Фридрих Незнанский - Кандидат на убийство
— Значит, он пользовался авторитетом?
— Да, и большим!
— Но в таком случае как объяснить ваше заявление следователю Злотникову?.. — Гордеев понял, что пришло время для решающего удара.
Морозова вздрогнула, но глаз не подняла.
— Вы знаете про мое заявление? — упавшим голосом спросила, вернее, даже констатировала она.
— Это моя работа, — пожал плечами Гордеев, — я обязан знакомиться со всеми материалами дела моего подзащитного.
Клавдия Семеновна чуть заметно кивнула и тяжело вздохнула. Гордеев положил две ложки сахара в чашку и опустил туда же кружочек лимона.
— И все же, Клавдия Семеновна, — сделав паузу, вновь спросил он, — как объяснить ваше заявление? Вернее, как сообразуется ваше заявление и то, что вы мне сообщили сейчас, — об уважении, любви, кристальной честности…
— Мое заявление — ложь, — наконец произнесла Морозова, чуть подумав.
Гордеев удивленно поднял брови:
— Вы сделали ложное заявление следователю?
— Да, — твердо сказала она. Силы снова вернулись к Клавдии Семеновне, и она смогла посмотреть в глаза Гордееву.
— Как же так? — развел руками Гордеев. — Вы обманули следствие…
— Мне очень стыдно…
— Но ведь дача заведомо ложных показаний строго карается. Вы знали об этом?
— Знала. — Клавдия Семеновна опять тяжело вздохнула.
— Тогда вы должны объяснить… Почему вы написали такое заявление?
— Почему? — Клавдия Семеновна чуть помедлила. — Хорошо. Я расскажу… Но только вам. Я навела справки и доверяю вам.
— Я вас слушаю, — насторожился Гордеев.
— Но имейте в виду, Юрий Петрович, то, что я вам скажу, вы не сможете использовать в интересах защиты. На следствии я буду настаивать на своем заявлении…
— Хм… Почему?
Клавдия Семеновна решительно поднялась со стула:
— Идемте, только тихо…
Морозова чуть слышно приоткрыла дверь в боковую комнату. В глубине стояла детская кроватка. Свет из прихожей падал на лицо спящей девочки.
— Посмотрите, только тихо… — прошептала Морозова.
Затем, убедившись, что Гордеев увидел девочку, Клавдия Семеновна осторожно прикрыла дверь и знаком велела адвокату вернуться на кухню.
— Это Людочка, — произнесла она грустно.
— Хорошая девочка, — молвил Гордеев, просто чтобы что-нибудь сказать.
— Как вы думаете, сколько ей лет? — спросила Морозова.
— Лет девять-десять… — ответил Гордеев. Он не успел как следует разглядеть девочку, но в ее возрасте был почти уверен. — Ну, может, одиннадцать…
— Ей восемнадцать лет, — бесстрастно произнесла Клавдия Семеновна. — Скоро будет девятнадцать…
— Сколько?! Но как же?.. — Гордеев с удивлением уставился на Клавдию Семеновну. В возрасте девочки он не мог так сильно ошибиться.
— Она моя внучка… Единственная… Она все, что у меня есть родного… Моя дочь попала в автокатастрофу с мужем, отцом Людочки. Слава погиб сразу, а Люба… — Морозова на мгновение остановилась. Тень прошлого вновь напомнила о себе. Воспоминания переполняли женщину, и она с трудом подбирала слова. — Они тогда ждали Людочку… Врачи два месяца боролись за жизнь Любы. Но спасти не смогли. Она так и не узнала, что у нее дочка… Врачи извлекли восьмимесячную крошку. Девочку выходили в родильном отделении сестры. Спасибо им. Я забрала внучку и с тех пор все время рядом с ней…
— Так это из-за аварии она отстает в развитии?
— Да. И я думаю, из-за лекарств, которые вводили Любе… — Клавдия Семеновна вновь замолчала, а затем, глядя прямо в глаза Гордеева, твердо добавила: — Людочка моя любовь и моя боль. Я готова на все, чтобы с ней ничего не случилось…
— Понимаю…
— Я могу пойти ради нее даже на обман, — сказала Морозова и выразительно взглянула на адвоката.
Гордеев кивнул:
— Кажется, я догадываюсь. Значит, заявление Злотникову вы сделали, чтобы оградить внучку от какой-то опасности?
— Да.
— Как же это произошло? — недоумевал Гордеев.
— Не все ли равно? Сделанного не воротишь. И ничего уже нельзя изменить.
— Тогда тем более, — Гордеев старался говорить как можно более убедительно, — если изменить нельзя, вам нечего бояться. Вы смело можете мне рассказать, при каких обстоятельствах вас вынудили написать заведомо ложное заявление.
