Мария Ильина - Точка возврата
Мать, молодая, красивая, моет висюльки в тазу, стекляшки сверкают, звенят. Он хохочет, лезет на стол помогать, прыгает, проливает воду. «Тимоша, не надо, не мешай!» Будто не слышит, тянет маму за розовый фартук. «Тимка, отстань! Тимка!» Его давно, очень давно никто так не называл. Имя потерялось в дебрях времени. Щемящее чувство: не то радость, не то грусть. Неужто разомлел от воспоминаний? А ведь считал, что сладкие сопли не для него. «Какой ты у меня еще маленький!» — ласково улыбнулась мать. Нет, не обиделся, как тогда, удивился, какая она юная, всего года на три старше его самого теперешнего. Счастливый, зализанный до проплешин первоклашка, а вокруг светлый и добрый мир. Ты непременно станешь математиком, как мама, или инженером, как папа, способности-то налицо. Талант — это приятно, но интереснее быть летчиком или солдатом. Все кончилось в одночасье. Автобус, мама в бежевом платье, лаковый поясок, приоткрытая сумка, пакетик с конфетами. Любимые, «Вечерний звон», честно заслужил — пятерка по контроше. Толкотня на остановке, машины несутся, нужно скорее перейти дорогу. Зеленые «жигули», номер 11 18, цифры врезаются в память, и мамы больше нет, трупа он не помнил, только раздавленные пирамидки конфет на асфальте.
Шредер встал, встряхнулся, прошлое — пыль, нечего там копаться, «точка возврата» давно пройдена. Вышел на балкон, вдохнул свежести, облокотился на загородку. Высоко, девятый этаж, последний, сверху ржавый край крыши и синее небо, глубокое, как пропасть. Внизу Алтуфьевское шоссе, пробка в сторону области. Суета, мельтешение. Тачки не видно, приткнул ее где-то с бока-припека. Нужно спуститься, забрать вещи да съездить кое-куда. Включил комп посмотреть дорогу. Заголовки — будто кирпичом по башке. «Известный политик — связь с криминалом». «Кто развращает молодежь?» И прочие пузыри на пустом месте. Ролик в открытом доступе, себя с трудом узнал. Сам полгода назад исхитрился, снял, мол, на крайняк пригодится. Неужто прокололся, как последний лох? Вот уж осел так осел! Это Децил спер запись! Он, гаденыш, больше некому! Шустро скопировал и вернул. Круто!
Злоба душила. «Это же надо так лажануться! Шахматистом себя воображал, а тут подставился, будто салага. Мальчишку надо было раньше кончать. Все тянул, миндальничал. А сучонок ментам козырь кинул». Тут что-то не сходилось. «Зачем было пускать ролик в сеть, ведь могли же договориться?»
Шредер вскочил, заметался по комнате. Убежище вдруг стало жалким и ненадежным. «Теперь найдут, из-под земли достанут!» Ненависть бьется с обреченностью. Даром не дамся!
Выскочил на лестничную площадку, прильнул к пыльному, заляпанному окну. Краешек голубого «ланцера», кругом тишина, старухи, мамки с киндерами. Вроде ничего особенного, только три мужика будто ждут кого… Топорная работа. Вьются возле машины, как мухи над падалью. «Достало все! Опять прокололся, идиот! Маячок приляпали, а я и не проверил, кретин! Бегаю, ровно мышь по клетке, а они глядят, прикалываются!» Стукнул по подоконнику, зазвенело, задребезжало стекло. «Не знают только номер квартиры, у всех подъездов ждут, чтобы наверняка». Шредер крепко, со злостью выругался. Так и замочил бы гадов, жаль, ствол в машине. И здесь прокол! К службе не годен, дебил! Ментов одурачил и успокоился! Идиот! Бешеный взгляд метался по крохотному заплеванному закутку: должен же быть выход! Крашеная зеленая лесенка на чердак, навесной замок. Рвануть на крышу, осмотреться, оценить обстановку? Не лезть же вслепую! А вдруг пронесет?! Верилось слабо. Но забиваться, как крыса в нору, — ни за что!
Вернулся в квартиру, отыскал скрепку, согнул, повертел в руках, будто примеряясь к замку, сунул в карман и побрел на кухню. Спешить не хотелось, обмозговать бы все по порядку. Вытащил из холодильника почти целый торт, отрезал кусок, смахнул пышную кремовую розочку, стал равнодушно жевать. Приторная гадость, выпить бы. Нельзя. Слабость. Плеснул вчерашней заварки, поморщился, встал. Аляпистые магниты на холодильнике, чахлое алоэ на окне, взгляд цеплялся за всякую хрень, мешая сосредоточиться.
Выходить без грима страшно, неловко, будто голый. Намазал рожу белым кремом, глянул в зеркало. Не катит! Какой там гот! Так, Пьеро недоделанный! Накинул куртку, прихватил ключик от квартиры. Вдруг придется вернуться.
Шаткая металлическая лесенка, давно не беленый потолок. Навострил скрепку, сунул, покрутил, замок поддался почти сразу. Шредер влез в люк, прикрыл за собой дверцу. Кто-то схватил за ногу, рванулся в ужасе, треск рвущейся материи. Всего лишь гвоздь, а джинсы испорчены. Нервы ни к черту! Выругался, осмотрелся. Темно, пахнет грязью и плесенью. Шумно шарахнулись потревоженные голуби, человек шагнул за ними, начал протискиваться в окно. Синее небо, раскаленная крыша, закатное солнце жарит вовсю, железо гремит под ногами. Высота пьянит. Людишки внизу, как муравьи, так бы и наступил.
