Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Полуянов пошел ей навстречу. Надя завидела его и... Обычно, насколько б он ни уезжал, хоть на три дня, Митрофанова после разлуки всегда бросалась ему на шею. Но не в этот раз.
– А, вот и наша кинозвезда, – молвила девушка насмешливо.
– Привет, Надюшка. Я скучал по тебе.
– Что-то не заметила, – саркастически хмыкнула библиотекарша.
Митрофанова выглядела уверенной в себе и самодостаточной. По сравнению с днями их первой встречи она сильно прибавила в самооценке – да и в красоте тоже.
– И тем не менее, верь не верь – я скучал.
– Ага, за все время – три звонка и семь эсэмэсок.
Надя скинула туфли, переобулась в тапочки и, игнорируя сожителя, отправилась на кухню. В руках, однако, несла пакет с логотипом супермаркета. Значит, что-то вкусненькое все-таки купила. Значит, дела Димы небезнадежны. И она хочет его простить. И простит, если он по-умному поведет себя.
Но Полуянов продолжал вести себя по-глупому. Словно не замечал, что Надя – изменилась. И она уже далеко не та девчонка, что заглядывала в рот своему старшему товарищу.
– О, ты считала мои эсэмэски! – хмыкнул Дима. – Это радует.
Митрофанова поняла, что проговорилась, и щеки ее вспыхнули. Краснеть девушка не разучилась.
– Просто когда скучают – по семь эсэмэсок в день пишут, – буркнула Надя.
– Ну тебе, конечно, лучше знать, – насмешливо бросил журналист. – Именно столько ты мне и писала, как же.
Дима никак не мог наладить нормальный диалог. Словно тень Марьяны витала рядом и мешала ему.
Митрофанова выкладывала из пакета на стол продукты: ничего особо вкусного или праздничного. Традиционные йогурты, сухие каши, сыр. Никакого тебе тортика или бутылки вина. И даже хлеба для любимого не купила – сама Надежда мучного не ела, за фигурой следила.
Чувствовала она, что ли? Видела на расстоянии, что он изменил?
И тогда журналист прибег к испытанному средству: подошел к девушке сзади, крепко обнял. Но она с неожиданной силой вырвалась, отскочила.
– Да что с тобой, милая?
– Послушай, Дима...
Девушка стояла у окна, и Полуянов видел только ее силуэт. Выражение лица не разглядеть, но голос Нади чуть дрогнул.
– Послушай... – повторила она, – может, нам разъехаться?
– С какой стати?! – нахмурился репортер. Он был ошеломлен.
– С такой, что ты меня больше не любишь.
– С чего ты взяла?
– Но и это не главное...
– А что?
– Что я... мне кажется... больше не люблю тебя.
Дима всегда считал, что скорее услышит трубный глас с неба, чем подобные слова – из уст Надюшки. Ее он привычно считал своей – навсегда.
– Да ты с ума сошла! – воскликнул Полуянов.
– Если б действительно сошла, было б легче, – грустно и загадочно молвила подруга.
– У тебя что, кто-то появился? – еще больше нахмурился Дима.
– Пока нет, – ответила она.
Но улыбнулась – загадочно. И, черт возьми, девушка не играла!
Полуянов стал волноваться. Вот так номер! Тихая библиотекарша Надюша, кажется, наставила рога – ему. И это Диме не понравилось. Очень не понравилось. Глухая ревность затопила его.
– Значит, не скучала... – пробормотал он. И понимал, что своими репликами только теряет лицо, но остановиться не мог. – Вот откуда наезд, что эсэмэсок ей мало. Рыльце-то в пушку! Ну и как он в постели?
– Ах, Дима, что ты все на секс переводишь? – досадливо вскрикнула Надежда. – Не спала я ни с кем!
Голос подруги звучал искренне, и у Полуянова чуть отлегло.
– А о чем тогда речь? – успокоенно и даже самодовольно проговорил он. – Флиртовала с кем-то? Целовалась на День независимости на черной лестнице? У тебя в зале новый красавчик-доцент появился?
Никак Дима не мог избавиться от снисходительности по отношению к Надюхе, младшей своей подружке с детских лет, всю жизнь смотревшей на него чуть не как на бога.
– Ох, Дима... – вздохнула девушка: будто устала от непонимания, будто говорила с дефективным.
– Слушай, Надька, а давай лучше для начала поедим, а? – сменил тему Полуянов. – Хоть что-нибудь у тебя похрустеть-то имеется? А то у меня организм уже третий день на одном кофе работает.
Раньше, на заре их жизни, Надя при таком его заявлении немедленно спохватилась бы, засуетилась, стала извиняющимся голосом сетовать, что пирожки плохо поднялись. Но сейчас лишь сухо согласилась:
– Ладно. Давай перекусим.
А когда они уселись за стол – никаких разносолов, лишь куриный супчик да салат из фасоли, – Дима потребовал:
– Давай, рассказывай.
