Наталья Борохова - Досье на адвоката
– Я знаю, что это ты убил девчонку. Не отпирайся. Я видел твою одежду в пятнах от крови и травы. Я видел, как ты смотрел на меня взглядом нашкодившего волчонка. Ты – мерзавец!
Но отец не стал делиться своим открытием с правоохранительными органами. Он сделал все, чтобы скандал, где упоминалось его имя и имя Везунчика, замяли. Виновника злодеяния так и не нашли…
– Все, казалось бы, кончилось, – рассказывал Климов. – Но я навсегда запомнил то чувство, когда гордая и заносчивая Сашка вдруг поняла, что ее убивают. Она хрипела, извивалась, но продолжала цепляться за свою жалкую жизнь. А как чувствовал себя я? О, я был богом, способным дарить и отнимать жизнь. Мне не нужен был секс. Ощущения от него были несравнимы с теми, которые испытывал я, совершая убийство. Я вдруг понял, что мое предназначение в жизни и состоит в том, чтобы наказывать женщин. Отгадай, кто был следующим? Не поверишь, моя собственная мать…
Нет, Бедняга не убил ее, хотя она этого, без сомнения, заслуживала. На помощь пришел случай.
После окончания школы бедный парень работал у отца водителем и курьером в одном лице. Разумеется, кроме служебной необходимости приходилось возить домашних. В один из вечеров он встречал свою мать в аэропорту. Та возвращалась из заграничной поездки свежая и отдохнувшая.
– О, это было великолепно! – не замолкала она всю дорогу. – Море, пальмы и все такое.
«Все такое – это массажисты, инструкторы по подводному плаванию, экскурсоводы. Со сколькими из них ты переспала?» – угрюмо думал он.
Словно читая его мысли, мать продолжила:
– Испанские мужчины так темпераментны. Ты наверняка в этом знаешь толк. Правда, дружок?
Она была в превосходном настроении, раз называла его так ласково. Но ему было не до шуток.
– Я не разбираюсь в испанских мужчинах, – буркнул он. – Мне нет до них никакого дела.
Мамаша расхохоталась:
– Может, насчет испанцев я и загнула! Тебе больше подходят наши соотечественники. Ты ведь гей. Я правильно догадалась?
Бедняга вцепился в баранку так, что у него побелели костяшки пальцев.
– Я никогда не видела рядом с тобой девчонки, – подтрунивала мать. – Ты хоть бы Везунчика попросил. Глядишь, нашел бы для тебя какую-нибудь убогую. Вместе вы составите чудную пару.
В его висках жарко пульсировала кровь. Он плохо соображал, а следить за дорогой становилось все труднее. Мать, словно отыгрываясь на Бедняге за свое долгое отсутствие, продолжала:
– До чего разными бывают близнецы! Посмотреть со стороны на вас с Везунчиком, ни за что не догадаешься, что вы рождены от одной женщины. Честно говоря, я никогда не чувствовала себя твоей матерью. Ты такой… что ты делаешь, мерзавец! Следи за дорогой.
Она хотела сказать что-то еще, но не успела. Бедняга, занятый своими черными думами, прозевал знаки ограничения скорости. Дорога делала впереди крутой поворот. Выправить машину было почти невозможно. Их занесло, они полетели под откос. Автомобиль несколько раз перевернулся, врезался в дерево и наконец остановился.
Когда Бедняга пришел в себя, он постарался выбраться наружу. С большим трудом, но ему это удалось. Мать была еще жива, но ее зажало в искореженном кузове намертво. Она истекала кровью и стонала:
– Вызови помощь. Я умираю.
Он подошел к ней поближе, заглянул в глаза и спросил:
– Тебе больно?
– Не то слово. Меня просто разрывает на части. Я не могу дышать.
– Это хорошо, – ответил он.
– Что ты стоишь, подонок! – из последних сил прохрипела она.
– Этого подонка воспитала ты, – напомнил он. – Теперь никто и никогда не сможет меня обидеть.
Тогда мать, впервые за свою жизнь, увидела в глазах Бедняги жгучую ненависть. Она испугалась не на шутку:
– Сынок, помоги! Я же твоя мама. Не оставляй меня здесь одну. Я не выдержу мучений.
Бедняга рассмеялся:
– Вот как? Ты наконец вспомнила, что приходишься мне матерью. Этого момента стоило подождать…
Светало. Машин на трассе было мало. Дорожное происшествие осталось незамеченным. К ним на помощь никто не спешил. Бедняга стоял и смотрел, как в страшных мучениях погибает женщина, которая некогда подарила ему жизнь. Ему было ее совсем не жаль…
– Многочисленные переломы, сотрясение мозга и прочее, – констатировал патологоанатом. – Но ее можно было спасти. Если бы помощь поспела вовремя. Она умерла от сильнейшей кровопотери. Отец был категоричен:
– Это ты убил ее! Не спорь. Я видел твои глаза. Из маленького озлобленного волчонка ты превратился в волка. Убирайся прочь!
