Энн Перри - Тишина в Хановер-клоуз
— Конечно, — кивнула она.
— Спасибо. — Вероника сжала ее руку, спрятанную в муфте.
В доме Данверов не удивились их появлению и сразу провели в гостиную. Шарлотта отправила письмо Веронике два дня назад, и та вполне могла сообщить Джулиану — поэтому их ждали. В гостиной их встретил сам Джулиан Данвер; он поздоровался с ними, ласково сжал руки Вероники, а затем повернулся к Шарлотте.
— Как приятно снова увидеться с вами, мисс Барнаби. — Он улыбнулся. Взгляд у него был искренний, и Шарлотта вспомнила, какое хорошее впечатление на нее произвел Джулиан. — Уверен, вы помните мою тетю, мисс Данвер? И мою сестру Харриет?
— Разумеется, — поспешно подтвердила она и посмотрела сначала на тетю Аделину, чье худое умное лицо выражало живейший интерес, а затем — на Харриет. Сегодня молодая женщина была еще бледнее, а за вежливым взглядом пряталось страдание. — Надеюсь, у вас все хорошо.
— Очень хорошо, спасибо. Как вы поживаете?
После обмена формальными приветствиями начался вежливый разговор на ничего не значащие темы. Это был своего рода ритуал, к которому Шарлотта привыкла еще в девичестве, но получила возможность отбросить после замужества. Из-за стремительного спуска по общественной лестнице она утратила доступ в высшее общество, за что была благодарна судьбе. Ей никогда не давались светские беседы — при каждом удобном случае она высказывала собственное мнение. Никто не хотел ее слушать: женщине не подобает иметь собственных взглядов, и от нее требуется лишь с женским очарованием слушать, восхищаться и изредка вставлять замечания, излучая оптимизм и доброжелательность. И конечно, почти всегда был уместен смех, при условии, что он музыкален и не слишком громок, — но ни в коем случае не искреннее веселье того, кто понимает нелепость или смехотворность происходящего. Шарлотта утратила навык, который в ней воспитывала мать, когда пыталась удачно выдать ее замуж. Теперь она просто чопорно сидела на краешке стула и наблюдала, открывая рот только тогда, когда того требовали приличия.
Вероника практиковалась в женских добродетелях так долго, что естественным образом находила вежливые, ничего не значащие слова. Но вглядываясь в ее лицо, которое кажется хрупким, пока не обратишь внимание на резко очерченные скулы и сильный, чувственный рот, Шарлотта понимала, что ее занимают другие, неприятные мысли. Улыбка ее была неуверенной, и хотя Вероника делала вид, что слушает, ее взгляд постоянно перемещался на лицо Джулиана. Несколько раз Шарлотте казалось, Вероника сомневается, что он уделяет ей достаточно внимания. Хотя глупо предполагать, что такая красивая женщина, уже побывавшая в браке и вызывавшая сочувствие своей тяжелой утратой — но без примеси жалости, как незамужние дамы вроде Харриет или тети Аделины, — может быть не уверена в себе. Намерения Джулиана Данвера не вызывали сомнений; об этом свидетельствовали его поступки и то, как он держался с Вероникой в присутствии других людей. Ни один мужчина не будет так себя вести, если не собирается жениться. Разрыв без веских оснований может его погубить. Общество не прощает, когда нарушаются подобные обещания.
Почему же Вероника стискивает пальцы у себя на коленях и переводит взгляд с Джулиана на Шарлотту? Почему она говорит слишком много? И в голосе ее проступает возбуждение, правда, едва заметное? Она то и дело перебивает Шарлотту, а затем искренне улыбается, словно просит прощения.
Шарлотта полагала, что понимает страдания Харриет. Объяснить их было чрезвычайно просто: если девушка действительно влюблена в Феликса Эшерсона, то независимо от взаимности ничего не могла поделать — разве что Соня Эшерсон умрет. Но почему она должна умереть? Соня выглядела до неприличия здоровой молодой женщиной, крепкой и безмятежной, как породистая деревенская корова. У нее есть все шансы дожить до девяноста лет. Она слишком хорошо владеет искусством выживания, не говоря уже о том, что довольна своей судьбой и вряд ли решится на безрассудство, чтобы дать повод Феликсу с ней развестись, а сама она не даст мужу развода, даже если узнает о его любви к другой. Да, бледное лицо и тихий голос Харриет говорили сами за себя, и Шарлотта жалела ее, понимая, что ничем не может помочь. Даже сочувствие будет подобно соли на рану, лишая иллюзий, что никто не знает о ее страданиях.
Наконец напряжение стало невыносимым. Вспомнив, что видела дверь в оранжерею, Шарлотта повернулась к Джулиану.