Металл шевельнулся под ногами. Шредер вздрогнул, обернулся. Куратор и два бойца.
Борис Сергеевич деланно сладко улыбнулся:
— Эх, и промурыжил ты нас, Тимоша! Три часа ждем.
«Опять "Тимоша"… Да кто им дал право?!» Голова закружилась, дерзость застряла в горле. Застыл столбом, словно нашкодивший пацан.
— Что же ты против своих пошел? Ай-ай-ай! Так дела не делаются! — в голосе все больше сладости.
Шредер молча осклабился, уродливый клоун с размалеванной рожей. Выхода нет, ну, и по фигу! Дразнить судьбу нельзя без конца. Ни страха, ни жалости к себе, только ненависть к этому лощеному мерзавцу, к его приторному тону. Поднял голову, уставился на врага пристально, будто с любопытством, а сам просчитывал диспозицию. «Метра три — далековато. Но без тебя я не уйду!» Сделал полшага вперед. В глазах куратора мелькнула тревога.
— В чем дело, Борис Сергеевич? Никак не пойму! — и наглая наивность на роже.
— Ай-ай-ай! Прикидываться вздумал, а был лучшим из моих парней. Такие надежды загубил, и не стыдно тебе?
— Стыдно! — незаметный шажок вперед.
— Зачем только карусель закрутил?! Чего тебе не хватало? Подростковость, что ли, взыграла? А я думал, ты не дурак! — вздох искреннего сожаления.
Бойцы расслабились, предчувствуя долгую болтовню.
«Любит же мерихлюндию разводить, ханжа хренов! Давно бы уже рассчитался. Нет, поиграть надо, покуражиться». Где взять злость на последний рывок? Сейчас или никогда! Шредер прыгнул, вцепился в ворот дорогущей куртки, сбил куратора с ног. Кубарем покатились к краю, грохот железа, матюки. Охранники пока не стреляют, чтобы хозяина не зацепить, прыгают, как медведи в цирке.
Вот кромка, перемахнуть — и все. Куратор отчаянно брыкался, рожа испуганная, жалкая. Из-за него все! И не отвертеться, не соскочить. Ненавижу!!! Обнял, вцепился отчаянно, страстно. Бойцы молотят, тащат. Секунда — и все пропало. Надо кончать. Где-то внутри шевельнулся страх: неужто продолжения не будет? Последнее усилие — и вниз.
Настя сидела весь день как на иголках. От работы воротило больше обычного. Перед глазами стоял Стае — сильный, щедрый, красивый. Не парень, а супер! Только бы дождался, только бы! Она ничего так страстно не желала! «Ах, почему, я не взяла номер его мобильника! Набрала бы прямо сейчас или скинула sms-ку. Может, он все еще у меня? Не из тех он, кто парится на работе». С ненавистью оглядела офис: десятки столов, мерцание мониторов, серые, скучающие лица, дешевая, помятая одежда. И домой позвонить нельзя. В чертовой хибаре нет телефона! Хозяйка боится, как бы не наделали долгов. Вредная, старая зараза, ко всему придирается. Нет ли царапин на столе? Да кому эта рухлядь нужна! Пятном больше, пятном меньше — все одно! Настя так задумалась, что не сразу расслышала, о чем говорит клиент. Тот прямо кипешился:
— Нет насоса 30-6! Нет, и не бывает!!! Я на складе битый час простоял! Есть только 25-6! Вы понимаете?!
«Понимаю! 25, 30, да не все ли равно!» Нагоняя не миновать. Ну, и фиг с ним!
День невыносимо, муторно длинный. Скорей домой! Без пяти шесть накинула куртку, выскочила раньше всех. После восьмичасовой духоты свежий воздух бьет, как кувалда, солнце слепит до слез. В автобусе тесно, несет потом, дешевыми духами и луком, пробки не дают разогнаться. За мутным стеклом яркие пятна машин. Они тоже стоят, но совсем по-другому! Их никто не тискает, не задвигает в угол, не дышит в лицо перегаром и табаком. Настя стиснула зубы. Авто — ее мечта, как и хороший мужчина, или и то и другое вместе, неотделимое друг от друга. Вчера она ехала по ночному шоссе: Стае за рулем, радость движения. В нем был размах, он не считал копейки. Дело вовсе не в жадности, просто нищета унижает. Если парень не может потратить на тебя лишних пятьсот рублей, то начинает казаться, что ты их не стоишь. Вообще ничего в жизни не стоишь. Настя вздохнула, развернулась, стала протискиваться к выходу. В тысячный раз пожалела, что не взяла его телефон. Машину запомнила: голубой «ланцер», тонированные стекла, в номере буквы НАС, как намек на руку судьбы. Стае припарковался далеко от подъезда, рядом с автобусной остановкой, значит, скоро станет ясно, уехал он или нет. Девушка резво выскочила наружу, заругалась тетка, которую нечаянно задела, не извинившись. Сейчас не до этого, лишь бы скорее преодолеть загаженный собаками пустырь. Вдоль гаражей-«ракушек» самая грязь, каблуки вязнут, быстро не пойдешь. У стены дома огромный черный джип «БМВ», невольно засмотрелась, шлепая через вечную лужу мимо. Приопустилось зеркальное стекло, холеная рука стряхнула пепел с сигариллы. Послышался приглушенный голос:
