Инна Бачинская - Поджигательница звезд
Шибаев кивнул.
– Я хочу показать вам кое-что, – Кухар достал из кожаной папки конверт из плотной бумаги, протянул ему. – Это наши фотографии. Посмотрите. Тут вся компания.
Шибаев открыл конверт, достал пачку снимков.
– Это – Ляля Савенко, рядом – я, дальше братья Куртовы, Стас и Денис, Денька. Ирина Рудницкая, ее подружка Даша Койдан. Лена Коваль, которую Ляля держала при себе в роли пажа. И поодаль разжигает костер – Дрюня Иванов. На фоне генеральской дачи, где мы бывали постоянно. Ляля была королевой, я ходил в женихах, ног не чуя от счастья. Я был честолюбивым молодым человеком, секретарем комсомольской организации курса, членом партии, и будущее мое было вполне определено. И тесть-генерал был в масть. Я закрывал глаза на некоторые ее… назовем их шалостями. На некоторые шалости невесты – куш того стоил. Впрочем, я тоже не терялся.
Он замолчал. Шибаев рассматривал фотографии.
– Это Лена Коваль… славная девочка, но не нашего круга. Робкая, несмелая. Уже тогда я смутно подозревал, что с такой женой, как Ляля, карьеру не сделаешь, скорее наоборот. А вот Лена – настоящая жена политика, разумеется, в наших отечественных традициях – никуда не лезет, не спрашивает отчета, сидит дома и воспитывает детей. Но это я понял слишком поздно.
Мы часто собирались на даче генерала, он любил молодежь. Потом он погиб, в августе восемьдесят четвертого. А мы продолжали веселиться. Как это происходило, вам, наверное, рассказали соседи. Я помню, Дрюня придумал лить в костер бензин, чтобы столб огня до неба и искры. Как мы не сожгли дом, ума не приложу. Музыка, шашлыки, танцы, купание в пруду нагишом и… все остальное. Ляля тогда увлеклась нашим физруком, приводила его на дачу. Он смотрел на меня волком, потом напился и подрался с Денькой, в общем, ему отказали от дома. Он еще долго слонялся вокруг дачи, подглядывал, а мы делали вид, что ничего не подозреваем, а сами помирали со смеху. А Ляля вдруг вспомнила, что я сделал ей предложение, и стала дразнить его свадьбой.
Это Даша Койдан, подруга Ирки, единственная, кто терпел ее. – Он протянул Шибаеву новую фотографию. – Хорошая, добрая девчонка, отлично готовила. Она встречалась с Денисом Куртовым, он заканчивал летное, а пару лет спустя разбился где-то за пределами родины. Брат его, Стас, сейчас в Италии и вряд ли вернется. У него там брокерская фирма, и он процветает.
Это Ирка Рудницкая, вечная соперница Ляльки, злая, остроумная, бесстрашная. Красивая, но какая-то… зловещая, в готическом стиле, дама пик, Кармен. Страшно завидовала Ляльке, даже соблазнила назло ей вашего покорного слугу. Ей было невдомек, что между нами все кончено, для них я по-прежнему ходил в женихах богатой наследницы. Кончено, во всяком случае, для меня.
Это снова Лена Коваль… Я виноват перед ней, она влюбилась, а я… мне она нравилась, но жениться? Рано. И потом… я рассчитывал на хорошее приданое в виде связей, положения, да и деньги не помешали бы, а у нее мать-одиночка, медсестра в больнице.
Я знаю, что вы расспрашивали девочек о Ляле Савенко. Значит, вы почему-то предположили, что это ее останки на даче, и начали копать в эту сторону. Девчонки перепугались страшно.
Мы тогда распустили слух, что Ляля встретила американца и уехала в Америку. Я до сих пор не понимаю, как нам удалось провернуть все с такой невероятной легкостью! Идея была дурацкая, а дуракам везет, говорят. Правда, никого из ее семьи уже не оставалось в живых, отца убили, спустя год умерла мама. Друзья… Мы все были ее друзьями, мы все дружно рассказывали, что она вышла замуж за американца и уехала. Так родилась легенда. Лена Коваль неделю жила в квартире Савенко, якобы помогая ей готовиться к отъезду, она же забрала документы из института и написала письмо от имени Ляли, что квартира ей больше не нужна. Я был лидером, я старался ничего не упустить – даже подарок и деньги их уборщице! У меня появилась мысль убедить всех, что мы отгуляли на свадьбе и проводили Лялю в аэропорт, но я себя одернул. До сих пор мы ничего определенного не говорили – уехала, жениха не знаем, не видели, не пишет. А свадьба и проводы – это уже конкретика, это уже лжесвидетельство, – так мне казалось. Главное, не перестараться, а то запутаешься в деталях и вранье.
Мы жили как на вулкане. И только к Новому году пришло понимание, что мы, кажется, проскочили. И сразу как отрезало – мы перестали встречаться, мы не могли видеть друг друга. Мы боялись друг друга. И расстались на долгие двадцать пять лет. Лена Коваль перевелась в другой вуз, я тоже. Наступила пауза. Пока Кристина не решила посадить сирень… Если бы месяц назад мне попался дьявол, он вполне мог сказать, что Кристина уже купила сирень… И я бы ничего не понял. А меж тем она действительно уже купила сирень. И восстали из могил привидения, нагоняя страх и ужас. – Кухар, улыбаясь, смотрел на Шибаева. «Что, интересно?» – было написано у него на лице. И еще: «Не ожидал?»
