Татьяна Устинова - Один день, одна ночь
Маня Поливанова в свое время этого Пашу ненавидела и считала – как все женщины, которым кажется, что в их несчастьях виноват кто угодно, только не сам любимый, – что у Артема все могло быть по-другому, если бы Паша не морочил ему голову.
Она была уверена, что если б кто-нибудь, друзья или родные, хоть раз удосужился надавать Артему по заднице и рассказать, что мир устроен совсем иначе, не так, как думают они с Пашей, он, скорее всего, посмотрел бы по сторонам попристальней и понял, что делает что-то не то!
Но родные были далеко, а Паше все нравилось. Покуда Артем – друг и почти младший брат – присутствовал в его жизни, слушался, просил совета, хвалил его сочинения, сочувствовал, подкидывал деньжат, когда они заводились, мировая гармония не нарушалась.
Вот они, два друга, талантливые, беспокойные, рефлексирующие. Да, неудачники, но неудачи их происходят именно от таланта – ведь это все равно что жить с ободранной кожей! Они не могут приспособиться, ну и что?.. Они и не должны приспосабливаться, мир должен сам оценить и принять их – за талант, страдания и муки. Если мир не замечает, ну что ж! Это не их вина, это беда окружающих.
Они рассказывали друг другу какие-то небылицы, не слушали и не верили ни слову, но это им решительно не мешало. Они были как будто последние из могикан, не отравленные деньгами и жаждой признания. Они постоянно боролись – с продюсерами, слушателями, женщинами, читателями, редакторами – и уверяли один другого, что у них такая судьба, быть одинокими и отвергнутыми.
Много лет Артему это нравилось. По крайней мере, Паша виртуозно объяснял ему, что он ни в чем не виноват, а бесконечные неудачи – удел любого таланта и поделать тут ничего нельзя. А раз нельзя поделать, то не стоит и пытаться.
А потом... надоело что-то.
Артем сильно устал, и выжженная пустыня за плечами перестала казаться ему романтичной и привлекательной. Взятая на себя роль одинокого всадника, который бредет по обочине, отпустив поводья, лошадь уже почти падает с голоду, а по дороге со свистом проносятся события, люди, интересная работа, со временем стала казаться ему... чужой. Не его.
Как будто он актер, вызванный «на замену»: и роль не его, и костюм маловат, и башмаки жмут, и текста он не знает!
Черт возьми, иногда думал Артем, рассматривая Пашину желтую отечную физиономию, неужели и я такой?! И у меня впереди все то же одиночество, тексты «в стол», узкая комнатушка с диваном в отвратительных пятнах, ненависть к себе, а заодно и ко всем окружающим, смертная тоска?..
Очень осторожно, очень робко он попробовал жить как-то по-другому, но ничего не выходило, ничего!.. Падающая с голоду лошадь неизменно сворачивала на обочину и плелась по ней кое-как, из последних сил.
Потом случились два события, две катастрофы.
Встреча и прощание.
Артем встретил Настюху, такую же несчастную, одинокую и пропадающую, как он сам, и понял, что должен ее спасти! Ну, хоть кого-то же он должен спасти!..
А Паша в то же самое время бросил Лену, которая родила от него мальчишку. Лена приехала в Питер из города Остров, работала музыкальным редактором на радио, снимала комнатушку на Охте, до слез обожала Пашу и тоже мечтала его спасти.
Спасала она его по-всякому: пыталась пристроить на радио, знакомила с какими-то продюсерами, силой вытаскивала из Интернета и из запоев, мчалась по первому зову на Садовую и по первому же приказанию убиралась к себе на Охту.
А потом родила, и Паша объявил ей, что им необходимо расстаться.
Он обещал помогать, если у него будет такая возможность. Он обещал навещать ребенка, если у него будет время. Он обещал принимать участие в воспитании, если у него появятся силы.
– У ребенка должен быть отец, я все понимаю, – сказал Паша Артему, когда тот примчался в Питер. – И у него есть отец! Но жить с ней я не могу. Я не могу, ты понимаешь?! Я до сих пор еще не разобрался в себе, а тут какой-то ребенок!
– Не какой-то, а твой, – поправил Артем, и у него зашумело у голове. – Это же твой ребенок!..
На это замечание Паша фыркнул и разразился речью о том, что он так не договаривался, он ничего не знал, его обманули. А когда узнал, аборт делать было поздно, да и Ленка, дуреха, ни за что не согласилась бы на аборт, вот теперь пусть и расхлебывает кашу. Она же сама заварила!..
– Это не каша, – выговорил Артем с усилием. – Это ребенок.
Паша продолжил в том смысле, что никто никому ничего не должен, уж он-то точно знает, и Артем поймал себя на том, что едва удерживается, чтобы не съездить ему по физиономии.
