Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
– Беги, доченька… Беги… Не жди…
Но Таня все ж таки дождалась мать, подала ей руку и потащила за собой. Скала нависала прямо над их головами и даже выдавалась вперед, образуя над головами беглянок естественный базальтовый козырек. Теперь женщин сверху не было видно – даже если бы кто-то попытался углядеть их.
– Не останавливайся! – прошептала Татьяна срывающимся голосом. А у Юлии Николаевны не осталось даже сил говорить. Она прерывисто дышала, лицо болезненно покраснело, а на глазах выступили слезы.
И тут, одновременно с бесконечной жалостью к маме и безграничной радостью от своего чудесного спасения, Тане вдруг пришла в голову злорадная мысль, адресованная матери: «Будешь знать, как во всяких прохиндеев влюбляться и бегать за ними по свету».
Однако озвучивать ее девушка, разумеется, не стала.
* * *Давно. Мирослав Красс
Если у тебя есть данные, компрометирующие близкого человека, ты получаешь над ним определенную власть. Даже если он не знает, что ты – знаешь. К тому же новая информация всегда рисует партнера в ином, неожиданном свете.
Когда Мирослав видел довольно хрупкую Глэдис, мирно переодевающуюся перед сном: скинуты дневные наряды, надеты пижамные брючки и, голая по пояс, девушка чистит зубы, в тот момент ему почему-то всякий раз вспоминались показания охранника бостонского музея, которые цитировали газеты: «Девушка в форме копа приставила пистолет к моему виску». Ему вторил второй пострадавший: «У меня не было ни малейшего сомнения, что эта женщина сможет, если посчитает нужным, убить меня». Понятно, что эти два парня, Джордж и Финни, в своих интервью отчасти демонизировали налетчиков – им нужно было оправдаться за собственное бездарное и трусливое поведение во время ограбления музея. Однако обозреватели и криминальные репортеры наперебой отмечали: ума и решительности бандитам не занимать. Интересно, кто был тем, вторым, с кем возлюбленная Мирослава совершала нападение? Что с ним стало? И в каких он отношениях находился с Глэдис?
Знание прошлого любовницы стало для Миро дополнительным афродизиаком. Мысль, что он обнимает каждую ночь женщину, способную украсть картин на сотню миллионов… да и убить… она, эта мысль, добавляла дополнительных специй в его еженощный кайф. Но не только.
Информация об ограблении заставляла Красса задуматься. И первое, что пришло ему в голову: каким образом он может использовать знания о прошлом Глэдис? Работа в муниципальных больницах за гроши (тем паче, если сопоставлять с зарплатой в стамбульской клинике) давно его утомила. Да и с какой стати он должен пахать, будто вол, когда у его Глэдис имеются такие богатства?!
До того как Мирослав узнал о тайной стороне ее жизни, он полагал, что личное состояние девушки – миллиона два, может быть, три. Но, оказывается, сумма, на которую были застрахованы картины, составила более двухсот зеленых «лимонов»! Раз госпожа Хэйл эти деньги не проживает – значит, они покоятся в банке? Или Глэдис держит где-то в тайнике до сих пор не проданные шедевры?
…Прежде Мирослав тщетно ломал голову: куда его возлюбленная периодически исчезает? А уезжала она регулярно – несколько раз в месяц. И никогда не объясняла, как и с кем проводит время.
То шутила, уверяла, что она фанатка бейсбола и сопровождает любимую команду в поездках по стране. Но чаще просто обрывала Мирослава: «Не твое дело!»
И он препятствовать ей не мог.
Теперь же Красс уверился: отлучки, которые время от времени предпринимает Глэдис, связаны с тем самым ограблением. Может, она встречается с сообщником?
Или – якшается с покупателем коллекции?
Или – перепрятывает украденное?
Или – планирует новую акцию?
Он твердо решил разобраться. И когда сожительница в очередной раз позвонила ему в больницу и в телеграфном стиле выдала, что ей надо срочно отъехать на пару дней, Миро немедленно помчался к заведующему отделением и попросил отпустить его с дежурства: вопрос жизни и смерти! Завотделением давно устал от не слишком компетентного и не особо рьяного в труде славянина и только рукой махнул: ступай, мол! А про себя наконец определенно решил: на ставку он Красса не возьмет. Скоро закончится срок его интернатуры – и работы в клинике молодому врачу не предложат.
Мирослав вдобавок выпросил у неровно дышащей к нему сорокалетней медсестры на денек ее машину в обмен на свою – наврал с три короба, что пикап ему нужен, чтобы перевезти старинный комод.
