Светлана Гончаренко - Победитель свое получит
– Бочков хочет вернуться к нам, – пояснила Тамара Сергеевна.
Она решила, что Илья бочковских намеков не понял и потому не потрясен.
– Вернуться? Он что, мыла наелся? – удивился Илья. – А как же Сургут?
– Мне рассказывали… Его жена сошлась с другим и выставила Бочкова из квартиры. Он очень одинок.
– Это не смертельно. Нашего Снегирева жены выставляли четыре раза, а он как огурчик.
Тамара Сергеевна печально смотрела на задернутые шторы. В комнате воцарилась тишина. Даже с экрана уставился на те же шторы какой-то прекрасно причесанный мужик с напудренным носом (должно быть, миллионер) и сочувственно молчал.
– Илья, это важно, – как заклинание повторила Тамара Сергеевна. – Ты рос без отца, а это неправильно. Это очень плохо для мальчика! Ты не знал, что такое крепкое отцовское плечо, сильная мужская рука, которая всегда поддержит и защитит. Я знаю, ты мучился, тосковал по родной душе…
– Да не тосковал я, – взвыл Илья.
Миллионер в телевизоре тоже погрустнел, будто понял, что Тамара Сергеевна вместо него сказала самые душевные и мудрые слова.
– Нет, тосковал! – настаивала она. – Не спорь со мной! Иначе откуда твоя угрюмость, твой цинизм, твоя привычка часами сидеть за компьютером? Если бы отец был рядом, ты бы вырос более крепким, бойким, жизнерадостным мальчиком…
– Имел бы зверский аппетит, румяные щеки и пышные бедра? Мама, все это ерунда!
– Только не прикидывайся, Илюша, что ночами ты не плакал, не мечтал, чтоб в один прекрасный день открылась дверь и отец со смехом взял тебя на руки и подбросил к потолку!
– Я никогда не хотел к потолку! И сейчас не хочу, – сказал Илья. – Ночью я не плакал, а спал. Бочкова я не помню, не знаю, мне его не жалко. Мне дела нет до его жен и квартир.
Тамара Сергеевна вздохнула:
– Прислушайся к себе, Илюша. Голос крови все-таки существует. Он подскажет, что тебе нужнее. Возможно, скоро отец войдет в твою жизнь, и она станет лучше. Прислушайся!
Илья прислушался. Ему очень хотелось есть, а в самой глубине души, вокруг иглы, которая прежде так саднила, а теперь почти не ощущалась – привык! – колечком свернулась Тара, заплаканная и не знающая своей судьбы. А вот голос крови молчал, вернее, настукивал в груди свое извечное тум-пам, тум-пам, тум-пам.
«Это конец. Наш концерн на грани разорения», – вздохнул миллионер в телевизоре и наконец моргнул.
– Знаешь, мам, мне все равно. Делай что хочешь, – сказал Илья. – Обо мне не беспокойся.
– Нет, это мне ничего не нужно! – воскликнула Тамара Сергеевна. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я даже написала стихи – они там, на серванте. Так все сложно!
– Ничего подобного. Все просто, мам! Пойду греть рассольник.
Давно не выдавалось такого спокойного вечера! Почему-то все сомнения разом отпустили, и Илья с чистой совестью отправился бродить по нордическому замку.
Просто удивительно – тут все осталось по-прежнему! Коварная волшебница Изора плескала по ветру белокурой гривой, улыбалась и никого не любила, маг Бальдо свистел над головой кожаными крыльями, а Тара с незнакомым кукольным лицом все время бежала впереди и размахивала мечом. Когда она прыгала со скалы на скалу, становилось особенно ясно, что она чужая – привидение, не имеющее ни веса, ни плоти, ни смуглой нежности, обретенной на нетском пляже, ни слез, ни желаний, ни смысла, ни жизни…
– Илюша, трубочку возьми! Тебя, – крикнула из соседней комнаты Тамара Сергеевна.
Она пыталась смотреть телевизор, но в ее руке был конверт с ужасающей красной розой.
Как ни странно, звонил Илье младший лейтенант Наиль Мухаметшин, причем с улицы Созидателей.
– Вы там в засаде? – обрадовался Илья.
– Еще чего! Просто подъехали на патрульной машине. Только тут тихо совсем. Двенадцать часов, а ни «Волги», ни убийц нету. Ты, Илюшка, наверное, врешь все? Сочиняешь? Мы на месте, ничего не обнаружили.
– «Волга» есть, – обиделся Илья. – Вчера днем она приезжала к режиссеру Попову, но он у Маринки спрятался.
– Какой Маринки? Какой режиссер? Что ты несешь?
– Режиссер в Москву уехал. Насовсем, со страху, – сообщил Илья и пересказал Наилю то, что услышал в туалете от Кирилла.
– Ладно, этот факт мы тоже проверим, – пообещал Наиль. – Какая-то группировка вполне может на этой «Волге» работать. Хотя к чему им режиссер? Бабок у него много, что ли? Проверим. А вот старик из девятой квартиры в порядке. Зачем ты говорил, что его сегодня мочить будут?
