Владимир Сверкунов - Тело призрака
— Конечно, мог, — согласился Семен Борисович и, не прерывая разговора, стал протирать очки специальной салфеткой. — Он был очень квалифицированным специалистом. Но мы давно друг друга знаем, и вряд ли он стал бы вытаскивать такие мелочи. Зачем ему портить из-за ерунды отношения?!
— Возможно, это и мелочи, — задумчиво произнес Анатолий. — Если за ними не стоит что-то гораздо более серьезное…
— Если вы берете меня на пушку, то сначала зарядите ее, — то ли насмешливо, то ли просто весело произнес Лившиц. — Надо полагать, я ответил на все ваши вопросы?
— Пока да, — сказал следователь. — Но вполне возможно, что наш с вами разговор — не последний. Так что постарайтесь никуда не уезжать: если понадобитесь, я вызову вас в прокуратуру.
— Это подписка о невыезде? — спросил Семен Борисович все тем же тоном.
— Не подписка, а всего лишь записка, — в стиле собеседника отозвался Сивцов. — Так что храните ее!
Уходя, он подумал, что простецкий вид — наверное, самая лучшая маска, которую только можно придумать, если вершишь темные дела. "Дурачков у нас любят, — подытожил он, — но далеко не у всех счастливая судьба Иванушки".
Вечером того же дня он вызвал Куркова, чтобы обсудить с ним все, что накопилось за последние дни. Какие-то новые возможности, действительно, появились. Во-первых, можно найти кого-то из землекопов, этот шанс оставался, во-вторых, следовало внимательно изучить биографию Лившица — не связан ли он каким-либо боком с коммунистами, в-третьих, отвезти толкового инженера-строителя на площадку, где сооружается аквапарк, чтобы он смог установить объем выполненных там земляных работ, а затем сравнить его с тем, за который заплачено.
— А что будем делать с Корицким? — спросил Юрий.
— Пусть решают наверху — рапорт я уже подготовил, — сурово заметил Сивцов.
— Подожди, Толик, не пори горячку, — возразил Курков. — Испортим парню судьбу. Он даже не предполагал, что дело примет такой оборот. Ведь оно казалось пустяковым.
— Может, ты лучше в адвокатуру перейдешь, — раздраженно оборвал друга Анатолий. — Пусть сдает дела, на его место кого-нибудь назначат.
— А нам это надо? — настаивал Юрий. — Тебе не кажется, что оба дела как-то связываются?
— Есть такое подозрение, — согласился Сивцов. — Но пока не факт. И при чем здесь Корицкий?
— Ты послушай меня, не перебивай, — попросил Курков. — Антон раскаялся? Раскаялся! Он готов исправить свою ошибку? Готов! А коммунист, что сосал из него информацию, об этом знает? Нет! Понимаешь, к чему я клоню?
Сивцов задумался. Если оба дела, действительно, имеют общий "знаменатель", то представляется реальная возможность провести игру.
— Ты думаешь, мы сможем через Корицкого сливать им "дезу"? — спросил он друга.
— Ну, наконец-то, сообразил, тугодум! — воскликнул Юрий. — И за что тебя только в прокуратуре держат!
— Наверное, за твои гениальные мысли, которые я транслирую наверх, — повеселев, сказал Анатолий. — Хорошо, давай попробуем запустить Корицкого в их огород. Завтра я с ним поговорю.
— Зачем тянуть, — возразил Курков. — Он сидит у себя, ни жив, ни мертв, — ждет твоего вердикта.
— Ну, жук! — не вполне серьезно возмутился Сивцов. — Ты ему уже предлагал такой вариант?
— Можно, я об этом помолчу, — ответил Юрий и хитро добавил: — Но Антон согласился.
— А куда он денется! — воскликнул Анатолий и добавил: — Ладно, зови предателя!
17
Ленин оказался пунктуальным. Ровно через час запел мобильник Ганченко, и он получил инструкции, как добраться до научно-исследовательского института, расположившегося в Подмосковье, на границе с Владимирской областью.
Взбудораженный, Евгений никак не мог сосредоточиться и в электричке. Тем более что его постоянно отвлекали от мыслей, казавшихся ему очень важными, веселые голоса пьяных пассажиров, уже отметивших революционный праздник.
"Если все так, как говорил человек, выдающий себя за Ленина и Христа, то планету ждет совершенно другая жизнь, — думал Ганченко. — Тысячелетние мечты о бессмертии! Но если они сбудутся, должны измениться сами основы существования цивилизации. Только в лучшую или в худшую сторону?"
Его опять сбили. На сей раз вошедшая на последней станции компания стала распевать частушки под гармошку. Были они откровенно похабными, с ядреной матерщиной: в устах женщин, старавшихся перекричать мужиков, она звучала особенно грязно.
