Себастьян Жапризо - Дама в автомобиле
Из телефонной кабины в гостинице я позвонил Аните. Она совсем раскисла. Она ясно, без обиняков сказала мне — а ведь нас могла слышать любая телефонистка, — что лучше признаться в убийстве и отдать себя в руки полиции. Я как мог уговаривал ее взять себя в руки. Я уверял ее, что у меня есть еще одна идея, что все устроится. Я слышал голосок Мишель, она спрашивала: «Это папа-котик? Это папа?» Я пообещал Аните, что завтра буду с ними в Женеве.
В десять часов я стоял напротив дома 10 на улице Канебьер. Через полчаса я шел за вами и вашим прохвостом, решив во что бы то ни стало докопаться, что же вы замышляете. Я понял только одно: вы оба знаете, что в багажнике «тендерберда» лежит труп. Я ожидал увидеть вас одну, без машины, даже предполагал, что вы не придете вообще, — ведь он не знал о вашей записке на холме. И уж совсем был ошеломлен, когда увидел, как вы возвращаетесь на Канебьер: он опять обнимал вас за плечи. Свою «ДС» я оставил на соседней улице. Когда я увидел вас обоих около «тендерберда», я быстро помчался к ней, и конечно, потерял вас из виду — на сей раз окончательно.
Я наугад поездил немного по городу. Не потому, что рассчитывал напасть на ваш след, нет. Просто так. Перед моим мысленным взором стояли вы, встревоженная, с забинтованной рукой, белом муслиновом платье, с накинутым на плечи мужским пиджаком. Только потом до меня дошло, почему вы до сих пор не заявили в полицию о вашем открытии: машина не принадлежала вам, и вы ее угнали без моего ведома. Постепенно я сумел поставить себя на ваше место. И тогда я сказал себе, что сегодня вечером или в крайнем случае завтра вы позвоните в Женеву и попросите у нас помощи. У вас был еще один выход — избавиться от трупа, не пытаясь выяснить, кто засунул его в багажник. Но, что бы вы ни сделали, все равно вам не выбраться из западни, которую я для вас подготовил. Я положил в карман халата Коба телефонограмму, отправленную от вашего имени в Орли. Эта бумажка приведет следствие к вам. Аните и мне нужно будет только отрицать, что мы видели вас в пятницу. Наши показания будут звучать правдоподобно, так как ни дом в квартале Монморанси, ни «тендерберд» нам не принадлежат.
Я проспал в номере гостиницы до полудня. По моей просьбе дежурный по этажу принес мне электрическую бритву и местные газеты. Просмотрев во время бритья газеты, я убедился, что об убийстве Коба никаких сообщений нет. Не нашел я и сообщения о том, что где-нибудь в этих местах найден труп неизвестного мужчины. Я позвонил Аните. Я предупредил ее, что буду ждать здесь до вечера, потому что не исключена возможность, что вы ей позвоните. Я еще повторил, что, как бы ни обернулось дело, мы будем стоять на том, что ничего не знаем. Я оставил ей номер телефона гостиницы, чтобы она могла со мной связаться. Наши телефонные переговоры могли нас здорово подвести, но иного способа я не видел. После обеда я пошел побродить по Марселю. Я купил рубашку и надел ее в магазине. Бумажный пакет со старой рубашкой я выбросил в трубу для стока нечистот. Подняв голову, я увидел свое отражение в огромной зеркальной витрине какого-то магазина. Да, это был я, Мишель Каравай, преуспевающий делец, владелец многообещающего рекламного агентства, безупречный муж и отец, которого в обществе считают человеком хорошо воспитанным, короче, я увидел того, кто сейчас находится перед вами, Дани. Вы его не узнаете, и он сам тоже не узнает себя. Так кто же есть кто в конце концов?..
