Николай Андреев - Убейте прохожего!
Прежде чем впустить к Евгению Троицкому, Романова с Малявиным тщательно обыскали. Светловолосый мужчина лет тридцати пяти, одетый в строгий черный костюм, ощупал их, начиная с рукавов поднятых рук и заканчивая низом брюк. Провел в той же последовательности прибором, как прокомментировал Никита, способным обнаружить подслушивающие устройства, и только после этого разрешил войти в кабинет будущего губернатора.
Евгений Троицкий сидел в небольшой комнате за офисным столом и быстро писал. Не поднимая головы, кивнул в сторону стульев.
Не успел Никита раскрыть рот и произнести заранее заготовленную фразу о том, что ему доподлинно известно имя Пирата, как в кабинет вошла секретарь – симпатичная девушка в короткой юбке. Сказала Евгению Борисовичу о том, что ему звонят из Москвы.
Поблагодарив секретаря, Троицкий взял трубку стоящего на столе телефона.
Разговор между ним и тем, кто звонил, шел, как Романов понял из обрывочных фраз, о создании новой политической партии под названием «Фронт освобождения России». Получив краткий отчет о делах, Троицкий выразил недовольство по поводу задержки регистрации учредительных документов, выслушал объяснение причин, из-за которых произошла задержка, и пообещал втрое увеличить финансирование проекта сразу после того, как в банке «Народное доверие» вступит в должность новый председатель совета директоров.
Положил трубку на рычаг телефона и вопросительно посмотрел на Романова.
Романов посмотрел на Малявина, а Малявин, глядя Троицкому в глаза, сказал о том, что знает, кто такой Пират.
– И что? – спросил Троицкий.
Не ожидая подобной реакции, Малявин смешался. Промямлил что-то по поводу того, что ему, Евгению Борисовичу, как человеку заинтересованному, должно быть интересно знать о том, кто это.
– Ну, хорошо, – согласился Евгений Борисович. – И кто же это, по-вашему?
– По-нашему, это – вы!
Романов подумал, что Троицкий сейчас выгонит их. Однако тот не только не рассердился, услышав обвинение в свой адрес, наоборот, повел себя так, словно ему было приятно узнать о том, что наконец-то нашелся человек, который догадался об этом сам.
Он улыбнулся и спросил: есть ли у них доказательства.
Малявин, не долго думая, ответил: есть.
– Вася… то есть, Василий Сергеевич Романов, как вы знаете, один из самых уважаемых в городе людей, видел, как ваш брат убивал Пантелеева. И не только видел, но даже готов подтвердить это в суде!
Троицкий откинулся на спинку стула. Задумчиво пожевал нижнюю губу и, выразив сомнение по поводу того, что брат Юрка способен на подобное изуверство, пообещал непременно спросить его об этом, как только тот вернется из отпуска.
– А разве ваш брат уехал? – удивился Романов.
– Да, вчера утром. Кажется, в Австрию… Или в Австралию, точно не помню.
– А кто тогда, простите, нас только что обыскивал? – усмехнулся Малявин. – Скажете, его двойник?
Троицкий поморщился. Попросил Никиту Ивановича не быть столь мелочным в датах.
– Ну, какая разница, когда он уехал – вчера утром или сегодня вечером! Главное, что его уже практически здесь нет! Понятно?
Малявин согласно кивнул: дескать, куда уж понятней.
– Следы заметаете?
– Еще доказательства есть?
Малявин ответил: доказательства есть, но говорить о том, какие именно, он будет теперь только в зале суда и в присутствии прокурора.
Троицкий перестал улыбаться. Спросил: чего они хотят, чего добиваются.
Почувствовав, что цель близка, Малявин сделал последний шаг – потребовал, чтобы он, Троицкий, немедленно отказался от должности губернатора.
– И тогда я не стану предавать огласке информацию о том, кем вы являетесь на самом деле.
– А кем я являюсь на самом деле? – тихо спросил Троицкий. – Скажете, маньяком? Не надо… То, что я сделал, это, поверьте мне, детские шалости по сравнению с тем, что творят губернаторы у себя на местах. И никто их, между прочим, за это маньяками не считает… И потом, что я, собственно, совершил? Убил проворовавшегося банкира? Сто раз продавшегося политика? Неправедного прокурора, бомжиху, еврея, трех бездельников и одного уголовника?
Романов сказал, что еще он убил его дядю – великого труженика – Виктора Романова.