– По-моему, это тебе надо рассказывать. – Надя строго, с прищуром посмотрела ему прямо в глаза.
– И я расскажу тоже. Ох, у меня целая детективная история была...
– Я уже знаю.
– Откуда?
– Вся Москва знает. Все твои «Молвести» прочитали.
– Расскажу, расскажу.
«Может, и о Марьяне поведаю тоже – смотря по тому, насколько Надька далеко зашла в своем желании со мной расстаться».
– Только ты, – продолжил Полуянов, – будешь рассказывать первая.
– Почему это?
– Потому что я первый спросил.
– Ну ладно. У меня ведь тоже, знаешь ли, прямо настоящий детективный роман был.
– Детективный? А я думал – любовный.
– А какой же детектив нынче без любви? – с вызовом глянула на друга Надежда, и ее слова опять болезненно проскребли по душе Полуянова, снова всколыхнули его ревность.
– Давай, колись, Надюха. И рассказывай – все. Как на исповеди.
– Буду я еще перед тобой исповедоваться! – фыркнула Митрофанова.
– Ладно, не исповедывайся. Только не ври.
– А я никогда не вру. – Девушка не удержалась и добавила: – В отличие от некоторых.
– Не буду спорить, кто из нас честнее. А то мы до мамонтовых костей не кончим. Ты меня заинтриговала. Мне уже даже интересно: что у тебя там случилось? В библиотеке похитили очередные раритеты?
– Нет, не раритеты. И не в библиотеке. Там совсем другое. Не знаю, с чего начать...
– С начала, – самоуверенно подсказал Дмитрий.
– Ну ладно, – проговорила Надя. – Начало было странным. Я и думать не могла, что та случайная встреча потянет за собой такую цепь событий...
Эпилог
Прошел год.
Проводница Наташа встретила, наконец, настоящую любовь всей своей жизни. Произошло это не в вагоне, как мечталось ей в юности, а довольно тривиально: у подружки на дачке под Белоостровом.
Вячеслав (старше ее на двенадцать лет) сразу поразил Наташино воображение – своей уверенностью, спокойствием, тихим голосом и удивительными рассказами из собственной жизни. Рано овдовевший, он, бывший радист, моряк и полярник – три зимовки в Арктике, пять в Антарктиде! – теперь работал шофером. Да не простым бомбилой – благодаря совершенному знанию английского, развозил на лимузине по Питеру богатых иностранцев. Денег хватало.
Жить вместе они начали словно молодые: спустя две недели после знакомства, а через месяц Наташа уже переехала к нему. Еще спустя полгода сыграли свадьбу.
Наташа чувствовала, что любит, как никогда не любила в молодости, и счастлива, как никогда в жизни.
Однако другая ее мечта – завести ребенка – осталась пока не осуществленной. Из-за возраста рожать железнодорожнице было заказано. Усыновление паре запрещали – опять-таки не из-за юных лет обоих супругов и профессии Наташи. Но пара, кажется, нашла выход – они стали брать из детдома семилетнюю Любашу. Пока только на выходные. Девочка сперва дичилась, но теперь в них души не чает. Наталья со Славой собираются оформить над ней опекунство – тогда Любаша сможет жить с ними постоянно.
Для Елисея Ковтуна поездка в Питер стала последним его приключением и последним залетом. Спустя две недели после возвращения в столицу он скончался от передозировки.
Эльмира Мироновна Царева, вернувшись со съемок, всю свою энергию и талант посвятила больной дочери. Не дожидаясь решения вопроса о наследстве, она бросилась к знакомым артистам и режиссерам: Чулпан Хаматовой, Галине Волчек, Марку Захарову... Даже до Никиты Михалкова добралась. В итоге – о радость! – для того, чтобы профинансировать операцию ее дочери, все-таки нашелся спонсор.
Они отправились в Германию вдвоем. Старая актриса неотлучно проводила время с дочкой, сама порой удивляясь себе и своим невостребованным до сих пор запасам жертвенности и любви.
Операция прошла успешно (впрочем, врачи предпочитают осторожно говорить о «временной ремиссии»), и на днях Царева вместе с Ириной возвращаются в Москву.
Кряжин после гибели Волочковской (и Прокопенко) опять сорвался, запил. Спасло его лишь то, что генпродюсер компании, что снимала «Невозможно оторваться», не мог позволить себе потерять в разгаре съемок еще одного актера. Он направил к Николе настоящую спасательную экспедицию. Кряжин был вытрезвлен, закодирован и доставлен на съемочную площадку. Сыграл, как шептались за его спиной, вполноги, вполглаза, вполнакала – но сыграл...
Благодаря сложным интригам Старообрядцева и его бесчисленным связям в кинематографическом мире, должность режиссера-постановщика «Невозможно оторваться» досталась-таки ему. Впрочем, гораздо большую роль в его утверждении сыграло то, что летом, в разгар съемочного сезона, генеральному продюсеру так и не удалось найти Прокопенко более достойную замену.
