Анна Данилова - Убийство в соль минор
Надо ли описывать мою радость, когда темная полоса моей жизни уступила место светлой, солнечной в момент появления в моем доме Ирины Вайс?! Вот уж откуда не ожидала такой душевной теплоты, такого понимания и участия! Кто бы мог подумать, что эта женщина, покой которой Михаил Вайс оберегал как мог, скрывая свои романы, распахнет мне свои, без преувеличения, родственные объятия? Даже появление самого Вайса, моего деда, не произвело на меня такого впечатления, поскольку я уже была согрета любовью этой замечательной женщины, была убаюкана ее лаской и сердечностью.
Вайс появился на пороге нашего дома с охапкой роз, обнял меня и долгое время не мог вымолвить ни слова. Мы все, в том числе и Сережа, были растроганы, счастливы!
Я поставила на стол еще три прибора и подумала тогда, что впервые вижу за своим столом людей, которых могла бы назвать своей семьей. И пусть в моих жилах течет кровь одного Вайса, я была уверена, что Ирина и Лариса Альбертовна, люди по крови мне чужие, станут мне, быть может, роднее и ближе деда. И вообще кровь — не главное. И как жаль, что понимание этого пришло ко мне с таким опозданием.
15. Сергей
Это был один из счастливейших дней в моей жизни! Валя обрела свою семью, в моей же жизни появились Вайсы! Я знал, чувствовал, что отныне они станут частью нашей жизни и что придет день, когда Михаил Вайс сможет взять на руки своего правнука или правнучку, и это событие сблизит нас еще больше!
Обед растянулся на несколько часов. Когда Валя подала десерт, мы с Михаилом Семеновичем, оставив наших женщин, которым было о чем поговорить, отправились в кабинет — мне не терпелось показать ему свой рояль, поговорить с ним о моей новой программе, задать ему вопросы, касающиеся некоторых произведений, которые ему были наверняка знакомы.
Однако, когда мы остались одни, он, вместо того чтобы говорить о музыке, спросил меня о том, как продвигается следствие.
— За что их убили, Риту и Горкина? Я не понимаю! — Он говорил эмоционально, чувствовалось, что эта ночь после нашего с ним разговора не прошла бесследно. Он думал о своей дочери, о том, как трагично закончилась ее жизнь. Я же подумал тогда, что, вероятно, он единственный и жалеет ее, в то время как мы все, даже Валя, относимся к ее смерти как к справедливому наказанию. Быть может, он считает себя виновным в том, что с ней произошло. Возможно, если бы он больше времени уделял ее воспитанию, то она выросла бы хорошей, кроткой девочкой, точно чувствующей границы дозволенного. Хотя, с другой стороны, его родной сын, Петр, воспитанный, казалось бы, в приличной семье, тоже не очень-то чувствовал эти грани. Доказательством тому стал наш ночной разговор, когда Вайс предположил, что мы с Еремой явились к нему, чтобы сообщить, где в настоящий момент пьянствует его сын. Стало быть, не все так гладко и в их семействе.
— Идет следствие, но никто точно не может сказать, за что и кто убил их, — ответил я. — Однако есть предположения, что это двойное убийство связано с прошлым Риты.
В сущности, ничего нового мы друг от друга не узнали, поскольку обменивались соображениями ночью.
— Скажите, Михаил Семенович, вам что-нибудь известно о станции Анисовая?
— Да нет, ничего. Ну, есть такая станция, и что?
— А фамилия Хлуднев или Хлуднева вам ни о чем не говорит?
— Надо подумать. Но пока что на ум ничего не приходит.
— Горкин… его мать рассказала, что тогда, давно, когда Федор вернулся из Москвы, он предупредил ее, что если его будет спрашивать кто-нибудь со станции Анисовая или человек по фамилии Хлуднев, то пусть она скажет, что его нет, что он умер.
— Вот как? И что? Кто-нибудь выезжал на эту станцию?
— Точно не знаю, но думаю, что нет.
— А вот я бы на месте следователя сразу бы отправился туда. К тому же это наверняка станция, находящаяся по пути следования московского поезда.
— Да, я тоже так считаю. Горкин был напуган, и сильно, и этот его страх связан с событиями, которые произошли после того, как он покинул дом и отправился с Ритой в Москву. И уж если он сказал, чтобы мать оградила его от человека по фамилии Хлуднев, значит, его и следует искать! Но мы с вами не следователи, а потому не имеем права ничего предпринимать. К тому же вполне возможно, что кто-то из оперативников или, я не знаю там, следователь, уже на Анисовой!
Пока мы с ним разговаривали, где-то в доме произошло движение, послышались голоса, и я, извинившись, вышел из кабинета. Вайс последовал за мной.
