Александр Волков - Два брата
Петр похвалил Маркова за порядок в мастерской и отправился осматривать дворец.
Он обошел вокруг здания своим размашистым шагом (свита поспешала за ним вприпрыжку) и полез на леса. Из свиты Петра за ним последовали Меншиков и Егор, остальные предпочли остаться внизу. Петр потребовал у десятника отвес, придирчиво проверял правильность кладки, ковырял желтым, прокуренным ногтем известку в пазах между кирпичами.
С высоты постройки развертывалась панорама Петербурга. Внизу протекала Нева, сверкали на солнце каналы и протоки. Широкие, прямые улицы рисовались четко, как на плане. Среди старых, уже почерневших от непогоды крыш блестели ярким золотом свежего теса новые, только что поставленные. Петербург рос как крепкое дитя, которому предстоит долгая и славная жизнь.
Город разрастался быстро. Люди, возвращавшиеся в столицу России после нескольких лет отсутствия, не узнавали ее. Появлялись новые улицы, возникали новые районы.
На месте пустынных болот возник оживленный город. По улицам, чеканя шаг, проходили утром на учение, а в полдень с учения отряды Преображенских и семеновских гвардейцев — хорошо обученные солдаты в зеленых мундирах с красными отворотами, с красными у преображенцев и голубыми у семеновцев воротниками. Сбоку шагали унтер-офицеры; отвороты и воротники их кафтанов были обшиты узким золотым галуном. Офицеры в мундирах, расшитых золотом, с серебряными гербами на касках, с голубыми, красными или белыми шарфами,[122] перекинутыми через правое плечо, вели колонны, горделиво постукивая о мостовую эспантонами. Эспантоны — коротенькие пики, украшенные государственными гербами, служили знаком офицерского достоинства. Сам царь Петр в торжественных процессиях появлялся с эспантоном.
Петербургским старожилам, наблюдавшим учения столичного гарнизона, странно было вспоминать, что местность, где построен город, всего десять лет назад служила театром военных действий. Казалось, что Петербург существует уже давно.
Глава XIII
ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ
Петр еще не терял надежды сделать из Алексея достойного себе преемника.
«Много дел сделано, — думал царь, — да только о сыне забыл. А надо бы его образумить…»
Царь строил флот, фабрики, реорганизовывал армию, готовился к решительной борьбе со шведами. А царевич с каждым годом, с каждым месяцем все дальше отходил от отца, и слухи о его вражде с царем ползли по всей стране.
Противники Петра думали, что придет время, когда сын поднимется на отца и, если победит, повернет Россию вспять, уничтожит все новое, что путем великих трудов создал при Петре русский народ. Враги царя прикрывались именем Алексея, группировались вокруг него.
Когда Карл XII двинулся к русским границам и все опасались, что шведский король пойдет на Москву и захватит незащищенную столицу, царь приказывал сыну:
— Крепи город! Так крепи, чтобы швед о него зубы поломал.
А царевич говорил друзьям:
— Авось швед до Москвы не доберется: его батюшка не допустит. А коли и доберется… Черт ли такую городину укрепит!
Но в душе Алексей таил мысли, в которых бы не признался даже на духу попу. Он думал:
«Хорошо, кабы Карл Москву забрал. Я бы с ним сумел поладить… Я б ему сказал: „Всё, что батюшкой завоевано, бери назад. Пожалуй, возьми на придачу и Новгород. А мне за то престол!“ Небось шведские штыки меня на троне крепко держали бы. Пускай попробовал бы меня батюшка скинуть!»
Петру донесли о бездеятельности царевича. Царь написал сыну грозное письмо. Царевич перепугался.
«Рано я свои тайные помыслы выказал… Надо повременить!..» Алексей обратился к заступничеству Екатерины, хотя и ненавидел ее. По ходатайству жены, царь вернул сыну милость.
Петр хотел, чтобы сын был так же работоспособен, как он сам, чтобы у него были такие же широкие интересы. Но Алексей упорно не желал оправдывать надежды, которые возлагал на него отец.
Петр написал сыну:
«Зоон![123] Ехать вам в Дрезден. Приказываем вам, чтобы вы честно жили и прилежали больше ученью, а именно языкам, геометрии и фортификации, также отчасти политическим делам. За сим управи бог путь ваш».
Царевич охотно согласился: только бы подальше от отцовских глаз! Он выехал из России с небольшой свитой в конце лета 1709 года.
Посылая сына за границу, отец не надеялся на его усердие и приставил к нему двух царедворцев: князя Трубецкого и графа Головкина. Эти люди были себе на уме. Зачем вызывать гнев царевича? Царь Петр часто хворает. Когда Алексей станет царем, он припомнит надзирателям неуважение к его персоне. Ведь кровь у него отцовская, нрав крутой.