– Ах, да! – воскликнул Троицкий. – Извините, совсем забыл. Но вы же знаете: мы не хотели его убивать. Да я бы и это отребье, скажу вам честно, пока не стал трогать, если бы не возложенная на меня миссия! Я понимаю, понимаю, – произнес он, не дав перебить себя Малявину, уже открывшему рот, чтобы рассмеяться ему в лицо, – вы, наверное, думаете, что я сошел с ума на фоне мании величия? Нет, уверяю вас: это не так! Если я чем-то и страдаю, так это излишним здравомыслием… Так, например, я был готов к вашему приходу и даже заготовил несколько тезисов для разговора. Вот! – Троицкий помахал в воздухе листком бумаги. – Здесь написано, чтобы я, цитирую, был сдержанным и не давал Романову повода вывести меня из равновесия. Постарался выяснить, что еще, кроме убийства Пантелеева и трюка с Басинским, он может инкриминировать мне. Расположил его к себе – если получится, а если нет, то…
Оборвав себя на слове, Троицкий положил листок на стол. Сказал, что в конце последней фразы у него пока стоит длинное многоточие, и оттого, какое решение они примут в конце разговора, зависит ее окончательный вид.
– Как видите, я с вами предельно откровенен.
– То есть перед тем, как запугать нас, – решил уточнить Малявин, – вы перешли к третьему пункту программы – расположить?
Троицкий рассмеялся. Сказал, что первый пункт – быть сдержанным, он уже выполнил: в данную минуту он совершенно спокоен. Второй – что еще, кроме убийства Пантелеева и трюка с Басинским, они могут инкриминировать ему, тоже: ничего инкриминировать они не могут.
– Так что остался третий пункт – расположить вас к себе. И еще, возможно, четвертый – перетянуть на свою сторону.
– Простите, – вмешался в разговор Романов. – А кто на другой от вас стороне, можно узнать?
– А вы не догадываетесь?
– Евреи? – предположил Романов.
Троицкий поморщился. Сказал, что ему, Василию Сергеевичу, грешно думать о нем плохо – он не ксенофоб.
– Нет, Василий Сергеевич, не евреи, или, точнее сказать, не они одни. На противоположной от меня стороне – противники сильной России! Ее записные враги и те, для кого выражение «сильная Россия» является пустым звуком: казнокрады, правозащитники, наркоманы, алкоголики, маргиналы… Этот список можно продолжать долго – у слабого, как вы знаете, врагов много!
– Вряд ли тех, кого вы перечислили, можно называть врагами России, – возразил Романов.
– Ошибаетесь! – воскликнул Троицкий. – Не только можно, но и нужно! Вы только посмотрите, что происходит вокруг и внутри нас! С запада давят европейцы, с юга – американцы, с востока – китайцы. Изнутри Россию раздирают олигархи, сплошь, заметьте, евреи, и национальные, а точнее, националистические элиты! Так как, скажите на милость, можно противостоять им, если одни из нас открыто торгуют государственными интересами, другие с пеной у рта защищают людей от государства и пальцем не пошевелят для того, чтобы защитить государство от людей, а третьи – за дозу, за рюмку, за возможность каждый день спать до обеда, не задумываясь, пойдут на любое предательство!
Троицкий сорвался с места. Выбежал из-за стола и сказал, что каждый здравомыслящий и честный человек ныне обязан признать: Россия, расколотая демократами, находится на грани развала.
– Вот вы, Никита Иванович, – он ткнул пальцем в грудь Малявина, – неужели станете оспаривать сей факт?
Малявин сказал, что он лично никому ничего не обязан, но если ничего не изменится, Россию действительно когда-нибудь постигнет печальная участь Советского Союза.
– А вы? – обратился к Романову.
Романов сказал, что солидарен с Никитой.
– А что вы готовы сделать для того, чтобы не допустить раскола? – спросил Троицкий.
Малявин ответил: ничего такого, что могло бы реально повлиять на интеграционные процессы.
Романов вместо ответа молча пожал плечами.
– А почему бы вам, – предложил Троицкий, – как истинным патриотам, не примерить на себе кольчужку Пожарского и не призвать народ объединиться вокруг великой цели – спасения России!.. Что? – обвел взглядом Романова с Малявиным. – Кишка тонка? Или лень? Да нет, господа, вам не лень. Вы просто боитесь показаться смешными! Боитесь, что ваши хорошие знакомые расскажут другим вашим хорошим знакомым о том, как над вами глумилась толпа идиотов… Так с какой стати вы хотели высмеять меня, когда я сказал, что на меня возложена миссия стать человеком, который объединит и возглавит таких, как вы: честных, правильных, но трусливых и безынициативных!
Романов сказал, что Россию, конечно, можно спасти, уничтожив тех, кто не хочет объединяться вокруг великой цели, но вряд ли это будет та Россия, о которой они думают.
