Анна Данилова - Яд Фаберже
И словно в ответ на его вопрос, Мэй сказала:
– Знаешь, Арчи, я устала. У меня было все: и любовь, и деньги, и удача… У меня было все, но я так и не сумела этим воспользоваться. Как ты думаешь, это потому, что мне все так легко удавалось? Зачем мы вообще живем?
Он молча смотрел на нее и видел перед собой прежнюю Мэй, открытую и любящую Мэй, его Мэй.
– А ты знаешь, чем заставлял меня заниматься твой отец, когда привез сюда? – спросила она уставшим голосом, и в уголках ее глаз появились мелкие морщинки.
Арчи пожал плечами: меньше всего ему хотелось, чтобы вот сейчас Мэй принялась рассказывать ему о гадостях, которыми ей пришлось заниматься с его престарелым отцом-плейбоем.
– Никогда не догадаешься…
– И чем же? – выдавил из себя Арчи.
Они стояли на крыльце дома, возле стройных ног Мэй стоял большой потертый чемодан.
– Твой отец заставлял меня… – Она сделала паузу и вдруг расхохоталась: – Он заставлял меня танцевать! В пачке и на пуантах! Ну, как? Не чудак ли? Смешно, правда? Он прочитал какую-то книгу о русской балерине, и ему захотелось балерину. Он был старым маразматиком, твой отец. Я даже в постель ложилась в газовых юбках. А он умирал от наслаждения, когда поднимал эти юбки, когда развязывал ленты на пуантах… Старый сладострастник… Но как я потом выяснила, все эти юбки были предназначены совсем для другого.
Мэй достала сигарету и закурила.
– Дело в том, что он намеревался таким образом заставить рассказать меня о том, что произошло в Кисловодске в старинные года, когда лягушки были господа… Он откуда-то узнал, что моя покойная теперь уже Ниночка просто-таки боготворила одну известную балерину, которая в самый разгар революции пряталась чуть ли не в доме нашего прадеда… Ее ограбили, а когда дед умер, после него остались какие-то украшения, за которыми и охотился твой отец, Арчи. Ниночка считала почему-то себя виноватой в том, что произошло задолго до ее рождения. Видимо, она была слишком уж впечатлительной. Кажется, она и сама хотела быть балериной, да только ее не приняли в хореографическое училище. Она не любила это вспоминать. Но зато внушила мне с детства, что эти драгоценности прокляты и что они не могут принести нам счастья. Она зациклилась на этом, понимаешь? Мать продала в свое время какое-то кольцо этой балерины и вскоре умерла. Сама Ниночка тоже продала браслет, потом кольцо или что-то еще, не помню, и тоже умерла. Вот поэтому я и не хотела трогать эти вещи… А теперь, когда Ниночки нет, моя дочь владеет этими сокровищами, но она и понятия не имеет, сколько они стоят. К тому же Ниночка, как мне думается, уже успела предупредить ее не продавать их. Иначе Лора бы ни за что не пошла работать к чужим людям…
– Она знает что-нибудь о тебе? Вы живете вместе?
– Нет. Для нее я давно умерла. Ей незачем знать, какая у нее мать. Такими женщинами, как я, не гордятся, понимаешь? Она должна выбрать свой путь. Звучит пошловато, но это так…
– Это моя дочь?
– Какая разница. Говорю же, она должна сама выбрать свою дорогу. А я вот, Арчи, пришла к тебе. Ты же вылечишь меня? Вылечишь? У меня в чемодане виски. И это вместо платьев и помады. Я погибаю, Арчи…
И Мэй прожила у него три дня. Всего три дня. Потом ее не стало.
«Я выехала из Петербурга 13 июля, в четверг… Сюда мы приехали 16 июля в десять вечера, на следующий день после именин Вовы…»
«Когда до нас дошла весть о большевистском перевороте и первых действиях большевиков, мы поняли, что превратились в нищих.