Направляясь в гостиную, откуда и доносились звуки, я заметил в холле два большущих чемодана, какие-то коробки, узлы. Признаться, я даже и не удивился, когда, войдя в гостиную, увидел стоящую посреди комнаты Машу. У нее был вид человека, который оказался среди инопланетян. Она озиралась по сторонам и словно не верила в то, что видит вокруг себя. Со стороны кухни появился Ерема с блюдом, на котором горкой были разложены блестящие и очень аппетитные, в зеленовато-желтых зонтиках укропа, красные помидоры. Я никогда не видел его таким счастливым, веселым, отчаянно дерзким!
— Вот, угощайтесь, это Маша сделала. Соленые помидоры, бочковые, очень вкусные! — сказал он. — Маша, не бойся, эти люди тебя не съедят. Это — музыканты, пианисты. Они питаются нотами и роялями!
И он захохотал своим гортанным, трубным смехом.
— Боже, что-то я совсем растерялась! — попыталась взять себя в руки оторопевшая от внезапного появления в этой рафинированной компании румяной крестьянки Валя. — Познакомьтесь, пожалуйста, это Мария — невеста…
— …моего брата, — поспешил вставить я, поскольку отлично помнил, что ночью в разговоре с Вайсом именно так представил Ерему.
Валентина бросила на меня взгляд, в котором было и удивление, и благодарность.
— Ну, что ж, — первой расколдовалась после каменного ступора Ирина Вайс, улыбнулась и села за стол, — попробуем ваши помидорчики! Тем более что выглядят они великолепно! А запах какой! Лара, чего стоишь, садись!
Мне нравилось, что Ирина, которую мне прежде удавалось увидеть лишь издалека и которая всегда была окутана для меня ореолом какой-то царственности, недосягаемости и виделась надменной и неприступной, в жизни оказалась человеком веселым, компанейским и легким в общении. Ну и конечно, чувствовалось, что она была лидером в семье, ее авторитет был непререкаемым. Вот как она скажет, так все и будет. Вот решила она принять Валентину, значит, так тому и быть. Понравятся ей эти соленые помидорчики, значит, они по-настоящему вкусные, волшебные.
Улучив момент, я вытащил Ерему в холл.
— Как дела? Что нового? — спросил я его, помня о его желании снять квартиру, чтобы перевезти туда Машу.
— Квартиру пока не нашел. Не так-то это просто. Но не мог же я оставить ее в гостинице? Вдруг муж бы ее там нашел?
— Ты серьезно решил на ней жениться?
— Я все делаю серьезно. — Лицо Еремы внезапно приобрело какое-то свирепое выражение.
— Ерема, ты не подумай, просто мы переживаем за тебя. Все как-то быстро случилось. Ты же ее совсем не знаешь!
— А ты что знаешь про свою жену? — Глаза его с толстыми веками прищурились, а лицо окаменело. Что он хотел этим сказать?
— Ерема, не пугай меня. Что еще я не знаю о Вале?
— Да ничего ты про нее не знаешь. Совсем. Не знаешь, какой она сильный и цельный человек. И как переживает за тебя. А еще… Она не уверена в тебе.
— Почему?
— Я расскажу тебе. Понимаешь, она хочет оставить тебя в покое, дать тебе свободу.
— Не понял? О чем ты? И откуда тебе знать, что она хочет?
— Ты невнимательный, Серж. Я просмотрел журнал ее посещений в компьютере — она собралась в Европу. Присматривает себе дом. А еще почитывает разные там статьи на психологические темы. Говорю же тебе, она собирается бросить тебя.
— Но почему?
— Да потому что вбила себе в голову, что заставила тебя жениться на себе. Еще переживает, что втянула тебя в эту историю с убийством ее родителей.
— Ерема, скажи, ты все это придумал? Ты просто ревнуешь? Ты ненавидишь меня за то, что она вышла за меня замуж? Что потратила на меня все состояние? Но я все верну ей!
— Ты идиот, Серж, — сказал он совсем низким голосом, словно прорычал. — Просто ты не любишь ее, и она это чувствует.
— Но откуда тебе знать, люблю я ее или нет? — Я так разволновался, что у меня, здорового и крепкого мужчины, ноги подкосились, голова закружилась так, как если бы меня перевернули вверх ногами. Я так испугался того, что Валентина бросит меня, что вцепился в руку Еремы, впился в нее ногтями, боясь упустить и его, единственного человека, который может мне помочь. — Что я должен сделать? Что?
— Вот она ради тебя сделала многое. А ты? Что сделал для нее ты? Чем пожертвовал?
Я ничем не пожертвовал. Я жил в тепле и комфорте, занимаясь любимым делом, да еще и обласканный прекрасной женой.
![Тамара Малышева - Будь моим одиночесвтом [СИ]](/uploads/posts/books/5239/5239.jpg)