От ненависти у него сводило затылок, и руки стали мокрыми.
Он очень хорошо знал, что это за жизнь – одна женщина и один ребенок. Или два ребенка.
Отец погиб, когда ему был год. Пошел с мужиками на лодке и утонул в Байкале, и мать осталась одна. Не было войны, революции и голода. Просто не стало отца.
Мать работала в трех местах, чтобы как-то кормить, одевать и учить их с сестрой. По вечерам сестра напяливала на него, маленького, шубейку, туго-туго затягивала шарф, и они шли через полгорода в ПТУ, где мать мыла полы. Его сажали за стол, давали какое-нибудь учебное пособие, неважно какое, и велели не мешать и смотреть картинки. Он выучил наизусть зубчатые колеса, коленчатые валы в разрезе, шестерни и лопатки. Мать мыла крашеные коричневые полы, а сестра носила воду из туалета, далеко, со второго этажа, больше негде было налить. Она была маленькой, а ведро тяжелым, но она тащила его обеими руками впереди себя, выпятив худой детский живот. Когда вода плескала ей на ботинки, мать покрикивала, и сестра очень старалась не расплескать. Став постарше, она тоже стала мыть полы, а воду носил Артем, и самое лучшее время наступало, когда они доходили до спортзала! Там было свободно, мыть легко и хорошо пахло – кожей от спортивных снарядов и человеческим потом. Спортзал они мыли в последнюю очередь, и им весело было думать, что работа уже почти закончена, сейчас они пойдут домой через полгорода, и мать, которая старалась никогда не унывать, будет им рассказывать что-нибудь интересное. Артему особенно нравилось про Илью Муромца. Как он сидел на печи тридцать три года, а потом пошел и всех победил!.. Даже Соловья-разбойника, которого там, в этом Муроме, все боялись!..
Однажды, он уже в школе учился, чужие мальчишки отняли у него мешок со «сменкой» и закинули на гараж, и это была катастрофа, конец света!.. Как добыть башмаки, никто не знал, а других не было. Остались только боты, в которых он ходил по улице, и все!..
Мать, отпросившись с очередной работы, побежала выручать «сменку», но как?! Как ее выручить?!
Они бестолково топтались возле гаражей, Артем скулил, не переставая, как побитый щенок, а мать выговаривала ему за то, что он не «умеет за себя постоять», и еще, что «вещи нужно беречь, как зеницу ока», и тут пришел какой-то дядька.
Он пришел, должно быть, за машиной, веселый, большой, в кожаной куртке с погончиками! Он увидел Артема с матерью и спросил, что случилось, а потом мигом залез на гараж и скинул оттуда мешок.
Почему-то всю обратную дорогу мать плакала крупными, горячими слезами, которые падали на ее ворсистое пальтецо, страшное от времени и постоянной носки, и оставляли черные влажные пятна. Артем утешал ее, обещал, что будет «следить за вещами и научится стоять за себя», а она все повторяла, как устала и как у нее нет больше сил.
Став постарше, Артем Гудков поклялся себе страшной клятвой, что его дети никогда-никогда не останутся без него. Он не позволит себе ни утонуть, ни уйти, оставив их справляться, как они знают.
Все это Артем попытался объяснить лучшему другу, но тот, по своему обыкновению, не слушал. Он уже все решил, сразу и навсегда, и никакие мелодраматические истории его не интересовали.
Да и вообще, что происходит-то?! Есть ребенок, нет ребенка, какая разница?! Он, Паша, не стал от этого ни лучше, ни хуже. Ленка сама во всем виновата – это ее затея, значит, пусть и справляется как хочет. Не она первая, не она последняя, таких бестолковых, которые сначала рожают, а потом думают головой, великие тысячи.
Паша тут ни при чем.
И Артем съездил ему по физиономии.
Получилось это как-то совсем уж неожиданно и комично, словно в оперетте. Звук от пощечины вышел смачный, будто мокрую тряпку шмякнули на пол, и Паша от изумления чуть не свалился со стула.
А потом указал Артему на дверь.
Артем встал и ушел. Дружба кончилась.
Он принялся с жаром спасать Настюху, смутно понимая, что в этом его собственное единственное спасение, но у него плохо получалось. И посоветоваться не с кем! Друга и почти что брата не стало.
Забрать ее от мужа он не мог. На что бы они стали жить?.. Пристроиться на работу тоже не получалось, его никуда не брали, а там, где брали, было скверно, неинтересно и совсем уж гроши платили.
– Артемочка, – говорила Настюха каждый божий день, – ну, подожди немножко!.. Он все равно со мной разведется, он уже давно собирается! Он разведется и будет алименты платить Нийке! А если я подам на развод, он, может, и откажется платить, кто его знает. Судиться придется, а у него знаешь какие везде связи! Еще отберет дочку. Он уже грозился.
