Софи Ханна - Полужизни
В голосе Йен звучало неподдельное волнение. Она не забыла о ЧП, не выбросила его из головы, как посоветовал бы жирный дрочила Ланд.
– Зря я оставила Кьяру на стенде! Она не подумала о возможных последствиях, вот и попала в историю. Одна посетительница захотела купить «Аббертон», а Кьяра соврала, что картина уже продана. Очевидно, соврала неловко, потому что посетительница не поверила. Сказала, что хочет купить любую другую картину Мэри, раз уж эта продана. Ту т Кьяра перепугалась не на шутку, решив, что настырная особа шпионит по просьбе Мэри.
– Вряд ли! – вздохнула Чарли.
– Вы не видели ту женщину! – возразила Йен. – Неуравновешенная дамочка, и это мягко сказано. Я ни о чем не подозревала, пока в обед не сменила Кьяру на стенде. Картину Мэри Кьяра уже спрятала, но я-то не знала, что «Аббертон» вообще привозили на выставку! Думала, он у меня в мастерской, Мэри дожидается.
– Так странная посетительница вернулась? – Чарли старательно изобразила удивление.
– Да, вместе с мужчиной. Правда, мужчина делал вид, что он не с ней. Я догадалась, что они вместе, лишь когда мужчина зашагал прочь, а женщина побежала следом. Мне она кричала, что картина Мэри Трелиз утром была на нашем стенде, а Кьяра – лгунья. Я не поняла, о чем она, и сказала: простите, вы ошиблись. Через пару минут я нашла «Аббертон» под стопкой эстампов, но истеричная особа уже убежала.
– А Мэри откуда про ЧП узнала? – спросила Чарли. Такой вывод напрашивался сам собой.
– От меня. – Йен поморщилась. – Я не могла не сказать. Что та безумная с выставки – ее шпионка, я не верила, а вот что она знакома с Мэри и может нажаловаться, не исключала и решила прийти с повинной. Точнее, позвонить.
– И она снова отреагировала болезненно?
– Бросила трубку, а на следующий день явилась за картиной. Ни слова не сказала, даже не взглянула в мою сторону... С тех пор ни слуху ни духу. Я и звонить, и писать пробовала – безрезультатно. В итоге я сдалась.
– А Кьяра? – полюбопытствовала Чарли.
– Уволилась через неделю после выставки, – процедила Йен.
«Не по своей воле», – догадалась Чарли, а вслух спросила:
– Полагаю, у вас нет фотографий картин, которые Мэри приносила в галерею?
Чем больше Чарли слышала об «Аббертоне», тем больше хотела на него взглянуть: из-за чего весь сыр-бор?
– Были, – потупилась Йен, точно стыдилась признаться. – Вообще-то Мэри сразу заставила пообещать: никаких фотографий. Я дала слово и собиралась его держать, но когда поняла, что Мэри вот-вот заберет картину, сделала пару снимков. Показывать их я не планировала, просто хотела оставить память о картине, которая произвела на меня большое впечатление и изменила отношение к работе. Однако после ЧП, когда Мэри бросила трубку, я стерла снимки и в фотоаппарате, и в компьютере. Подумала, так справедливее. Я вообще не имела права фотографировать. Слово я не сдержала и не оправдала доверие Мэри. Вопреки моим надеждам, сомнений не оставалось: ее агентом мне не быть. – В лице Йен читалась физическая боль. – В общем, у меня нет фотографий ни «Аббертона», ни других работ Мэри. Я ежедневно спрашиваю себя, правильно ли поступила. Вы будете смеяться, мол, проблем настоящих не знала, и не ошибетесь, и тем не менее... Решение уничтожить те снимки оказалось, пожалуй, самым нелегким в моей жизни.
9
4 марта 2008 года, вторник
На часах четыре, и я наконец готова.
На разбор документов в «Багетной мастерской Сида» ушел почти целый день. Начала я в шесть утра – заперла дверь на два засова и устроилась на полу с фонариком, чтобы с улицы не было видно свет. Пару раз в дверь стучали, но я не обращала внимания.
Слава богу, Эйден ведет подробную документацию! Я составила список клиентов и обзвонила всех, спрашивая, не видел ли кто его вчера или сегодня. Никто не видел.
Я знаю о двух его друзьях. Первый, Джим Мэр, живет в Ноттингеме и работает в городском консультационном бюро, второй, Дэвид Бут (они с Эйденом вместе учились в школе), живет в Роундесли и работает на пивоварне. Мы с ним пару раз встречались.
Дэвид заявил, что не видел Эйдена с Рождества, и я ему поверила. Дозвониться до Джима Мэра было сложнее, но все же мне удалось. Он очень удивился. По его словам, он не общался с Эйденом уже лет десять.
Родители Эйдена умерли, с отчимом он давно порвал отношения. Брат с сестрой гораздо старше его. Эйден ежегодно поздравляет их с Рождеством, но не разговаривает даже по телефону. Я нашла номера обоих в записной книжке, позвонила и спросила, не у них ли Эйден. Оба изумленно ответили, что нет.