Я мчался сюда в темноте, мчался как сумасшедший, и когда стал подниматься по дороге Аббеи, то увидел вас — вы спускались мне навстречу. Я доехал вслед за вами до пивной напротив Авиньонского вокзала. Я увидел шофера, увидел ваше белое платье, и это для меня было просто каким-то чудом. Я и сейчас не понимаю, путем каких упорных поисков вам удалось найти этого парня. Но, впрочем, не все ли равно теперь! Я видел, как, порывшись в карманах пальто, вы достали конверт с деньгами, в то время как первый конверт, тот, который я должен был изъять у вас и еще не сделал этого, наверняка находился у вас в сумочке. Я вошел в пивную. Я смотрел на вас и вдруг понял, что за вашими темными очками ваш взгляд снова посветлел. В это мгновение вы прозрели, вы поняли все, поняли, что не могло быть двух конвертов на ваше имя с премиальными, и вы поцеловали в щеку вашего друга. Вы были прекрасны, Дани. Вы были прекрасны, слов нет, но в то же время для меня вы стали самым опасным существом. Я инстинктивно отпрянул к стене, чтобы не попасться вам на глаза.
Издали я наблюдал, как вы провожали на вокзал вашего шофера, но решил не идти за вами. Это был риск с моей стороны и шанс на выигрыш для вас: вы могли уехать поездом с шофером и бросить «тендерберд» у пивной. И я дал вам этот шанс. Я приоткрыл крышку багажника и увидел в щелку, что трупа Коба там нет. Я пошел к своей «ДС», которая стояла с другой стороны крепостной стены. Немного погодя я увидел оттуда, как вы вышли с вокзала и поискали меня взглядом, потом сели в «тендерберд». Вы проехали мимо меня. Я последовал за вами. Когда я убедился, что вы возвращаетесь в Вильнев, я помчался по параллельным улочкам, чтобы приехать сюда раньше вас.
Мне пришлось ждать вас дольше, чем я предполагал. Я сидел в темноте, держа в руках винчестер, который вы оставили на диване. Вы вошли, зажгли в вестибюле свет. Должно быть, я слишком шумно шагнул в вашу сторону. Вы застыли на месте. В проем двери я видел ваш освещенный сзади силуэт. Вы меня не видели. Но мне надо было подойти к вам близко и выстрелить в упор, чтобы это походило на самоубийство. Я сделал еще один шаг. Я старался догадаться, что вы сейчас сделаете. Я был убежден, что вы прокрадетесь к дивану и попытаетесь схватить ружье, чтобы защитить себя. Но его там уже не было. Я двигался наперерез вам. Но до самого конца, Дани, ни один ваш поступок нельзя было предугадать. В тот самый момент, когда я считал, что вы уже рядом, я понял — но понял слишком поздно, — что вы не направились к дивану, а остались у самой двери и потом вдруг ринулись обратно в вестибюль, к лампочке. Стало темно. Я услышал, что вы разбили лампочку, услышал ваши быстрые шаги и принялся на ощупь искать штепсель, чтобы включить свет в комнате, но тщетно. Потом до меня донесся какой-то непонятный шум. А затем ваш голос. Такой же четкий и спокойный, как всегда: «Мосье Каравай, ни с места. Я только что опустила в ящик письмо, в котором находятся оба конверта для жалованья и мое краткое объяснение. Я его адресовала себе, но если я умру, его вскроют. Я не стала посылать его кому-нибудь другому, потому что Анита моя подруга, я ее люблю и хочу ей помочь. И не пытайтесь зажечь свет, в этом балагане я выдернула все пробки». Может я что-нибудь забыл, Дани? Да, забыл. Вы мне сказали, чтобы я положил «свое ружье», в противном случае вы боитесь, что вам придется «заставить меня сделать это». Я даже не задумался, каким образом. Я мог не сомневаться, что вам пришла в голову какая-нибудь очередная невероятная идея. Но меня заставили расстаться с винчестером не ваша угроза, а то, что вы сказали раньше о письме. Я сел на диван. Вы сели напротив меня, на ручку кресла. Пока я говорил, я все время смотрел в вашу сторону. Постепенно я привык к темноте и видел светлое пятно вашего платья, смутное очертание вашей фигуры.