Клавдия Семеновна немного помолчала, как бы собираясь с духом, отхлебнула из чашки уже остывшего чая и, наконец, произнесла:
— Хорошо, я расскажу. Все равно, если вам вздумается повторить это на суде, я скажу, что все выдумки…
— Конечно, — беспечно махнул рукой Гордеев, — вам нечего бояться.
— На прошлой неделе мне позвонила воспитательница Люды из спецшколы. Она сказала, что Люда пропала, ее нигде не могут найти. Я кинулась в школу, ее слова подтвердились… Людочки и след простыл. Я чуть с ума не сошла. Мы вместе с воспитательницами обегали всю школу, заглянули в каждый закоулочек. Опросили ее подруг… Никаких результатов…
— То есть она исчезла из школы?
— Да. Я тут же обратилась в милицию, но там ответили, что начнут поиски только через три дня…
— Да, к сожалению, у нас такие правила, — подтвердил Гордеев. — Сначала нужно подождать, — может быть, пропавший явится сам. Много, знаете ли, таких случаев, когда люди сами возвращаются.
— Плевать мне на их правила! Я-то прекрасно знаю, что девочка никуда, буквально никуда не могла пойти.
— И тем не менее… — вздохнул Гордеев.
— Короче говоря, в милиции меня не захотели и слушать. Весь вечер и всю ночь я обзванивала больницы и морги… Никаких следов. Телефоны, по которым можно было звонить, закончились, постепенно угасала и всякая надежда. А утром вдруг раздался громкий стук в дверь… Я открыла, на пороге стояла Людочка… Живая и невредимая. Помню, я так закричала от радости, что соседи высыпали из своих дверей… Подхватила Людочку на руки…
Клавдия Семеновна тихонько заплакала, аккуратно промакивая слезы, обильно скатывающиеся по ее морщинистым щекам, белоснежным платочком.
— И что рассказала девочка? Где она была? — Гордееву не терпелось узнать подробности этой странной истории.
— Да… В руках у нее была большая, очень красивая кукла. Людочка сказала, что какой-то добрый дядя подарил ей ее, а потом они долго катались на большой машине. И радостно добавила, что дядя обещал еще ее покатать… Я закрыла дверь и подбежала к окну. Внизу, у подъезда, стояла большая серая машина, в нее сел какой-то мужчина в желтой кожаной куртке. Тут же зазвонил телефон, и я подняла трубку..
— Звонил похититель, — догадался Гордеев. — Да…
«Значит, шантаж, — подумал адвокат. — И в случае с Соловьевым, скорее всего, тоже».
— Что же он потребовал?
— Он сказал, что если не хочу совсем потерять внучку, то должна написать заявление и отнести его следователю Злотникову, в прокуратуру.
— Он предупреждал, что заявление касается Варганова?
— Да. Я ведь спросила, что за заявление. А он чуть хмыкнул и ответил, что. это касается моего шефа. И добавил, что шутить они не любят и второго предупреждения не будет. Либо я отнесу заявление, либо никогда не увижу Людочку. И дал отбой. Я тут же подошла к окну — серой машины уже не было, видимо, он говорил со мной, уже отъехав от дома.
— А вы не запомнили лицо этого человека в желтой куртке?
Клавдия Семеновна отрицательно покачала головой:
— Нет. Он ведь стоял внизу, а у нас седьмой этаж. И смотрел он вниз.
— Понятно… А машина? Какая марка?
— Кажется, «мерседес». Но я совершенно не уверена. Вы понимаете, я была в таком состоянии, что мне было не до этого…
— Да, понимаю… А что вы должны были написать в заявлении, он сказал?
— Нет. Текст заявления, распечатанный на принтере, лежал в кармане Людочкиной шубки. Я особенно и не вдумывалась в содержание. Просто тут же переписала его от руки, как требовали, подхватила Людочку и бросилась в прокуратуру. Там передала письмо следователю. — Клавдия Семеновна выжидающе посмотрела на Гордеева. — Вот, собственно, и все…
— И с тех пор они больше не появлялись?
— К счастью, нет… Да и зачем им лишний раз появляться — я ведь выполнила их требование.
— Да, с их стороны это было бы непростительной ошибкой… Но вы, Клавдия Семеновна, должны понимать, что из-за этого заявления Варганов может получить дополнительный срок, — жестко произнес Гордеев.
— Конечно, понимаю… Знаете, я никогда в жизни не солгала… Ни разу. А чтобы на работе — так это вообще исключено… За это меня Виталий Викторович и ценил. И вот я мало того что солгала, так еще и хорошего человека под монастырь подвожу… Этот мой поступок как камень на шее висит… И главное — ничего сделать не могу. Если Людочка опять пропадет, я этого не перенесу.
— Я понимаю, — сказал Гордеев, — но так оставлять тоже нельзя. Это ведь все враги Варганова. Они организовали две страшные провокации и упекли его в тюрьму.