Царские приставы угодливо отписывали в Россию, что царевич «прилежно в науках обращается».
На самом же деле царевич пировал, устраивал увеселительные прогулки по Саксонии в сопровождении услужливых Трубецкого и Головкина.
Но этому беспечальному житью пришел конец.
Царь Петр решил женить сына. По стародавнему русскому обычаю, в столицу свозили со всего царства невест — боярских дочерей, и оставалось только сделать выбор.
Петр задумал нарушить старинные порядки, избрав сыну супругу из иностранных принцесс. У царя были политические расчеты: брачным союзом он хотел установить тесную связь с одним из иностранных дворов.
Выбор царя пал на принцессу Софью-Шарлотту Бланкенбургскую, внучку одного из немецких герцогов. Сестра Софьи-Шарлотты, Елизавета, была замужем за австрийским эрцгерцогом Карлом, впоследствии императором. Предполагаемый брак должен был ввести Алексея Петровича как родственника в семью европейских монархов.
Шарлотта, худощавая, с лицом, попорченным оспой, с грустными темными глазами, не нравилась Алексею. Он предпочитал жениться на русской, но царевич понимал, что отца не переспорить, и подчинился.
14 октября 1711 года в саксонском городке Торгау, во дворце польской королевы, родственницы невесты, состоялось бракосочетание.
К свадьбе от фельдмаршала Меншикова был получен редкостный подарок — необычайной величины арбуз. С этим арбузом, обложенным шерстью и соломой и забитым в решетчатый ящик, фельдъегерь день и ночь скакал по дорогам России, Польши, Саксонии. Сердито звенели колокольцы, встречные поспешно сворачивали с дороги.
Арбуз подоспел вовремя, расторопный фельдъегерь получил царскую награду. Арбуз-путешественник был разрезан в присутствии нескольких монархов и привел коронованных застольников в восторг. Они восклицали хором:
— Чудо! Прелесть! В государстве вашего величества произрастают необычайные плоды!
Неугомонный Петр не дал молодым супругам возможности поближе познакомиться друг с другом: уже на четвертый день после свадьбы он приказал царевичу отправиться к войскам главным провиантмейстером. Алексей уехал в Торн,[124] и лишь спустя несколько недель к нему явилась жена со своей маленькой свитой.
Почти весь 1712 год молодые то вместе, а чаще порознь ездили по польским городам. А потом царевич был вызван в Москву.
Вернувшись на родину, Алексей Петрович со страхом ждал отцовского экзамена.
Приходилось давать ответ суровому отцу за бесполезно растраченные годы. Трудно было признаться в преступной бездеятельности перед человеком, который не уставал твердить, что «промедление смерти невозвратимой подобно», который успевал сделать столько, сколько не под силу нескольким обыкновенным людям.
Алексею показалось, что он нашел хороший способ уклониться от тягостного экзамена. Царевич взял заряженный пистолет и, бледнея от страха, нацелился мимо протянутой правой руки.
Грянул выстрел. Руку опалило порохом. В кабинет вбежал перепуганный камердинер Иван Афанасьев:
— Государь царевич, что с тобой?
Алексей криво усмехнулся и пробормотал, заикаясь:
— Заряжаючи пистоль, поранился нечаянно…
— Ах ты батюшки! — заохал старик. — Говорил я, не доведут до добра проклятые игрушки! Царское ли дело с оружием возиться? На то солдаты есть. Лекаря позвать, государь царевич?
— Не надо! Сам перевяжи.
На другой день царевича позвали к отцу. Трепещущий Алексей явился, держа в левой руке сверток купленных в Дрездене чертежей.
— Здравствуй, Алешенька! — приветливо сказал царь. — Чего такой скучный? Али не рад, что домой вернулся? Рассказывай, чему выучился? Чай, фортификацию знатно понял? О, сколько у тебя чертежей! Хвалю, хвалю за усердие…
Царь, позабыв о сыне, жадно углубился в чертежи. Он сам был неплохим фортификатором, немало крепостей было построено по его проектам.
— Молодец, Алеша! А вот, наприклад, начерти сейчас такую фортецию…
— Я, батюшка, не могу, — глухим голосом ответил царевич, — руку повредил, пистоль заряжаючи…
Царь пристально взглянул в испуганное, побледневшее лицо сына, еще раз просмотрел изящно сделанные чертежи… и все понял. На лице его проступила краска гнева. Голова судорожно затряслась. Усилием воли Петр сдержался, открыл ящик письменного стола и швырнул туда чертежи.
