Галия Мавлютова - Королева сыска
И вообще денек славный: слабый морозец, пасмурно, безветренно.
Он любил приходить на место два раза: осмотреться — раз, исполнить два. Сегодня он осмотрится, завтра исполнит. Все остальное известно: как выглядит баба, во что обычно одевается, когда начинается у нее работа, во сколько выходит из дома. Известно вдобавок, что живет одна, что накануне никаких дежурств, то есть завтра она отчалит на работу как обычно. Остальное — дело техники, эффективности и красоты постановки.
А в хороших декорациях будет проходить наше кино, отметил он. Центр города, Нева проглядывает из-за домов, симпатичный бульвар, с которого он сейчас сворачивает в узкий переулок и, покосившись на табличку с номером, убеждается, что прибыл по адресу. И дом нашей жертвы хорош: лепные узоры по фасаду, каменные вазы в нишах, кариатиды поддерживают балконы, башенка надо всем этим.
Он ступает, можно сказать, на свою съемочную площадку. Где сварганит замечательную постановку, новый шедевр. Он же режиссер, он же исполнитель главной роли. Он отдает себе в этом отчет — его прикалывает (как говорит нынешняя молодежь) роль режиссера, могу так, могу эдак, захочу взорву, положив «пластик» под коврик, захочу пристрелю из двух стволов или из одного, захочу засажу под сердце ритуальный кинжал, чтобы газетчики репу чесали — а что бы это значило, а не секта ли сатанистов пошалила? — все в его руках.
Если это разновидность сумасшествия — не Страшно. Называй как хочешь, лишь бы гонорары не уменьшались. Можешь назвать это — «кино одного для одного». Или для всех. Ведь потом его постановка обсуждается критиками в серых шинелях, общественностью, узнавшей о спектакле по отчетам газет, репортажам на радио и телевидении.
Обсуждают дольше, и с большим азартом, чем новый фильм какого-нибудь Сокурова.
Он достал из кармана и надел очки с простыми стеклами в дешевой оправе, этот аксессуар добавился к поношенной куртке, из которой заметно лез пух, синим брюкам, похожим на школьные советской поры, и нелепой вязаной шапочке. Идучи по переулку, ссутулился и не то чтобы сознательно изменил походку, а сама она подстроилась под образ — образ бедного интеллигента, берущегося за любую идиотскую работу, чтобы как-то прокормиться. Войдя под арку, он вытащил из пакета кипу цветных бумажек, в которых сразу угадывались рекламные проспекты.
В арке железные ворота. Да что ж такое, да сколько можно? Хоть охранника здесь нет и ворота, сейчас распахнутые, вряд ли здесь когда-нибудь запирают. Если только на ночь. Ну да ночь нам ни к чему. Переулок малолюдный. Можно подгадать и двигаться навстречу, можно ждать у выхода из арки. Но труп в переулке быстро, очень быстро обнаружат. Не говоря про случайных свидетелей.
А учитывая, что прождать можно до пятнадцати-двадцати минут, свидетелей поднаберется — девать некуда. Ладно, не надо о плохом. Он не знал, в каком именно подъезде живет ментярша. Следуя за образом распространителя агитационных фитюлек, упрашивающих отдать голоса за очередного спасителя России на приближающихся парламентских выборах, он направился в первый попавшийся подъезд. Потолкался у почтовых ящиков, сунул в щели для писем и газет парочку синих бумажек с портретами и хвалебными речами кандидата. Эту белиберду он понавытаскивал из таких же ящиков прогулялся вчера по Лиговке, заглянул в несколько домов недалеко от Московского вокзала, там ряды почтовых ящиков выглядели как рот бомжа сплошные темные провалы на месте крышек, ну бери чего хочешь.
Он снова вышел во двор. Двор не проходной, довольно просторный, в центре — что-то вроде детской площадки со старушечьими лавками вокруг. Двор просматривается с любой точки, из любой квартиры; даже такой помехи, как дерево, нет, — плохо. Двор отпадает.
Теперь, посмотрев номера другого подъезда и просчитав количество квартир, он сообразил, в каком живет его клиентка. Но ему придется обойти все подъезды. Роли играть надо честно, что не так уж и плохо. Между прочим, в этих старых домах полно сюрпризов, например легко может обнаружиться сквозной подъезд, из которого имеется выход в соседний двор. Если кто подсматривает из-за занавесок (могут вполне — старый фонд, полно старух), ничто не должно вызвать у них недоумения. А завтра, божьи одуванчики, будет вам о чем посудачить, уж потерпите. Не исключено, что кто-то припомнит потом: да, бродил тут накануне по подъездам тип с бумажками в руках, но описать такую невзрачную личность, какую он сейчас собой представлял, будет ой как трудно.
Наконец он добрался до того самого подъезда.
