Анна и Сергей Литвиновы - Ревность волхвов
А когда положила трубку, сказала:
— Нас с тобой просит подъехать к нему в гостиницу Кирилл Боков. Сказал, что для серьезного разговора.
…Через полчаса мы оказались в городке. Боков проживал в гостинице «Хуло Поро», или «Безумный олень», в который мы ходили на дискотеку.
Обитал дипломат в крошечном одноместном номере. Впрочем, ничто человеческое Бокову оказалось не чуждо. В узеньком коридорчике теснились горные лыжи, палки, ботинки. Значит, во время, свободное от взаимодействия с финским следствием, представитель посольства радостно скользил по заснеженным склонам.
— Извините за инвентарь. С тех пор, как на курорте появилось столько русских, — посетовал Боков, — администрация отеля не советует оставлять без присмотра свое обмундирование. Проходите, присаживайтесь. Чай, кофе?
— Нет, спасибо, — ответила за нас обоих Леся.
Дипломат усадил меня на стул, а Лесю — в кресло прямо против окна. Сам он угнездился на кровати — в тени. Похоже, рассадка подозреваемых лицом к свету у него в крови. А может, я наговариваю? Он в жизни никого не вербовал, не допрашивал, а лицом к окну нас усадил случайно? Тем паче свет, что струил на нас лапландский полдень, был не ахти каким ярким.
В окно мы хорошо видели гору. По ней, каплями по стеклу, скользили вниз лыжники.
— Ходят слухи, — начал посольский, — что из расположения вашего лагеря бесследно исчез господин… как его… — Он защелкал пальцами, кажется, ожидая, что кто-то из нас ему подскажет, но мы промолчали, и тогда Боков справился со своею памятью сам: —… господин Родион Сыромятский?
Ни я, ни Леся не ответили. У меня по жизни имелось стойкое убеждение: чем меньше откровенничаешь с субчиками, подобными Бокову, тем лучше. Он казался представителем той породы людей, которые каждое сказанное слово могут использовать против вас.
— Вы не в курсе, где он и что с ним стряслось? — как бы между прочим поинтересовался посольский.
— Понятия не имею, — тряхнула головой Леся.
— Я тоже.
— Знаете, — начал Кирилл, — я хотел бы кое-что рассказать вам… Тем более что вы, кажется, ведете своего рода любительское расследование убийства… Видите ли, я охотно допускаю, что в нем замешан как раз гражданин Сыромятский… И его стремительное бегство эту версию только подтверждает… Вы собрали против него улики? Определили его мотивы? Есть ли у него алиби?
Мы с Лесей переглянулись. Она решительно ответила:
— Алиби у него нет. Но и мотива убивать — тоже. Как и улик против него.
— Улик нет — или вы их пока просто не нашли?
— Не нашли, — твердо молвила Леся. — А может, их вообще не существует. А почему вас так интересует Сыромятский?
— Понимаете ли, друзья мои! — с плохо скрываемым торжеством воскликнул Боков. — Сегодня Интерпол объявил вашего Родиона в международный розыск.
Посольский внимательно осмотрел нас обоих, словно желая проверить, какой эффект произвели его слова. На меня, что скрывать, — сильное.
— Но! — продолжил посольский, воздев указательный палец. — Сыромятского ищут не за убийство Сухарова. Пока не за убийство.
— А за что? — вырвалось у меня.
— Хороший вопрос! Не знаю, имею ли право я отвечать…
— А это что — совершенно секретно? — невинно спросил я. — Может, чтобы узнать, мне стоит просто зайти на сайт Интерпола?
Боков улыбнулся, словно отдавая должное моему вопросу, и молвил:
— Родион Сыромятский имеет тесные и плотные связи с организованной российской преступностью. С той ее частью, что занимается наркотрафиком.
Боков исподволь отсмотрел нашу реакцию, а затем продолжил:
— Он является своего рода эмиссаром и одновременно мозговым трестом одной из преступных группировок, занимающейся поставкой из стран Азии, транзитом через Россию, наркотических веществ в Европу. И есть основания думать, что именно здесь, в Финляндии, он осуществлял встречи со своими заграничными контактами. Возможно, совершенствовал старые или разрабатывал новые каналы переброски наркотиков на Запад…
Я мгновенно вспомнил людей, с которыми видел Родиона. Странный финн в баре в гостинице в Оулу… Носатый Панайот, с которым они прохаживались у нижней станции гондолы… Еще один господинчик в новогоднюю ночь… Наверно, то были действительно контакты…
— Сыромятский прекрасно образован, — продолжал атташе, — у него за плечами МГИМО, не больше, не меньше. Он знает множество языков — то ли шесть, то ли восемь. Великолепные мозги — он настолько сильный логистик, что за него, как за начальника отдела перевозок, передрались бы самые крупные корпорации. Но Сыромятский, увы, поставил свой ум и талант на службу наркомафии… Я вам расскажу одну вещь, только при условии, что она не покинет пределы этой комнаты, — хорошо, ребята?..
