Дмитрий Вересов - Мой бедный Йорик
— Папа, — впервые Аня назвала так тень незнакомого человека, которого, может, и не было вообще.
Чувствуя себя предательницей, она, тем не менее, назло кому-то повторила:
— Папа…
Ровным счетом ничего не случилось в этом мире. Никакой новый человек не появился в ее жизни в этот вечер, никакая бумажка не была найдена, никакой пожелтевший снимок не был ей показан, но Аня нашла своего отца. Узнала его и полюбила.
Но жизнь продолжалась. Надо было идти готовить ужин или сделать вид, что его готовишь. Можно было, по совету адвоката Ростомянца, выпить водочки. Аня нахмурилась, увидев на оконном стекле мутное пятнышко от собственного лба. Не так уж легко мыть такие огромные окна! Прошла между вождями, стараясь больше не смотреть на них.
На кухне она почувствовала себя гораздо уютнее. Значит, надо сидеть на кухне и помешивать в кастрюле половником. Баба она или не баба?.. Никогда она не читала хороших книг на кухне. Они давно обговорили это с Иеронимом, а потом сама гоняла его за это. На кухонном столе лежал дорогой, подарочный том Шекспира, открытый и придавленный кухонным ножом. Откуда он здесь? Никого, кроме Ани, в доме не было. С утра, правда, приезжали грузчики и скульптор Морошко, привезли картины с выставки, долго затаскивали их в мастерскую. Кто-то из них зашел на кухню, чтобы выпить воды и почитать Шекспира?
Этот неизвестный мало того, что заложил книгу на определенной странице, он еще и отметил несколько строчек красным маркером. Ему было нужно, чтобы Аня прочитала?
Она из старых песен что-то пела,
Как бы не ведая своей беды
Или как существо речной породы.
Но долго это длиться не могло,
И вымокшее платье потащило
Ее от песен старины на дно,
В муть смерти.
Забавно! Грузчики так не шутят. Она недавно слышала остроты рабочих людей на стройке в Комарово. В их соленых шутках была жизнь. Здесь Ане кто-то намекал на смерть.
В доме завелся барабашка. Ане нужно с ним подружиться, и он не будет делать глупых намеков. Тоже мне Кентервильское привидение! Пятно крови на полу в гостиной. Вот выкину красный маркер, тогда посмотрим, чем вы будете помечать роковые строчки…
Аня пыталась себя раззадорить, на самом же деле ей стало очень страшно. Одиночество, тоска, сомнение сменились обыкновенным страхом. Прислушиваясь, пытаясь отделить звуки улицы от шорохов квартиры, она подошла к входным дверям и проверила все запоры. Также она осмотрела окна. Но, убедившись в невозможности проникновения извне, она тут же почувствовала страх тайного присутствия кого-то в доме.
Она включила свет и, вооружившись не ножом и не топором, а мобильником с набранным заранее телефоном милиции, держа палец на кнопке, как на спусковом крючке пистолета, стала двигаться по квартире. Помещение за помещением она освобождала от своего страха. Иногда ей представлялось, что некто мог перебежать в уже проверенное помещение, и Аня возвращалась туда опять.
Наконец, осталось только самое большое помещение — мастерская Иеронима. Аня сначала осмотрела ее с высоты антресолей. В мастерской было как никогда тесно, картины с выставки были нагромождены как попало. Никого, конечно, здесь не было и быть не могло.
Аня решила сложить картины, чтобы можно было хотя бы нормально ходить. Без всякого почтения к авторитетам, она стала складывать Хрущева на Сталина, а Брежнева на Косыгина, прокладывая их листами плотной бумаги. Страх почти прошел, но иногда Аня все-таки поглядывала на дверь в прихожую и лестницу на антресоли. Остаточные явления…
Работа была почти закончена. Места в мастерской заметно прибавилось. Даже было удивительно, что одному и тому же требовалось целое здание или меньшая часть комнаты. Аня складывала картины, не глядя. Только на последнюю, стоявшую в отдалении, она посмотрела. Еще боковым зрением она узнала ее. Это была незаконченная работа Василия Лонгина — автопортрет с женой.
Еще не поняв, в чем дело, Аня почувствовала нарастающее с каждым мгновением беспокойство. На картине, кроме полулежащего на диване художника и его жены, игравшей на рояле, была нарисована в самой реалистической манере девушка в белом платье, с венком из белых лилий на голове. Лицо ее было почти таким же бледным, как платье и цветы. Только бледность ее была мертвенной, и художнику удалось это передать. Замечательно было сходство изображенной Офелии с натурой. Аня сразу же ее узнала, потому что на картине была изображена… она сама.
Глава 20
Нет, преступленье налицо, Гораций,
Клянусь Патриком! Должен вам сказать,
Что это дух, вполне достойный веры.