Рухнули надежды получить свой дом назад и возвратиться в Петербург. А кроме того, я лишилась возможности отыскать самое дорогое для меня – письма Ники и его последнюю фотографию с дарственной надписью, которую я оставила на квартире у Юрьева».
Глава 3
Мур сказал мне по телефону, что встречаться с ним мы будем по средам в три часа в дубовой рощице поблизости от дома Вудза. «Как выйдешь из ворот, сразу направо, пройдешь несколько шагов и увидишь меня». Когда я спросила его, что мне следует отвечать тем, кто заинтересуется этим звонком, он ответил просто: «Скажешь, что тебе позвонил тот самый знакомый, с чьей помощью ты получила визу». И все. Собственно, я и представить себе не могла, чтобы кто-то из этого гостеприимного дома стал расспрашивать меня о моих звонках. Мало ли кто может мне позвонить… Гораздо больше меня мучил вопрос: есть ли у Мура в Лондоне сообщник или сообщница… Что они знают о нем? Но в голову почему-то приходил лишь сам Арчи. Я все еще находилась под впечатлением того дурацкого рисунка с гробом, рыжей девицей и ухмыляющейся физиономией Арчи. Он почему-то должен обрадоваться моей смерти. Но почему? Какая ему от этого польза? Или же на рисунке изображен вовсе не Арчи, а кто-то другой?
Хотя, если поразмыслить хорошенько, только одному человеку на сегодняшний день выгодна моя смерть или просто мое исчезновение с горизонта. Эдит. Эта женщина любит Арчи. Судя по всему, их связывают не только чувства, но и многолетняя привычка друг к другу. Почему Арчи до сих пор не женился на ней? Может, она бездетна? Или Арчи закоренелый холостяк и не женится из принципа? Но так или иначе, Эдит должна ревновать меня к нему. Ревновать и ненавидеть. Ведь я, находясь в Гринвуде, буду отнимать у нее не только Арчи, но и его деньги. Деньги… В тот день, когда Мардж принесла мне вместе с завтраком телефон, мы отправились с Арчи в Лондон за покупками. Он одевал меня в самых дорогих магазинах. Сначала меня одевал Мур, а теперь вот Арчи. На заднем сиденье машины уже громоздились пакеты с одеждой, косметикой и всем тем, что мне могло понадобиться на новом месте.
Арчи был со мной ласков, он казался счастливейшим из смертных.
– Скажите, мистер Вудз…
– Называй меня хотя бы просто Арчи, если не можешь пока называть своим отцом, – попросил он, когда мы вышли с ним из очередного магазина и я села в автомобиль. – Так что ты хотела меня спросить?
– Когда вы успели сообщить вашему другу Реджи о моем приезде и даже договориться о том, чтобы он учил меня языку?
– Реджи гостил у меня как раз в тот день, когда позвонил твой приятель и сказал, что звонит по твоей просьбе. Он пояснил, что ты не знаешь языка, поэтому звонит он, чтобы передать, что ты в Лондоне и ужасно нервничаешь по поводу своего желания встретиться со мной… Сначала я ушам своим не поверил, но когда до меня дошло, что ты действительно в Лондоне и остановилась в гостинице, я тут же бросился туда. И тогда же я сказал Реджи, что был бы рад, если бы он дал тебе хотя бы несколько уроков, на что он любезно согласился… У него полно свободного времени, так что с этим проблем не будет. Еще он сказал, что ему страшно любопытно увидеть мою дочь.
– А что Эдит? Как она отнеслась к этой новости? Как мне себя с нею вести?
– Это сложный вопрос. Дело в том, как я уже говорил, она страшно ревнует тебя ко мне. Но мне кажется, все образуется со временем.
– Но я бы не хотела вставать между вами. Не проще ли мне, погостив здесь еще сутки, все же улететь домой?