— Кажется, я заметила у вас оранжерею, когда мы проходили через холл. Мне так нравятся оранжереи. Будьте добры, покажите мне ее, если можно. Очень хочется хоть ненадолго перенестись из лондонской зимы в другой мир, полный цветов.
Вероника словно задохнулась.
— Как вы точно все описали, — поспешно ответил Джулиан. — Я с удовольствием вас провожу. У нас великолепные лилии — по крайней мере, мне так кажется. Я плохо разбираюсь в названиях, но могу показать самые красивые и ароматные. — Он встал.
Шарлотта тоже поднялась. Вероника сидела спиной к Джулиану, и он не мог видеть ее лица. Шарлотта улыбнулась ей, стойко выдержав ее взгляд, исполненный гнева, боли и горечи. Потом протянула руку, приглашая с собой.
Вероника не сразу поняла смысл жеста. Затем она резко вскочила, и ее бледное лицо залил румянец.
— О… да, — с запинкой произнесла она. — Да.
— Надеюсь, вы нас извините? — Шарлотта обращалась к тете Аделине и Харриет.
— Конечно, — пробормотали они. — Да, конечно.
План оказался успешным. Оранжерея была довольно большой, с изящным папоротником и виноградом, отделявшим дорожки друг от друга, и маленьким зеленым бассейном с лилиями, перед которым остановилась Шарлотта. Изображать восхищение не пришлось — оно было искренним. Джулиан показал ароматные лилии, о которых упоминал в гостиной. Осмотрев оранжерею и сделав приличествующие случаю комментарии, Шарлотта поймала взгляд Вероники и, едва заметно улыбнувшись, снова направилась к бассейну с лилиями. Подождав немного, она вышла в холл.
Вернуться в гостиную она не могла, чтобы не демонстрировать фальшивость предлога — естественно, никто не обманывался на этот счет, но явно привлекать внимание было непозволительно. Но глупо просто стоять в холле и ничего не делать. Шарлотта подошла к большой картине, пейзажу с коровами. И остановилась перед ним, делая вид, что внимательно рассматривает. Картина была очень достойной, голландской школы, но мысли Шарлотты были заняты Вероникой и Данвером.
Какое-то время она стояла, устремив взгляд на мирную сцену и представляя, как ритмично движутся челюсти коров, жующих жвачку. Милые существа, вроде бы неуклюжие, но в то же время грациозные, с изгибом рогов, древним, как сама человеческая цивилизация.
Шарлотта резко отвернулась от картины. Она здесь не для того, чтобы наслаждаться живописью, и не ради дружбы с Вероникой. Не исключено, что Вероника и есть Пурпурная, а Джулиан Данвер убил Роберта Йорка. Долг требовал незаметно проскользнуть в оранжерею и попытаться подслушать их разговор, хоть это и неприлично.
Войдя в оранжерею, Шарлотта остановилась и стала разглядывать каллу, словно заинтересовавшись цветком. Потом двинулась дальше, переводя взгляд с цветов под ногами на виноградную лозу над головой. Она прошла по дорожке несколько шагов и едва не ударилась о пальму в горшке, когда увидела Веронику и Джулиана, застывших в таком страстном объятии, что ее щеки залились румянцем. Подобная бестактность в любое другое время была бы непростительна, и Шарлотта не смогла бы ничего объяснить, не выдав с головой себя, своих целей и, возможно, поставив Эмили в крайне неловкое положение, чреватое изгнанием из общества.
Она поспешно отступила в заросли винограда — и едва не лишилась чувств от ужаса, приняв прикосновение листьев за чью-то руку. Удержавшись от крика, Шарлотта убедилась в своей ошибке, с трудом взяла себя в руки и вышла из оранжереи, но лишь для того, чтобы столкнуться с тетей Аделиной. Она мысленно выругалась, чувствуя себя глупо и понимая, что у нее странный вид — волосы растрепаны, щеки горят.
— С вами все в порядке, мисс Барнаби? — вскинула брови тетя Аделина. — Вид у вас немного расстроенный.
Шарлотта набрала полную грудь воздуха. Ложь должна быть убедительной.
— Я чувствую себя так глупо, — начала Шарлотта, изобразив на лице обезоруживающую — как она надеялась — улыбку. — Я пыталась разглядеть цветок над головой и потеряла равновесие. Прошу прощения. — Она провела рукой по выбившимся прядям. — А потом запуталась в ветках винограда и никак не могла высвободиться. Но растение я не повредила.
— Конечно нет, моя дорогая, — слабо улыбнулась Аделина. Ее карие глаза были похожи на обтянутые бархатом пуговицы. Шарлотта понятия не имела, поверила ли ей женщина. — Полагаю, нам пора выпить чай. Мне самой позвать Джулиана и Веронику или вас не затруднит?
