Д. Пален - Живой товар
А пока надо поторопиться, есть шанс хоть к концу назначенного срока успеть. Оно и кстати получится — пусть чувствует разгоряченный Тихонов, что не так-то я к нему и спешил…
В «Ландыше» было тихо — это кафе в основном студенты посещают, а сейчас они уже разъехались, кто на каникулы, кто на практику, кто денежки зарабатывать на зиму, — вот и тихо. Какая-то парочка ест мороженое, а в углу мужчина на последней стадии молодого возраста (по нынешней классификации ВОЗ молодой возраст считается до 45 лет) читает газетку на фоне высокого стакана с пивом. Видно, его мне и надо.
Подошел поближе — действительно «Зебру» читает, как раз мою статью. Подсел к нему.
— Да, — говорю, — Григорий Степанович вас точно описал, вы действительно очень похожи на молодого Тихонова.
Точнее сказать, на молодого Тихонова, который слегка поистаскался. Но когда тебе от человека что-то надо, говори ему только приятное.
— Я — независимый журналист Родимцев Андрей Игоревич, автор заинтересовавшей вас статьи. Вы хотели о чем-то говорить со мной?
* * *Кононенко поднял глаза.
Независимый журналист… Сикун ты плюгавый, бумагомарака, щелкопер поганый. И статейка твоя такая: смыслу с воробьиный нос, а остальное — намеки похабные…
— Это какой же Григорий Степанович?
— То есть… главный редактор вот этой газеты!
Наблюдательный человек, оказывается, главный редактор Григорий Степанович. Неосторожно. Не один человек из-за талантов своих пострадал за долгие века… Ладно, поглядим, как разговор пойдет.
— Ага… Ну ладно. Хотел я говорить с вами. Говорить прямо здесь будем, только потихоньку, ладно? Я так догадываюсь, в статье вашей речь идет про фирму ИФЦ, верно?..
Молчит, но по глазам вижу — верно, знает фирму.
— А девица эта, которой из бардака сбежать удалось, Гончарова по фамилии, так ведь?
Сопляк ты, независимый, все у тебя на морде написано вот такими буквами, побольше чем заголовок в газетке твоей подтирочной. Ну, а теперь глотай…
— Так вот слушайте: она там не одна такая через эту фирму прошла, и я вам сейчас их всех назову…
Ишь разгорелись глазенки, сейчас в штаны намочит на радостях!..
— Только знаете, разговор некороткий, что ж мы так, насухую? Пивка вам взять?
— Лучше уж чаю.
— Да ну, что за разговор под чай! А-а, это вы для ясности мы-ышления. Ну, тогда уж хоть кофе.
— Они тут кофе варить не умеют…
— Уметь-то умеют, воруют только. Ничего, я ей сейчас два слова скажу, такой кофе сварит, какого вы в жизни не пили.
Да, сопля независимая, такого кофейку ты в жизни не пил…
Кононенко вернулся от стойки, сел и продолжил все тем же вульгарным тоном:
— Так, кофе сейчас принесут, а вы пока доставайте свой блокнот и ручку. Э-э, стой, парень! А у тебя, случаем, магнитофончик японский не спрятан где в кармане? А ну, расстегни пиджачок… Не обижайся, факты рассказать — одно дело, а вот голос свой оставлять на пленке не хочу. Ладно, пиши…
Глава 27
ДАЧА ПО-СОВЕТСКИ
Наш участок — самый крайний, поэтому из наших шести соток сначала получилось семь — через дорожку был рядом лес, а потом тринадцать: соседи, уезжая в Америку, продали родителям свой надел. Так мы сразу стали настоящими помещиками — и сад, и огород, и даже на что-то похожее жилье. Сосед Боба был большой рукодельщик.
Вот от этого коттеджа ключи мама мне и вручила.
Пока мы ехали по городу, я участия в разговоре почти не принимала. Сказала только, что в деревню Квочки надо ехать по Южной трассе, за станцией Кульбаба свернуть через переезд, а там я покажу.
С этой Кульбабой был смешной момент: один приезжий из тогда еще Ленинграда, человек начитанный, но в наши края попавший впервые, жутко заинтересовался этим названием и начал увязывать его с курганом Куль-Оба и скифскими бабами. А когда я ему разъяснила, что это всего-навсего одуванчик, очень разочаровался, но потом воспрянул духом и начал выводить название одуванчика из славного скифского прошлого… «С раскосыми и жадными глазами». Интересно, кто появился раньше: скифы или одуванчики?..
