Екатерина Лесина - Вечная молодость графини
– Да? Да, это я, черт бы тебя побрал! Ты же говорил, что только поучишь, а он… на нем же живого места не осталось!
Неприятный голос, совсем как у Галины, когда она начинает поучать.
– Нет, не жалко. Да срать я на него хотела, но что завтра скажут? Ну да, я заплатила! Но увидят такую рожу и поймут, что не… я не психую!
Сигарета вывалилась из пальцев и, прочертив дугу, умерла в луже.
– Все. Я спокойна. Я слушаю тебя. Да. Нет. Она сюда приезжала. И видела. Ну конечно, она его видела! И нам повезет, если ментам заявлять не станет… злая была, как черт.
Женщина двинулась к воротам и шла широко, бодро. Полы ее пальто развевались, шарф мокрой тряпкой прилип к плечу, но она не замечала неудобств. Кто она? И какое отношение имеет к Тынину? И не правильнее ли будет последовать за ней, а не лезть к черту на рога? Витольд мучился сомнениями, и пока он решал, женщина исчезла. Только тихо, ласково заурчал где-то мотор автомобиля.
И Витольд решился. Шмыгнув вдоль стены, он добрался до двери, отряхнулся кое-как и нажал на ручку. Не заперто. В сумерках знакомый по прошлым посещениям холл выглядит совсем иным. Потолок его высок, а стены расступаются, и только мертвые лица с укором глядят на Витольда.
Это маски. Обыкновенные глиняные маски, которые сумасшедший Тынин делает с умерших людей. И маски лишь доказывают, что Тынинское безумие – не вымысел.
Когда глаза немного привыкли, Витольд заметил в дальнем конце холла тонюсенькую полоску света. Там находится темная комната, в которой женщина выговаривала мужчине. И там Витольду предстоит…
Он старался не думать о том, что ему предстоит, ибо иначе выплескивающийся из подсознания страх парализовывал. Комната отыскалась без труда. Тынин по-прежнему сидел, скрестив руки на груди, и глядел, как оказывается, на другую дверь. Витольда он услышал, повернулся к нему и, смерив равнодушным взглядом, спросил:
– Вы тоже испытываете необходимость в разговоре со мной?
– Испытываю, – совсем растерявшись ответил Витольд. И почувствовал себя совсем глупо. Тынин кивнул и предложил:
– Садитесь куда-нибудь.
И только теперь Витольд заметил, что лицо его будущего врага хранит на себе следы чужой ярости. И руки забинтованы, и вообще выглядит он препаршиво.
– Я вас знаю. – Тынин по-прежнему говорил, не глядя на собеседника, и эта его манера выводила Витольда из равновесия. – Вы были на похоронах Татьяны Красникиной. И раньше, на похоронах ее сестры, Ольги Красникиной.
– Был.
Витольд не собирался отрицать очевидное.
– Вы родственник?
– Муж, – Витольд сказал и спохватился, что сказанное может быть истолковано иначе. – Я муж сестры Алины. А девочкам, наверное, никем был. Если по правилам. А если без правил, то я любил их. И Олечку, и Танечку. Мне так горько!
– Вы врете.
Вот же сволочь! Но возражать Витольд не стал, вздохнул и уставился на ботинки, с которых натекла изрядная лужа.
– Вру. Плевать мне на них. И на Алину тоже, потому что она – еще та сволочь, хотя и притворяется белой и пушистой. Небось и тебе голову задурила?
Тынин пожал плечами, и даже жест этот нехитрый вышел у него неестественным.
– Задурила, задурила. Денег пообещала? Плакалась, мол, скоро помру, а родня – все как один сволочи? Поэтому не оставлю им ни копеечки, все тебе отойдет…
– Зачем? – подняв руку, Тынин почесал тыльной стороной ладони подбородок. – Этот поступок лишен логики. Продолжительность нашего знакомства и его характер не располагают к столь опрометчивым поступкам.
– Именно! Ты ей скажешь?
– Что?
– Что ты не согласен!
– Мое согласие не является определяющим фактором. Поскольку причина данного поступка лежит не в моей харизматичности, – Тынин произнес это, как показалось Витольду, с насмешкой, – я делаю вывод, что значимы не мои отношения с Красникиной, а ваши. И в данном случае решать возникшую проблему имеет смысл с вашей стороны.
Конечно, кто добровольно откажется от денег, которые сами в руки плывут? Туда же, псих-псих, а хитрый! И зря Витольд сюда приехал. Он сунул руку в карман, нащупывая влажную и скользкую рукоять.
– Второй спорный момент в вашей цепочке рассуждений – предположение о скорой смерти Красникиной. И я прихожу к выводу, что вы располагаете некоторой информацией, мне недоступной. К примеру, о наличии у Красникиной некоторого заболевания, закономерным итогом которого является летальный исход. Либо как второй вариант сами собираетесь выступить в качестве определяющего фактора смерти.