– Да я скорее расстанусь с Эдит, чем с тобой, – сказал вдруг Арчи совершенно серьезным тоном. При этом брови его нахмурились, и он нервным движением взлохматил волосы у себя на голове, которые до этого были аккуратно причесаны. И тогда я поняла, что он говорит правду и что он не до такой степени любит свою Эдит, чтобы рисковать снова потерять дочь.
Шальная мысль посетила меня в ту минуту: а что, если мне действительно стать его дочерью? Он богат, он поможет мне…
То есть, если раньше я подумывала о том, чтобы признаться Арчи во всем и просить его защиты хотя бы в благодарность за то, что я спасу его от верной смерти, то сейчас мне вдруг захотелось стать его настоящей дочерью. И желание мое было естественным, как мне тогда показалось, продиктованным теми условиями жизни, которые выпали на мою долю. Ведь у меня не было, по сути, ни матери, ни отца. У меня была только Ниночка, которая при всем своем желании все равно не смогла заменить мне полную семью. И вдруг – отец. Добрый, ласковый, щедрый, любящий. А почему бы нет?
Так с мыслью о том, что я могла бы до конца своих дней играть роль дочери Вудза и быть при этом абсолютно счастливой, я возвращалась с Арчи домой. В Гринвуд. Пакеты тряслись на заднем сиденье, лаская слух. Я уже представляла себе, как в своей комнате буду долго, до самой ночи, примерять новые платья и костюмы, свитера и брюки, пижамы и ночные сорочки, а в это самое время Эдит будет давиться от злости, представляя меня… в гробу. А что, если это ее рисунок?
Но через полчаса, глядя на дорогу, я стала думать о другом. Мысли мои работали ясно, как никогда. Как рассказать Арчи, что нам грозит опасность? Ведь человек, который помог мне приехать в Лондон, на самом деле преступник, намеревающийся моими руками убрать его и присвоить все его богатство. Другими словами, не признаваясь в том, что я фактически не являюсь его дочерью, все остальное рассказать как есть? Что предпримет Арчи? Обратится в полицию? Предположим. Тогда в первую же среду в три часа Мур будет схвачен в дубовой рощице и препровожден в тюрьму. Нет, не в тюрьму. В полицейское управление, где его будут допрашивать с помощью переводчика. И вот тогда он расскажет им все. И то, что я никакая не дочь Вудза, а самозванка, самая настоящая самозванка, работающая на пару с Муром и решившая его просто-напросто «кинуть». Что почувствует Арчи, услышав такое? Да у него сердце разорвется… А как он отреагирует на то, что я участвовала в двух таких страшных убийствах? Как он узнает об этом? Лондонская полиция сделает запрос в Москву, в прокуратуру. Будет названо мое настоящее имя… Стоп. Не понимаю, зачем понадобилось Муру делать мне фальшивый загранпаспорт на мое настоящее имя, когда можно было назвать меня, к примеру, Машей Ивановой! Почему я скрыла от него существование настоящего паспорта? Скорее всего, сработал инстинкт самосохранения: когда он спросил меня, есть ли у меня заграничный паспорт, я сразу же поняла, что он собирается сбежать вместе со мной за границу. А куда я поеду без паспорта? Никуда. Останусь в России. Вот почему я ничего не сказала ему о паспорте. Но пока я ждала его в квартире на улице Цандера, трясясь от страха после убийства Лунников, он добыл мне загранпаспорт, который практически ничем не отличался от моего настоящего. И сделал он это так быстро, что я только сейчас начинаю понимать, что мой второй, явно фальшивый, загранпаспорт был заказан Муром до убийства Лунников! А как иначе можно объяснить наличие у Мура моей фотографии? Стало быть, находясь в моей квартире вместе с Наташей Лунник, он рылся в моих документах, искал фотографии… Но почему он тогда не взял заграничный паспорт? И тут я вспомнила, что оба паспорта – обычный и загранпаспорт – носила в последнее время с собой. И что буквально за пару дней до трагедии Лунников я выложила его из сумки…