Городской пейзаж сменился сельским краевидом. Кстати, о разнице в родственных языках: я не принадлежу к ярым сторонникам свирепого и повсеместного перехода на родную независимую речь, но никто меня не убедит, что чисто славянское образование «краевид» хуже, чем немецкое «ландшафт» или французское «пейзаж», то есть сельский вид, особенно в вышеупомянутом словосочетании «городской пейзаж»…
Перемена зрелища плюс ленивое блуждание по тропкам свободных ассоциаций благотворно подействовали на настроение. С медленным скрипом колков отпускались перетянутые за последние дни струны, становились мягче задубевшие мышцы на спине, у самого затылка…
Я вполуха участвовала в светской беседе, что завязалась на передних сиденьях. Батищев распускал хвост перед смутно знакомой девушкой, а Ира поддерживала разговор — поначалу немного неуклюже, а потом все свободнее и легче. После года за границей, в море чужого языка и быта (тут меня передернуло), не сразу вспоминались, видно, нужные слова и тон диалога.
Еще когда мы шли к машине, она спросила:
— Этот приятель твой про меня все знает?
— Ничего не знает. Я сказала только, что тебе известно кое-что лишнее и потому за тобой охотятся. Сама решай, что рассказывать, что нет — и когда.
Впрочем, сейчас у них шел разговор ни к чему не обязывающий, где-то на уровне предпоследней ступеньки перед флиртом, а острые углы она обходила за два квартала.
А у нас с Димой даже и разговоров таких не было. Как-то у нас все напрямую пошло, в лоб, прямо копытами по клумбам, с самой первой его фразы: «Хочу жениться». Старые мы, наверное, для этих пируэтов и антраша, а может — просто другие. Жизнь сделала другими… Знать бы, когда он приедет. Если приедет вообще. Дела его таинственные могут и задержать. Или скажет, что дела. Дела у него таинственные, сам он таинственный, и Надюша пока молчит, и СИС ее молчит…
Ух, каким же ароматом в открытое окно потянуло! Гречиха цветет, что ли? Или маслина дикая? До чего же я темная и неграмотная…
А ведь это впервые за всю неделю появилась возможность неспешно подумать о наших отношениях. С работы не успела выйти — Колесников собственной персоной тут как тут, а на работе только задумаешься — сразу звонит, прямо телепат какой-то.
Нет, по существу, я ни о чем не жалею и ни на что не жалуюсь. За сколько лет первый раз во мне нормальную женщину увидели! Которую баловать надо, опекать, всячески ублажать и бдительно охранять. Все это очень приятно, кто спорит…
Только как-то слишком уж мертвой хваткой. А эти вопросы проникновенные: «О чем задумалась?», «Что на работе?», «Раскрой душу родному человеку»… Зачем это все? Что ему мои рабочие проблемы? Ты-то за меня их решить не сможешь, ну и не лезь, не береди душу. А если ты такой всемогущий, что все проблемы можешь решить, так небось и узнать все сам можешь. Ты ведь такой умный, тебе все про всех сразу ясно…
Что ж ты за спец такой, и где ты вообще работаешь, что тебя никогда на месте нет, особенно когда нужен? Совсем как мой бывший…
А может, подруга, ты с жиру бесишься? Нечуткий — плохо, чуткий — опять нехорошо. Невнимательный — скотина, внимательный — чего не в свои дела лезет? Может, остановишься, красавица, и перестанешь ломать свою рыжую голову? Поимей терпение, жизнь сама все по местам расставит. И вся его таинственность на поверку окажется простым распусканием хвоста, все они распускают хвосты, только каждый на свой лад… A-а, мы и сами не лучше, со всеми нашими боевыми раскрасками, вырезами до талии и разрезами до пояса…
Мои размышления прервал Батищев:
— Аська, куда дальше?
Я завертела головой, как встрепанная. Не заметила, как доехали.
— Женечка, переезжай через пути, два квартала вверх, потом два вправо. Начнутся участки, езжай, никуда не сворачивая, до упора — это и будет наша цель.
— Наша цель — коммунизм, — пробормотала Ира.
Ты смотри, с детских лет не забыла.
— Это была наша цель, — Женя выделил слово «была». — А теперь мы строим светлое капиталистическое будущее.
Ира хмыкнула. Женька, наверное, решил, что это она его юмор оценила. А мне в этом хмыке другое послышалось. Еще бы, девочка этого светлого досыта наелась. Срочно уводим разговор в сторону.
— Так, господа…
— Господа… — Ира качнула головой.
— Пардон, дамы и господа… Еды у нас с собой вроде навалом, а вот за знакомство даже чокнуться нечем. Евгений, по дороге сельмаг будет, остановишь, я выйду.
— Через наши головы полезешь?
— Ну выпустишь, потрудишься.
— Да ладно, раз уж все равно мне вылезать, так вы решите, что надо — про хлеб не забыли? — а я схожу.
— Тогда я тебе хоть валюту подкину.
— Предпочитаю марки.