– Чего?
– Убийство планируете, – спокойно пояснил Тынин. – Полагаю, что в том числе и мое.
Рукоять пистолета нагревалась. Короткое дуло упиралось в бедро, точно подталкивая Витольда к действию. Это же просто – вытащить, направить на урода, что смотрит с любопытством, снять с предохранителя и нажать на спусковой крючок.
Витольд попадет. Он тренировался. Главное, не нервничать. Следы вытереть за собой. И тихо уйти. Никто не догадается… более того, подумают на ту женщину с истеричным голосом.
– Если вы собираетесь стрелять, то стреляйте. Только, пожалуйста, постарайтесь в голову. Можете подойти, я не стану оказывать сопротивления.
Пистолет зацепился за подкладку и все никак не вытаскивался. Витольду было стыдно за свою неловкость, но стыд приглушал чувство страха. А Тынин и вправду не думал сопротивляться. Он даже повернулся к Витольду и сел, положив руки на колени. Ждал.
Безумец! Ну кто ждет своей смерти? От смерти люди бегут, отбиваются, зовут на помощь и вообще всячески цепляются за бытие, каким бы дрянным оно ни было.
– Однако я должен вас предупредить, что количество следов, вами оставленное, с высокой долей вероятности приведет к быстрому раскрытию данного преступления. – Тынин смотрел на дуло с прежним равнодушием. – Ваш план имеет слишком много слабых мест и условных допущений.
У Витольда вырвался нервный смешок. Надо же, его еще и учат правильно убивать!
– Я могу помочь исправить. Например, сегодня вы просто уйдете. Вернетесь домой, но предварительно заедете в какой-нибудь бар, выпьете там. Немного. Так, чтобы в случае возникновения вопросов со стороны ваших родных ваше состояние являлось подтверждением вашим же словам.
Рука с пистолетом дрожала. Совсем не так оно, как в чертовом лесу с пивными банками. Банки молча стоят, ждут, пока Витольд прицелится. И уж точно не помогают планировать алиби.
– Будет неплохо, если вы спровоцируете скандал с домашними. Это позволит вам завтра избежать общения и ненужного любопытства. Вы сможете покинуть дом, к примеру, демонстративно желая продолжить загул.
Господи, да у него куда сильнее поехала крыша, чем Витольд предполагал!
– К двенадцати часам вы подъедете к ЗАГСу по улице имени Крупской. Войдете в туалет. С собой у вас будет нож. Возьмите один из этих. – Тынин указал на стол, прикрытый коричневым полотном. – Возможно, ждать придется долго. Я не знаю точного времени росписи, но предполагаю, что она пройдет во время официального обеденного перерыва. Надеюсь, к моим физиологическим потребностям отнесутся с пониманием. Иногда статус безумца играет на руку.
– Ты… ты хочешь, чтобы я тебя зарезал?
– Да. Я понимаю, что, с точки зрения психологии, непосредственный контакт с жертвой является серьезным испытанием для преступника, однако я очень надеюсь, что вы справитесь. Бить лучше вот сюда. – Тынин повернулся и ткнул себя в бок. – Лезвие провернете и вытащите. Постарайтесь стоять так, чтобы вас не залило кровью. В принципе, достаточно будет, если вы ударите и повернете. Я сам вытащу лезвие после вашего ухода.
– Ты… ты так хочешь умереть?
– Мое желание не имеет значения. В сложившихся обстоятельствах смерть представляется мне наиболее оптимальным выходом.
Руки устали, и Витольд положил пистолет на колено. Все равно уже выстрелить не сможет.
И да, лучше будет сделать все завтра.
– Почему тогда ты сам все не сделаешь? Боишься?
– Нет.
– Ну хочешь, я оставлю пистолет? Говорят, если в голову, то это не больно. – Мысль о том, что если этот безумец сам убьет себя, то совесть и руки Витольда будут чисты, полностью завладела сознанием. – Или еще таблетки можно. У тебя есть таблетки?
Все ненормальные принимают лекарства. И это уж точно не вызовет подозрения.
– Нет. Я не боюсь боли. Я не боюсь смерти.
– Тогда почему?! – Витольд окончательно перестал понимать что-либо.
– Потому, что моя смерть в контексте самоубийства может быть неадекватно воспринята. Подобный акт с моей стороны станет источником угрызения совести у одного хорошего человека. И мне кажется, что это будет неправильно.
– Ты… – Витольд не выдержал, вскочил и выронил пистолет, который глухо брякнулся о пол. Пришлось наклоняться и поднимать. А пистолет упал в лужу, натекшую с Витольда, и потом, мокрый, пропитал водой карман. – Ты псих!
– То есть вы передумали?
Тынин спросил это, не скрывая огорчения в голосе.
