. Это вернее, — угрюмо сказал Ричард.
Френсис прижала его руку к себе.
— Не вешай носа, Ричард, или ты беспокоишься, как бы я не испортила тебе обедню. Знаешь, какое от жены главное неудобство? От нее никуда не денешься. — Ричард удостоил ее подобием улыбки.
Солнце садилось, покрывая бронзовой краской верхушки деревьев. Спортивные площадки опустели. Они неторопливо возвращались домой под звуки повисшего над серыми стенами и островерхими крышами колокольного звона.
Глава 3
Прощай, спокойствие
Остаток недели прошел незаметно. Френсис занималась уборкой дома. И даже умудрилась второпях съездить в Лондон за одеждой, которая была ей «просто необходима». Ричард заканчивал шлифовать работу, ее нужно было представить шефу до конца семестра, от Питера Голта не было никаких вестей.
— Значит, пора действовать, — заметил Ричард в среду за завтраком.
В то утро он купил билеты до Парижа и проконсультировался в банке насчет дорожных чеков и французской наличности. Он волновался о расходах по их непредсказуемому путешествию. Управляющий банком, всегда охотно предоставлявший кредит, встретил его сдержанной улыбкой. Банк согласился выдать мистеру Майлсу удостоверение о кредите. Ричард даже не поинтересовался, кто его должен подписать. А управляющий отнесся к этому как к пустой формальности.
Вечером Ричард отыскал на полке справочники Бедекера с картами. У него была превосходная коллекция справочников, он приобрел ее, едва успев обосноваться в Оксфорде, когда начал проводить свои летние отпуска в путешествиях по горным деревушкам. Он разложил карты вокруг себя на полу и, закурив трубку, погрузился в их изучение. Его беспокоило такое соображение: смогут ли они миновать Пиренеи и Майорку. Питер намекнул что-то насчет Центральной Европы. Это было бы лучше в смысле безопасности; он хорошо изучил по этим картам маршрут и знал, что на них можно положиться. Одежды следует взять минимум, не надо перегружать чемодан.
Вошла Френсис с распущенными по плечам волосами.
— Не переутомляйся, дорогой, — сказала она с притворной озабоченностью. — Я уже валюсь с ног. Пришла попросить тебя подточить карандаш. — Она протянула ему жалкий огрызок.
— Боже, что ты делаешь с карандашами? — воскликнул Ричард. — Ты что их, жуешь?
За четыре года супружеской жизни Френсис привыкла пропускать подобные шуточки мимо ушей. Она поглядела в записную книжку, которую держала в руке, и пробежала глазами заранее составленный список вещей. Ричард любовался ею, она закусила губку, стараясь собраться с мыслями. В такие минуты, при виде ее незащищенности волна нежности охватывала его; и тут же становилось страшно, стоило подумать, что бы было, если б он никогда не повстречал ее.