Располагался он справа, если смотреть от входной арки, ближе к ней, чем к дальней оконечности двора, имел крыльцо в шесть ступенек с перилами из арматуры и кодовый замок на двери. Кодовый замок — как страшно! Над делом нависла угроза!
Придется возвращать аванс. Он нагнулся к панели с цифрами, поправляя спадающие очки. Из десяти кнопок без труда выделил пять, которыми пользуются чаще прочих. Пятая — лишняя, ее просто часто вгоняют по ошибке, путая с настоящей цифрой. Скорее всего, четверку путают с пятеркой.
Так и есть. Раздался ласкающий слух щелчок. Кодовый замок — это хорошо, он отсекает ненужных, посторонних типа бомжей и всяких там зашедших помочиться.
Он вошел, закрывая за собой дверь. Принялся старательно вытирать ноги о половичок. А в душе поднимается что-то сродни тому чувству, какое испытывает актер, выйдя на сцену за день до спектакля перед пустым еще залом, — легкое волнение и легкое нетерпение.
Впереди — два шага и стена. Слева — любимые почтовые ящики, два ряда по четыре. Восемь квартир, по две на этаже. Наша квартира, легко догадаться, на предпоследнем, третьем. Справа — пошла вверх лестница. Пятачок от двери до лестницы — не развернешься.
Сейчас десять часов утра, светло и без лампочек. В семь утра будет еще темно. А вообще, работает ли освещение? Где у них выключатель? Выключатель нашелся, возле почтовых ящиков. Лампочка высветила прелести закутка перед лестницей: окурки, русско-английские надписи на стенах, батарею с дыркой, будто от минного попадания (можно не трогать, понятно и так — холодная). Ясно, самому справедливому советскому суду все ясно. Можно ждать и здесь. Во время спуска мишени по лестнице сосредоточенно рассовывать эти бумажки (а еще лучше газеты, газеты внушают большее доверие) по ящикам. Опять же под пачкой газет хорошо укрывается оружие. Клиент проходит мимо, легкий поворот туловища — и бей точно в затылок. Те, кто будет спускаться до прибытия клиента, увидят лишь спину доставщика газет, погруженного в свою работу.
Он начал подниматься по лестнице. Правая квартира на первой площадке неприкрыто коммунальная — табличка с фамилиями и количеством звонков. Плохо, что здесь есть коммуналки. Значит, имеем больше жильцов, больше любителей не вовремя высовываться из своих норок. На втором этаже, судя по добротности, крепости дверей, отдельные квартиры. Взбираясь по лестничному маршу, ведущему на третий, он услышал внизу щелчок, шарканье подошв, бидонное звяканье. Разминулись, а могли бы столкнуться, не страшно, конечно, но ни к чему. Кажется, нам в этом деле сопутствует удача. Тьфу-тьфу, постучал по дереву перил. Вот квартира нашей клиентки. Металлическая дверь, аккуратный половичок перед ней, «глазок» толковый, из него видна вся площадка, лестничный подъем на последний этаж. Так, здесь все уяснено.
Он поднялся выше, дошел до последних в этом подъезде квартир, кинул взгляд на уходивший к чердаку лестничный марш. «Оставить им, что ли, в дверях свои рекламы? Отпечатков на них нет, брал только в перчатках. Ладно, обойдусь. — Он начал спускаться. — Площадка между третьим и четвертым плоха, тебя видно отовсюду. Дожидаться на четвертом, потом сбежать вниз? Можно закосить под бомжа, зашедшего погреться, под алкоголика, решившего утреннюю похмельную бутылку пивка выдуть в тепле и комфорте со спокойными перекурами. Даже, предположим, ментярша разгуливает с оружием, предположим, увидев меня, что-то заподозрит, и что она успеет? Да ничего не успеет».
А образ он завтра поменяет. Если кто-то и запомнил сегодня интеллигентного очкарика, то не признает его в новом амплуа. И не будет он усердствовать с париками, бородой и поднятым воротником. Так, кое-что. Главное, что он сделает, — изменит социальный статус, а тот рисуется одеждой и манерой держаться. И в чужих глазах сразу появится новый человек, покажется и выше ростом, и шире в плечах, моложе.
«Ну что ж, если ментярша внезапно не заболеет и отправится, как положено, на работу, то спасти ее сможет только бог. Которого, как известно, нету. Извините за дешевую патетику».
12.12.99, утроОна проснулась так же внезапно, как просыпалась от телефонного звонка. Повернула голову. На часах двадцать минут седьмого. Может, встали?
Она прислушалась — нет, тикают. А сна ни в одном глазу, как отрезало. Верно, виновато нервное напряжение последних дней. Хватит заниматься двойной работой: урочной и сверхурочной. Сверхурочные тебе. Гюрза, все равно не заплатят, в санаторий для нервнобольных путевку не дадут.