– За нас! – Кухар поднял рюмку.
Шибаев не чувствовал ни малейшей фальши в его словах, тот был подкупающе искренен. Шибаев верил ему, невольно верил, подспудно пытаясь найти зацепку – интонацию, слово, жест, что-то, что выдало бы лживость, лицемерие и двуличие этого человека, но ровным счетом ничего не находил. И в этом был секрет популярности Кухара как политика. Он был искренен и, обращаясь к аудитории, говорил с каждым отдельно. И если бы не его слова, сказанные ранее, о том, что он знает точно, где и когда сказать правду, полуправду или солгать, заподозрить его в двоедушии Александр не решился бы. Но Кухар эти слова произнес, и они прозвучали предупреждением – не верь и не обольщайся! А тут еще и его репутация, о которой Шибаев был наслышан. Аферы с землей, снос памятников архитектуры, левые застройки и так далее. Но не пойман – не вор, говорит народная мудрость. А также, кто без греха, бросьте в него камень.
Шибаев вспомнил вора на доверии Сережу Климта, делом которого он занимался когда-то. Жертвы с радостью отдавали Сереже последнее, а потом с пеной у рта его защищали. Он находил подход к любому. Климт страдал раздвоением личности, и каждая его ипостась была убедительна и самодостаточна. Кухар напомнил Александру Сережу. Он верил ему, хотя не совсем понимал причины его откровенности. Чуткий политик объяснил.
– Вы, наверное, думаете, зачем я все это вам рассказываю? – спросил он. – Я не привык… раздеваться на публике, поверьте. И если я вам открываю, что произошло тогда, то не потому, что мне нужно выговориться. У меня такой необходимости нет. Я всегда считал художественным вымыслом возвращение глупого преступника на место преступления, у меня склонности к подобной романтической ностальгии нет. Причины моей искренности с вами другие. Их две. Первая: я не убийца, как вы могли подумать. И поэтому мне признаться намного легче. И вторая: вы ведь подозреваете, что именно случилось на даче девятнадцатого августа восемьдесят шестого года. Вы подозреваете, что Ляля умерла. Но вы не знаете как. Если мы сейчас не поставим точку в этой истории, она превратится в дамоклов меч над моей головой, а у меня грандиозные планы. Предлагаю соглашение: я вам рассказываю, что произошло тогда, а вы обещаете мне это забыть. И молчать. На сегодня вы единственный, кто представляет для меня реальную угрозу, хотя, как вы убедитесь, вины моей в том, что случилось, нет. Согласны? Сегодня вы судья.
«Вы, Алекс, судья и палач», – сказала Шибаеву странная дама Евгения Львовна. «Сегодня вы судья», – сказал ему Кухар.
Шибаев помедлил и кивнул. Кухар снова налил, и они выпили. Коньяк ударил в голову, и Александр почувствовал голод. Голос Павла то приближался и звучал, громко резонируя в ушах, то отодвигался и снижался до шепота.
– В тот день все шло как обычно. Был праздник – яблочный Спас, никто из нас, разумеется, не верил в Бога и в церковь не ходил, но тут козыряли друг перед другом свободой: Дрюня размашисто крестился, Ляля читала вслух статью про христианские праздники. Тогда уже входили в моду такие слова, как перестройка и плюрализм. Интеллигенция повалила в церковь и поголовно надела крестики.
Жгли костер, валяли дурака. Ирка нарвала яблок, каждый съел по одному. Пекли их на костре. Я ушел в лес, Лена пошла за мной. И на лесной поляне между нами произошло объяснение. Она плакала, мне стало скучно. Я не собирался связывать свою судьбу с ней, говорил что-то об обязательствах перед Лялей… оправдывался.
Потом мы сидели у костра, пели под гитару. В полночь разошлись. Ирина Рудницкая сунулась было ко мне, но я сделал вид, что сплю, и не открыл ей. С кем спала Ляля, я не знаю. Собственно, выбор был небольшим – или братья Куртовы, или Дрюня Иванов.
А утром Ирина разбудила нас сама не своя и сказала, что Ляля умерла. Мы думали, она шутит, но оказалось, это правда. Я помню, как мы столпились у ее кровати, а она лежала неподвижная, полуприкрытая одеялом, с бледным лицом. И сразу стало ясно, что она неживая. И начался кошмар. Девчонки плакали, мы сгоряча бросились собирать шмотки, потом стали выяснять, с кем она была ночью, кто видел ее последним, обвинять друг друга. И я не знаю, что все чувствовали острее – страх или жалость к ней. Нет, знаю! Страх. Не было жалости, только страх. Стас Куртов предложил вызвать милицию. Конечно, милицию, никто не протестовал. А потом Денька сказал, что теперь его точно вышибут из летного училища, и все вспомнили про институт. Я подумал о своей карьере, которая, похоже, накрывалась медным тазом. И о допросах, любопытстве толпы, подозрениях, косых взглядах. И недоверии. Нашей вины ни в чем не было, но эта история тянулась бы за нами всю жизнь. Всю жизнь под подозрением…