Я не отчаивалась. На всех этих людей я особых надежд не возлагала и мысленно готовилась к следующему шагу.
Следующий шаг – посещение дома номер пятнадцать по Мегсон-Кресент. Ни встретить Мэри, ни застать у нее Эйдена я больше не боюсь. Наоборот, успокоюсь, если мои наихудшие опасения подтвердятся. Махинации и заговоры простить невозможно, а заговорщикам все равно: чувства и переживания других их не интересуют.
Остался единственный вариант: Мэри и Эйден сообща доводят меня до безумия.
Надо запереть мастерскую. Вместе с ключами из кармана вылетает бумажка с номером сотового Чарли Зэйлер. Я попросила его вчера и была уверена, что она откажет. Я поднимаю бумажку, чувствуя угрызения совести: Чарли посоветовала не ездить к Мэри, а я решила иначе.
Еду по Силсфорд-роуд. Посаженные вдоль дороги деревья клонятся навстречу друг другу, образуя зеленый коридор. На этом отрезке очень красиво, но скоро деревья поредеют, асфальт пойдет выбоинами, а вдоль дороги появятся дома, по сравнению с которыми моя парковая сторожка – настоящий дворец. Местная школа построена из серо-зеленых бетонных блоков и больше напоминает тюрьму, за ней магазин уцененных товаров, а чуть дальше – поворот к Уинстэнли-Истейт.
В прошлый раз я ехала на черепашьей скорости – прохожие наверняка думали, что дамочка желает снять мальчика. Тогда хотелось отложить встречу во что бы то ни стало, зато сегодня я уверенно жму на газ. Поскорее бы с этим разделаться!
Дом Мэри выглядит все так же. Машины Эйдена не видно ни на подъездной дорожке, ни поблизости.
– Открывай! – барабаню в дверь я.
Мэри выглядит еще хуже, чем в прошлый раз, – кожа серая, волосы как у самодельной куклы. Вырвать бы эти уродливые патлы!
– Рут! – Мэри придерживает дверь обеими руками, налегает всем весом: иначе захлопнется, и я не смогу войти. – Ты вернулась... – В голосе удивление. Неужели Мэри надеялась, что я буду бояться ее вечно?
– Он здесь? – спрашиваю я.
– Он?
Я толкаю дверь и влетаю в прихожую. На первом этаже никого. Разве только люди на портретах... Вот миниатюрная женщина с нездоровой, точно присборенной на лбу кожей. Черты лица мелкие, «птичьи». На одном протрете она смотрит в зеркало, а ее отражение – на меня. Взгляд недобрый, обвиняющий...
– Рут! – Мэри трогает меня за рукав. – В чем дело? Кого ты ищешь?
– Эйдена. Где он? – Не дожидаясь ответа, я поднимаюсь по ступенькам.
– Эйден Сид? Про которого меня детективы расспрашивали? – Мэри поднимается вслед за мной. – Я с ним не знакома.
– Ты лжешь! Он был здесь и вчера вечером, и на прошлой неделе...
– Успокойся! – Она подходит ближе, хочет взять меня за руку.
– Не трогай меня!
– Хорошо, не буду. Давай присядем и поговорим. В чем ты меня обвиняешь, я понятия не имею, но, честное слово, Эйдена здесь нет.
Я отворачиваюсь и что есть силы толкаю ближайшую дверь – она аж о стену ударяется. За дверью ванная, совсем крошечная. Эйдена нет. Над унитазом сушильный шкаф. Полотенца, простыни, наволочки... Вскоре шкаф пустеет.
Ничего...
– Где он? – снова спрашиваю я.
– Эйдена здесь нет. Давай спустимся на первый этаж и поговорим. Я-то надеялась, ты кое-что мне принесла. – Мэри делает жест, будто что-то пишет.
Я впиваюсь взглядом в следующую дверь, которую она загораживает корпусом.
– Прочь с дороги! Эйден там, да? Он там со всеми картинами?
Мэри уже не улыбается, а надменно поджимает губы.
– Твоего Эйдена здесь нет, только на слово ты мне не поверишь. Что же, убедись сама! Я буду внизу. Как закончишь, поговорим.
Ладно, от Мэри я избавилась, теперь все хорошенько обыскать! В первой же спальне я распахиваю шкафы, выдвигаю ящики, вываливаю их содержимое на пол. Складывать обратно и не думаю: пусть хозяйка этим озаботится! Напоследок отодвигаю дырявую штору – ничего. В спальне нет ни Эйдена, ни его вещей.
«Вдруг ты ошибаешься?» – шепчет внутренний голос.
Дверь в следующую комнату до конца не открывается, мешают картины Мэри, протискиваюсь туда бочком. Внизу ревет музыка. «Переживу! Переживу!» – твердят визгливые голоса. Это любимая песня Мэри, похоже, ничего другого она не слушает. Пахнет табачным дымом... Ясно, Мэри курит на кухне и ждет, когда я спущусь и признаю поражение.
В спальне с окнами на Мегсон-Кресент картин заметно прибавилось. В этой комнате прятаться удобнее всего! Одну за другой я переношу картины в спальню Мэри. Она меня явно слышит, но остановить не пытается.