Дани, вы выслушали меня, не прерывая. Мне бы хотелось, чтобы вы сказали, где труп Коба. А потом собрали бы свои вещи и вернулись домой. Мне бы хотелось, чтобы вы вели себя так, будто ко всей этой истории вы не имеете никакого отношения. Мне бы хотелось, чтобы вы молчали и разорвали оба конверта. Что же касается меня, то я выберу тот вариант, который принесет мне меньше неприятностей. Я все приведу здесь в порядок и пойду с повинной в полицию. Ведь вы понимаете, что я гораздо дешевле заплачу за убийство, чем Анита. Я выступлю в роли оплеванного мужа, который, узнав о том, что он обманут, в припадке отчаяния губит свою жизнь. Скажу, что двое суток я находился в смятении, но в конце концов во всем добровольно признаюсь. Я найму лучших адвокатов, и уж теперь-то я сделаю все, чтобы выкрутиться. О, я блестяще проверну это дело, можете мне поверить. Я даже надеюсь вырвать лишь условное осуждение.
Вот и все. Я старался, Дани, совершенно искренне рассказать вам о себе. Я хотел бы, даже если у вас создалось обо мне отвратительное представление, чтобы вы поняли, что добро и зло — это всего лишь две стороны одной медали, имя которой — страсть. Я долго наблюдал за вами, и все же я не знаю вас. Но вы должны меня понять, ведь был же какой-то момент, когда вы поверили, что сделали то, что сделала Анита. А теперь прошу вас, отдайте мне пробки, пусть в этом «балагане» зажжется свет. И еще — позвоните в Женеву и скажите Аните, что все в порядке, пусть она ждет меня, а я сделаю все возможное, чтобы приехать к ней не слишком поздно. Вот так, Дани, зажгите свет. Спасибо за праздники. Вот так-то.
Молодая женщина с перевязанной рукой занимала восемнадцатый номер в гостинице «Ноай». Она попросила принести ей кофе и газеты. От строки до строки она прочитала хронику во всех марсельских газетах, где рассказывалось, что один известный владелец рекламного агентства убил любовника жены и ночью сам явился с повинной в полицию города Авиньон. В одиннадцать часов утра эта молодая женщина села в такси и поехала на набережную Жёльетт, в порт. Стоя за оградой, она дождалась одного молодого человека, отплывавшего в Каир, схватила его за рукав, сказала ему, что хотя она и простофиля, но не надо все-таки переходить границу, заставила его вернуть деньги и отпустила на все четыре стороны. Потом она автобусом доехала до Касси, забрала в гостинице «Белла Виста» чемоданчик, расплатилась за номер и, воспользовавшись случаем, обновила в бассейне свой купальный костюм золотистого цвета. Не одеваясь, она пообедала на террасе, выставив ноги на солнце и любуясь морем сквозь темные очки. Во второй половине дня, когда она ждала автобуса на Марсель, она увидела шедшего за руку со своим отцом знакомого ей маленького мальчика. Она поцеловала его, называя Титу. Но в пять лет память у мальчика еще короче, чем когда он становится старше, и Титу ее не узнал. Она не утерпела и, держась метрах в двадцати, пошла вслед за ним по улице. Ей нравилось вот так просто провожать его, но старая женщина, которая никогда с нею не расставалась, сказала ей: «Несчастная ты дурочка, зачем ты мучаешь себя? Подними голову». Молодая женщина остановилась, достала из сумочки красную клетчатую каскетку, надела ее на свои белокурые волосы, слегка сдвинув на затылок, и спокойным шагом, с чемоданчиком в руке пошла назад к пристани. Два часа спустя она впервые в жизни села в самолет в Марселе-Мариньян. Все время, что она находилась в воздухе, ей было страшно. В Париже тоже сияло солнце. Улицы были украшены флагами. Она поехала домой, позвонила одному художнику и попросила его держать язык за зубами, если он прочтет кое-что в газетах. После этого она принарядилась и набрала номер, записанный на околыше каскетки.