– Ты уверен, что он в порядке?
– Конечно! У него свет горит. На звонки в дверь он не открывает, зато играет на гармошке.
– А что он играет? Не «Амурские волны»?
– При чем тут волны? – удивился Наиль.
– Это условный знак, что его убивают. Если ты там рядом, прислушайся.
Наиль не ответил. В трубке послышался абстрактный треск пустого пространства. Илье показалось, что он улавливает далекие рулады гармошки. Потом эти смутные звуки перекрыл голос Наиля:
– Не могу понять, что играет, – слишком громко. Но веселенькая такая музычка.
– Наверное, «Марш энтузиастов». Это значит, деда не убивают и все хорошо.
– Чего же тут хорошего! Не удалось провести задержание с поличным. Каждую ночь я сюда ездить не могу.
– Наверное, вашу машину бандиты засекли, – предположил Илья. – Вы, часом, сирену не включали?
– Да ну тебя, Илюшка! Я думал, ты мне нормальную информацию слил. Я думал, убийство смогу раскрутить. А тут полоумный дед барыню играет, а больше ничего. Нуль.
– А ты нашел пропавшего гражданина Носенкова? Или ту старуху, у которой жил розовый кот? – напомнил Илья.
– Сюда не лезь! Здесь проводятся оперативные мероприятия. Я ведь и другую старуху нашел – она месяц назад под поезд бросилась. Угадай, где жила? В том же подъезде, наискосок от деда. Все умерли! И теперь все дела о пропавших объединили в одно. И передали Макарычеву! Макарычев опытный, но мне надо свое дело раскрутить, понимаешь? А ты про амурские волны гонишь. Тетя Тома не зря меня предупреждала. Говорит, ты часто фантазируешь, потому что рос без отца.
– Что-что? Когда это она тебе успела такого нарассказать?
– Я уже звонил сегодня, но тебя дома не было.
– Я, наверное, на вокзале был – провожал режиссера Попова. Он удирал от серой «Волги».
– Да ну тебя!
Вот так всегда – никому не понятны простые вещи.
Только когда Наиль бросил трубку, Илья вспомнил: у старика Хоменко есть номер его мобильного. Если старик не звонит и играет на гармошке что-то веселое – может быть, и барыню, – значит, у него в самом деле все в порядке.
Но почему в порядке? Куда подевались убийцы? На Попова переключились? Зачем? Мстят за покойного Гамлета и его отца? Или их Алим Петрович нанял прикончить Попова? А может, они просто Анжелику ищут? Кстати, где она?
Вопросы низались один за другим, но ни одного ответа не было. Голова у Ильи тяжелела. Нордический замок медленно таял перед глазами, как мороженое на блюдечке. Проговорил что-то прямо над ухом гнусавый вокзальный голос. Фирменный поезд Нетск – Москва дрогнул, тряхнул бомбошками на розовых занавесках и тронулся. Анжелика-Изора, тоже вся в розовом и потому малозаметная в сумраке купе, помахала белой неживой рукой. Она долго еще потом улыбалась и качала головой – совсем как в компьютерной иконке: «Прощай, Илюшка!»
А Кирилл Попов, кажется, так и остался сидеть в углу. Тогда что за брюки высовываются из-под верхней полки? Так и есть: это на плечиках висит чей-то черный костюм, неприятный, похоронный.
Сейчас даже женихи носят все белое, включая ботинки. А вот Тазит ходит только в черном. И Леха тоже. Алим Петрович хочет, чтобы его телохранители походили друг на друга, как двое из ларца… Стань таким, как Фруктикон… Мы в день счастливый юбилея хотим вам от души сказать: живите вечно, не старея, а мы вас будем обожать… Тара, Тара, ты не знала, что случится в этот день… И сели на лугу под липки…
– Илюша, ты потерял чувство меры!
Это сказала Тамара Сергеевна. Илья поднял на нее испуганное лицо. На его щеке отпечатались кубики клавиатуры, в глазах стоял ужас.
– Что? Утро уже? – пробормотал он.
Однако был еще вечер, вернее, глухая ночь. Новый день только-только родился и едва обозначился в календаре. Он еще клубился где-то далеко на горизонте. Он был закрыт сплошными тучами, над которыми шли своим обычным путем невидимые звезды, а луна холодно отражала невидимое солнце. День понемногу готовил свои чудеса, неприятности и удары. Всего этого еще надо было дождаться.
Первой неприятностью стала очередная буря. Ветер выворачивал хлипкие цветные зонтики и ломал их паучьи лапки. Ночью налились громадные лужи, а дождь и не думал кончаться. На работу фуроровцы добирались полумокрые, будто принимали сидячие ванны. Снегирев явился в полиэтиленовом дачном дождевике с остроконечным капюшоном. «Ой, гномик!» – приветствовал его нахальный сынок Лидки Хромовой из колбасного, который уже радостно скакал вдоль витрин.