Меня передернуло. Терпеть не могу, когда меня называют (в числе других) «ребятами».
— Нам что, расписку о неразглашении писать? — улыбнулась Леся.
— Нет, я доверяю вашему слову — да и вообще вам доверяю, обоим… — Боков обвел нас открытым взором единомышленника. — Итак, у нас на Родине Сыромятский находится в оперативной разработке соответствующих органов. И за ним велось — причем даже здесь, в Финляндии — негласное наблюдение…
Мы с Лесей непроизвольно обменялись взглядами. Так вот откуда взялось прослушивающее устройство в коттедже! Действительно, оно предназначалось для Родиона. Что ж, чего-то подобного я и ожидал.
Наши косые взгляды не остались незамеченными Боковым, и он оборвал рассказ. Но тут Леся подалась к нему:
— И что же ваша наружка? Что она обнаружила? Убивал Сыромятский Вадима — или нет? И чем он вообще занимался днем второго января?
— Честно скажу, — развел руками дипломат, — никаких конкретных улик, связывающих Сыромятского именно с убийством, нам также обнаружить пока не удалось. А второго января — но это строго между нами! — ему удалось попросту уйти из-под наружного наблюдения, и чем он занимался в тот день, неизвестно. Он ведь хитер, как дьявол, а возможности оперативного наблюдения в иной, суверенной стране, у наших служб, как вы понимаете, сильно ограничены…
— Наружка провалилась. А подслушка? — невинным голоском поинтересовалась Леся.
Боков тяжело взглянул на нее.
— А вы, по-моему, знаете куда больше, чем рассказываете… Поэтому, мне кажется, именно вы можете отыскать улики, изобличающие Сыромятского в убийстве. Буду с вами предельно откровенен: нам бы очень хотелось, чтобы они нашлись.
На Лесином лице мелькнуло удивление — на моем, боюсь, тоже. И Боков эту нашу реакцию, видать, отследил, потому что сказал:
— Вы же взрослые люди, вы понимаете: встречи и беседы Сыромятского, пусть с самыми подозрительными типами, — это одно. Следователям нужно очень и очень потрудиться, чтобы невинную логистику (пусть даже наркотиков!) перевести на язык статей Уголовного кодекса. Тем более в чужой, европейской стране. Вы, Олеся, как будущий юрист, особенно хорошо должны это понимать.
Теперь Боков обращался к одной только Лесе. Я даже почувствовал себя лишним.
— Совсем другое дело — убийство. К убийцам любой суд, даже неспешный финский, вряд ли будет испытывать снисхождение. Поэтому если вы поможете нам — мы впоследствии сможем всячески помочь вам. Я имею в виду и помощь в учебе, и в хорошем трудоустройстве, прописке и даже решении столь сложного вопроса, как квартирный…
Леся переспросила с ледяной вежливостью:
— Вы хотите, чтобы мы раскрыли убийство? — Я отдал ей должное: она сказала «мы», не отделяя себя от меня. — Или чтобы мы повесили его на Сыромятского?
Дипломат — в ответ на заданный в лоб вопрос (все они такие!) — заюлил:
— Никто же не собирается действовать противозаконными методами. И вас я к тому ни в коем случае не призываю. Никто не намеревается, тем более здесь, в Финляндии, фабриковать улики. Но, — голос его обрел уверенность, — если, повторюсь, вы имеете какие-то факты, способные изобличить эмиссара наркомафии, или хотя бы даже подозрения против него, я прошу вас сообщить их следствию. Или мне. Прямо сейчас.
Леся ответила мгновенно, не раздумывая:
— Никаких улик против Сыромятского у нас нет.
Да, улик у нас и правда не было. Но подозрения — были. Родион встречался с носатым Панайотом. А Панайот был знаком с Вадимом раньше. И не просто знаком, а, судя по их беседе в «Гондоле», враждовал с ним… Но эти детали Леся не сочла нужным сообщать Бокову. Естественно, я тоже влезать не стал.
Дипломат погрустнел:
— Что ж, очень жаль. Но вы обещаете подумать над моим предложением?
Леся горячо его заверила, что да, конечно, мы непременно подумаем.