"И этим людям, если их так можно назвать, тоже будет дарована вечная молодость?!" — пронеслась в голове Евгения мысль, сразу же вызвавшая в его душе протест.
Вскоре он оказался на станции, от которой до затерянного в лесу института было, как поведали журналисту, двадцать минут хода. Места очень напоминали те, где он "охотился" за Лениным. Наверное, размещение такого учреждения в глуши оптимально: вряд ли кто сделает серьезное открытие в мегаполисе, высасывающем из людей самые ценные мысли. А здесь вечером можно выйти на простор, увидеть звезды, которые горожанам только снятся, и ощутить себя частью мироздания, так и оставшегося загадкой для человечества, несмотря на многочисленные научные открытия в астрономии, физике, биологии.
Евгений уперся в высокий тесовый забор с воротами и калиткой, и это снова напомнило ему недавнее приключение. Но здесь на одном из столбов оказалось переговорное устройство. Над ним даже была сооружена маленькая крыша из двух дощечек.
Ганченко почувствовал себя неловко: обычно, идя на интервью, он заранее договаривался о встрече. Здесь же, вполне возможно, что о его визите никто не знает, и журналиста попросту не пустят, судя по всему, в закрытое учреждение. Да и не разыгрывают ли его?
Собравшись с духом, Евгений нажал кнопку вызова. Ему никто не ответил, однако в калитке щелкнул замок, и она приоткрылась. Ганченко толкнул ее и вошел на территорию института. Он располагался в четырехэтажном послевоенной постройки здании, которому давно требовался ремонт. У главного входа когда-то, вероятно, стояли скульптуры: от них до наших дней сохранились только пронизанные трещинами постаменты.
Встречать журналиста никто не вышел, и это тоже было плохим предзнаменованием. Откуда-то выбежал большой черный пес, и Евгений, ожидая нападения, пожалел о том, что вообще приехал в такое странное место. Но собака, обнюхав его, дружелюбно замахала хвостом.
В ту же минуту открылась дверь, и на пороге показался коренастый человек с седыми, аккуратно уложенными волосами, в сером с ромбиками свитере и голубых джинсах.
— Не бойтесь, Шарик у нас гуманист, — сказал, улыбаясь, мужчина и добавил: — По собачьим меркам он самый настоящий долгожитель и обладает почти человеческой мудростью.
Ганченко еще раз взглянул на пса, никак не походившего на собачьего "аксакала": из него так и выпирала энергия, свойственная молодым кобелям.
— Извините, что не встретил, — спохватился тем временем хозяин. — Был очень важный звонок, и пришлось ответить. Разрешите представиться, Якуб Алексеевич, директор института. Ну и, естественно, доктор биологических наук, генетик. А вы, как я понял, Евгений Ганченко, журналист газеты "Взор"?
Евгений подтвердил и сразу решил задать вопрос:
— Этот ваш Шарик, он что, прошел курс омоложения?
— Ваше предположение совершенно справедливо, — ответил ученый. — Но мы покажем и не такие чудеса! Уже много лет проводим эксперименты с животными, и вот сегодня, наконец, завершили работы по созданию средства для человека, — он шире открыл дверь и пригласил журналиста войти.
Ничего особенного внутри не обнаружилось, интерьер был выдержан в стиле 50-х годов, когда, наверное, и открылся институт. В вестибюле на стенах висели портреты выдающихся биологов и почему-то не снятая картина с изображением Ленина.
Директор и журналист стали подниматься по широкой лестнице, и Ганченко спросил:
— Имя у вас какое-то необычное?
Подобные вопросы, не имеющие, казалось бы, прямого отношения к теме интервью, он часто задавал, чтобы, согласно собственной теории журналистики, установить личный контакт с героем будущей статьи. Люди чаще всего положительно реагируют на интерес к своей жизни, ее особенностям, и охотно рассказывают подробности, которые заметно оживляют журналистские материалы.
— Имя? — переспросил ученый. — О, тут целая история. У меня отец — белорус, был знатным травником еще с молодости. Он на болотах такие растения собирал, что никто о них слыхом не слыхивал. И однажды к нему приехал Якуб Колас — известный белорусский писатель, может быть, знаете?
Ганченко кивнул, а директор продолжал, уже входя вместе с журналистом в большой, заставленный старой мебелью кабинет:
— Отец дал ему сбор трав для поддержания, так сказать, физического и творческого долголетия, что принесло очень хорошие результаты. Писатель прожил длинную жизнь и до самого последнего дня не выпускал из рук карандаш. В благодарность он даже сделал отца персонажем одного из своих романов, а мой родитель ответил ему тем, что назвал меня в честь своего знаменитого знакомого. Между прочим, именно отцовские травы надо винить в том, что я стал биологом! — засмеялся ученый. — С них и началось мое сражение со старостью.