Она рванулась навстречу Корнилову, как в те далекие времена, когда чувства были исполнены страсти, а тела заключены в неудобные, громоздкие одежды. Только Анины движения не сдерживали корсеты, китовые усы и накрахмаленные юбки. Она не рассчитала ни сил, ни расстояния, ударилась о его плечо, будто ее бросило к нему прибоем. «Если бы это была волна не страха, а другая», — подумалось в этот миг Михаилу.
— Простите, что я влезла вот так, на ночь глядя, в вашу жизнь, но я не могла… В доме происходят такие вещи… В открытой книге написано про смерть Офелии, а на картине нарисована Офелия за мгновение до смерти… Это непонятно, жутко, страшно… Кто-то готовит меня к смерти… Что мне делать?
Вот и результат. Спокойная, умная, ироничная женщина, сильная своей красотой, жизненным талантом, прижалась к нему, как пугливая, забитая девчонка. Так часто случается с сильными людьми. У них надлом бывает больнее, приступ слабости они переживают тяжелее. Да и кто сказал, что она сильная женщина? Ей едва перевалило за двадцать. Еще вчера она писала записочки на уроках, и рисовала принцесс с одинаковыми глазами в розовых блокнотиках. Девочка совсем, хотя и жена подозреваемого.
— Аня, успокойтесь и расскажите мне все по порядку, — самое время было освободиться от имени-отчества при обращении. — Насколько я понял, что-то происходит у вас дома, вот и пойдемте туда. Пойдемте-пойдемте. Делайте вдох на три шага и выдох тоже на три. Теперь на четыре. Успокоились?
— Немного.
— Вот и хорошо. Призраков надо ловить со спокойным дыханием и показным равнодушием. Этого они не выносят. Наплевательского отношения не выносят. Отсюда пошло плевание через левое плечо. Но обязательно надо плевать пренебрежительно.
— Вы еще не выслушали меня, а уже потешаетесь.
— Пока вы даете мне такую возможность, спешу вас немного уколоть. Уколы бывают и акупунктурными, медицинскими.
— А у вас есть огнестрельное оружие? — то ли для проверки этого, то ли случайно Аня слегка прижалась к Корнилову.
— Обойдемся осиновым колом и флаконом святой воды.
— Перестаньте, Михаил, это уже не смешно.
Это было не смешно, потому что было прекрасно. Ушли куда-то отчества, люди еще сделали небольшой шаг навстречу друг другу, хотя один из них в основном из страха.
На проспекте было еще много машин, но мало людей. Они прогуливались парами, приоткрывая двери ресторанов и кафе, приглядывались к обстановке, почти принюхивались. Одни пары исчезали там на вечер, другие шли дальше в поисках чего-то особенного, необычного, не понимая, что самое необычное находится рядом, идет себе под руку, болтает о пустяках.
Одинокая сгорбленная фигура в длинных одеждах попалась навстречу Ане и Михаилу. Казалось, что она то прижимается к стенам, то выходит под фонари. Корнилов почувствовал, что Аня осторожно берет его под руку. Одинокая тень остановилась и стала к ним присматриваться.
— Молодые люди, дайте на хлеб бродяге и ночному призраку, — проговорил нищий старик поспешно, пока они не прошли мимо.
— Вот видите, Аня, даже призракам нужен хлеб, — сказал Корнилов.
— Я сейчас.
Лонгина вернулась, сунула старику деньги. Судя по реакции нищего, немалую для него сумму.
— Зачем вы это делаете? — спросил Михаил. — Милостыня есть милостыня, и не надо превращать ее в манну небесную. Этим вы не поможете человеку. Пусть остается все, как есть. Очень плохо неожиданно разбогатеть, найти чемодан с деньгами, выиграть в лотерею. Поверьте моим наблюдениям над чужими трагедиями. Таким образом вы вмешались в его жизнь, столкнули его на некоторое время с привычной тропинки. Он сейчас напьется, будет валяться где-нибудь, или у него ваши деньги просто отберут.
— Я вас понимаю. Вам, значит, нравится этот несправедливый, но устоявшийся мир, это вечное болото? Вы, наверное, из тех следователей, которые вступают в контакт с одними преступниками, чтобы поймать других, переступивших черту. Искоренить преступность невозможно, считаете вы, поэтому с ней надо просто вместе жить. Сам по себе определился размер взятки, тарифы на заказное убийство, правила разборок. Не надо делать глупых, неправильных поступков. Никакая жизнь не терпит вмешательства. Пусть все постепенно рушится, пусть кто-то другой берет ответственность. Лучше подождать, немного подыграть, оно само все сложится… Надо вмешиваться только тогда, когда кто-нибудь зарывается, беспредельничает. А в остальном пусть все идет, как идет… Я правильно поняла ваше профессиональное кредо?