Так Бедняга был изгнан из родительского дома…
Лиза как могла противилась сну. Она поняла, что заснуть – это значит умереть, поэтому старалась не сводить глаз с Чулочника, внимательно слушать все то, что он ей говорит. Но делать это становилось все труднее. Веки наливались неподъемной тяжестью, а улавливать смысл повествования было уже непросто. Она пыталась выиграть время, хотя умом понимала, что это ей не поможет.
– Зачем ты стал убивать женщин? – спросила она. По большому счету, ответ ей был уже неинтересен.
Чулочник был в восторге от своей идеи предсмертной исповеди. Даже серийному убийце хочется иногда излить душу. Но где найти благодарного слушателя? Не обращаться же за этим в прокуратуру. Поэтому он только порадовался вопросу своей жертвы.
– Я хотел вызвать к жизни те же ощущения, которые испытал в далекую июньскую ночь. Пытаясь найти альтернативу убийству, я перебрал все, что можно, в сексе. Обращался к услугам профессионалок, которые за определенную мзду терпели унижения и побои. Я даже завязывал им руки белыми чулками. Но все это была игра. Я уходил злой и неудовлетворенный, а по ночам мне снилась Сашка: сломленная, обездвиженная мной и с теми же чулками на шее.
И вот я сорвался… Девушка была молода, но чрезвычайно испорчена, развратна. Она согласилась со мной поиграть в те же игры, которые терпели остальные. Не знаю, может, я не рассчитал силы, может, она оказалась недостаточно выносливой, но она грязно выругалась и ударила меня. Перед моими глазами опять, как и тогда, опустилась завеса. Я потерял ориентацию. Помню лишь те чудные ощущения, которые охватили все мое естество… Результат вам известен – я убил ее. Это была первая после Саши женщина, подарившая мне радость.
Конечно, после этого происшествия я испытывал некоторые угрызения совести, но скоро нашел себе оправдание. Вспомните, если вы еще на это способны, кем были те, кого обнаруживали задушенными таинственным Чулочником? Все они были шлюхами. Все они заслуживали смерти. Вы должны понять, что случайных жертв среди них не было. Я действовал избирательно и думаю, что это меня оправдывает. Разве вы с этим не согласны?
– Нет, – покачала головой Лиза. – Бедная Саша была лишь беспечной школьницей, обожающей мужское внимание и подарки. Я тоже являюсь исключением из твоего правила.
– Отвечу по порядку, – Климов будто вел пресс-конференцию. – Я согласен с тем, что моя одноклассница была еще очень молода, но не могу согласиться с тем, что это снимает с нее ответственность за ее слова и поступки. Она была продажна по своей сути. Вспомните белые чулки, за которые мой брат смог купить ее душу. Вы верно отметили еще тогда, в разговоре со мной, что этот невинный предмет женского туалета стал для меня символом измены. С тех пор на шее каждой наказанной мною твари сыщики находили белые чулки. По-моему, забавная деталь, вы не находите?
– Действительно, забавно. Обхохочешься, – вяло ответила Лиза. – А Николь, твоя последняя жертва и несчастная свидетельница, она тоже умерла с чулками на шее?
– Какая свидетельница?
– Какой смысл отрицать, Климов? Это та девица, которая видела тебя во дворе, после того как ты убил Марину Дробыш. Кстати, она не собиралась сообщать твои приметы в прокуратуру. Ее можно было и не убивать.
– Ты имеешь в виду ту особу, которая…
– …танцевала в «Полночном бризе», – зевнула Елизавета. – Но бог с ней, ей уже все равно ничем не поможешь. Ты забыл про мой второй вопрос. Неужели и меня ты записал в ряды ночных бабочек? С моей репутацией вроде все в порядке, а если еще учесть маленький нюанс, что я дала тебе свободу, а может, даже спасла жизнь, то твою логику и вовсе трудно понять.
Климов улыбался.
– Сейчас я перехожу к самой щекотливой части нашей беседы. Не поверите, я волнуюсь как мальчишка, – признался он. – Вы – чудесная девушка. Встретив вас, я поверил, что, оказывается, не все женщины – законченные дряни и проститутки.
У Лизы мелькнуло что-то вроде слабой надежды на спасение.
– Клянусь, я не собирался вас убивать. Вы не мой типаж, Елизавета Германовна! Уничтожив вас, я не испытаю удовольствия, одно лишь расстройство и ненужные укоры совести.
Дубровская сонно пыталась постичь замысловатую логику маньяка.
– Вам просто не повезло, – объяснил он. – Кто же мог предположить, что обстоятельства сложатся таким дурным образом? Я встречаю у вас Андрея, молодого человека, который когда-то был действующим лицом той школьной драмы. Как мог быть я уверен, что он не выболтает вам некоторые детали того странного происшествия? Зная ваш ум, нетрудно было предположить, что вы проведете параллель между тем давним случаем и сериями убийств в вашем городе. А получив ответ, вы не замедлите поделиться своими сенсационными подозрениями с кем-нибудь из следователей, ведь так?