Красс позвонил домой из автомата, слава богу, Глэдис оказалась на месте и сняла трубку. Он нажал на рычаг. Помчался к коттеджу, который они с гражданской женой снимали на окраине Монреаля.
Через четверть часа он припарковался неподалеку от дома и не сводил с входной двери глаз. А еще через десять минут Глэдис вырулила из гаража на своем «Мондео» (ничего бросающегося в глаза, никаких дорогих или экстравагантных покупок – таковы были ее принципы). Да, теперь Миро понимал, что на деле крылось за столь навязчивым желанием любовницы оставаться незамеченной или хотя бы малозаметной.
Особо опытным шпионом Мирослав не был. Ехал на своем пикапе, держась на пару машин позади Глэдис. Судя по генеральному курсу, она следовала в аэропорт.
Так оно и оказалось: его сожительница приехала в международный аэропорт «Пьер Трюдо». И там, на парковке, в сутолоке машин, он ее потерял.
Тогда Мирослав бросился в зал вылета. Производилась регистрация на несколько рейсов. Он прошелся вдоль стоек, стараясь не привлекать к себе внимания. Сердце колотилось. Решил: «Если Глэдис меня вдруг заметит – скажу, заревновал. Поехал проверять, с кем она едет. А вдруг она и вправду с мужичком отправляется – прелюбодеянием заняться?»
Но нет – вон его красавица, в гордом одиночестве. Уже подходит к стойке, и никакого спутника нету с нею рядом. Слава богу: значит, путешествует соло. Правда, любовник (или сообщник) может встречать ее в месте назначения, однако отчего-то Миро вдруг уверился: нет, цель ее поездки не секс, а бизнес; деньги – но не адюльтер.
А Глэдис тем временем пошла к самолету. Рейс, заметил Мирослав, международный. Маршрут Монреаль – Сент-Джонс, столица карибского острова Антигуа.
Карибы, Карибы!.. Подходящее местечко для темных делишек. Центр интернационального туризма и офшоров, разврата и «левых банков», продажной любви и налогового рая! За каким разделом в ассортименте услуг, предлагаемых Карибскими островами, отправляется туда Глэдис?
У Мирослава хватило ума не броситься вслед за ней, а, стиснув зубы, ждать.
Она вернулась через два дня – посвежевшее лицо, а взгляд, наоборот, усталый. Мирослав вел себя с ней сухо и неприязненно – в точности, как поступал бы обманутый муж (возможно, он таковым и являлся). А Глэдис ластилась к нему и говорила, что он у нее единственный, что ей очень жаль, но не может она ему все рассказать – пока не может, до поры до времени. Однако, продолжала она, Миро сам скоро узнает доподлинно, что за ее отлучками не крылось ровным счетом ничего плохого, а только забота о дальнейшем процветании их обоих.
Мирослав кивал, соглашался, потихоньку вроде бы оттаивал, а внутри билось: погоди, штучка, я еще выведу тебя на чистую воду! Впрочем, просто разоблачить ее козни уже представлялось ему не главным; главным стало – присоединиться к ней. Превратиться, в полном смысле слова (а не только в сексуальном или матримониальном), в партнера, компаньона, заставить ее делиться.
На Антигуа из Монреаля летали два рейса в неделю. Самолет маленький, там каждый пассажир на виду. Стало быть, если она вдруг снова отправится туда, вместе с ней одним бортом не полетишь. Тогда Мирослав прилежно изучил авиарасписание, составил маршрут и даже купил себе билет по маршруту Монреаль – Санто-Доминго (столица Доминиканы), а затем пересадка, и на местном самолетике на Антигуа. Билет был с открытой датой. И получалось, что его самолет, двигающийся кружным путем, должен вылететь на три часа раньше ее прямого рейса, а прибыть в Сент-Джонс раньше на час.
Теперь следовало раскрутить Глэдис, чтобы она заранее сказала, когда собирается в отлучку. И тогда Мирослав стал делать скорбное лицо и пенять, сколь ему не нравится, что ее отъезды происходят внезапно. «Если тебе нужно куда-то ездить – пожалуйста, я не против. Я даже готов не спрашивать, куда и зачем ты направляешься, раз ты не хочешь, чтоб я знал. Но предупреждай меня заранее. Хотя бы накануне. Иначе у меня бывает тяжелое чувство, как будто ты меня бросила совсем».
Что ж, иногда даже самому сильному мужчине простительно быть жалким. А любая железная леди порой бывает мягкой. И она обещала своему любовнику, что отныне будет предупреждать его за пару дней.
А вскоре сообщила ему вечером: «Я завтра уеду, меня не будет два дня. Не спрашивай, куда я еду, пока не могу ответить, однако рано или поздно я все тебе расскажу».
