Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 2. Подозреваемые
А на следующий день этой даме (из лаборатории моей подруги) позвонили. И сказали, чтобы тогда-то и тогда-то она была дома. Потому что к ней придёт офицер. Проверять, насколько ужасно живёт её ребёнок. Настучавший на маму за жестокое с ним обращение. Стуканул на мамку, Павлик Морозов, никакое американское гражданство не помогло.
В общем, пришёл этот офицер какой-то там службы ювенальной юстиции – и офигел. В комнате у мальчонки – дворец. Только картин Рубенса и скрипки Гварнери не хватает. А рояль кабинетный, все прочие мебеля-джакузи, компьютеры-спортивные тренажёры и проч. – присутствуют. Как и дорогой ремонт вкупе с шёлковыми простынями. Мамка с папкой американским на первом этаже жмутся и в душике омываются, на обычном бельишке почивают. В холодильник офицер заглянул. «Это едим мы! – показал американский папка. – А это – сынишка!» Офицер немного обалдел от ассортимента сынишки унижаемого-притесняемого-избиваемого, а про банку икры так и вовсе спросил: «Что это?!» Объяснили. Офицер пожаловался, что никогда такого не пробовал. Американский папка давай офицеру на жену плакаться, де, если бы ему хотя бы йоту такого внимания, как сыну, жена уделяла… Офицер папку прервал, сказав, что этим самым своим, недолюбленным этим самым, сигнализируйте… в другую службу. А сынишке-гадёнышу сказал, чтобы паковал вещи. В семье с ним, в натуре, очень плохо обращаются, и он, офицер, этот факт зафиксировал. И потому маму и папу лишают родительских прав, а его, бедного мальчика, переводят в государственный интернат, где будет он жить на полном довольствии, в просторной комнатке на четверых, с завтраком-обедом-ужином из продуктов куда менее экзотических, чем рыбьи яйца, коими мамка дитя несовершеннолетнее чуть не умучила насмерть. Естественно, мальчик сможет работать на компьютере в компьютерном классе интерната, пользоваться публичной библиотекой и даже играть на пианино. По воскресеньям. В общем, не без чувства юмора и педагогических талантов офицер оказался. На своём месте человек, что называется. Теперь сын сотрудницы моей подруги ходит как то постельное бельё – шёлковый. Боится, что его от мамкиных истязаний отлучат.
Зачем я тебе это пересказываю? Ты же терпеть не можешь детей. И я их терпеть не могу. В отличие от сотрудницы лаборатории моей подруги, любящей своего маленького мальчика, который в двенадцать лет выше её на целую голову. Два года назад этот любимый мальчик захотел собаку. Сейчас мама этого милого мальчика пристраивает красавца-умницу лабрадора (породу сы́ночка заказывал), потому что чудо-дитя наигралось, каково тебе? Хорошо, что в США ты обязан собаку пристроить. Если выгонишь на помойку – так тебе не поздоровится ой как. Тут бездомных неухоженных собак как класса не существует, слава богу.
Наверное, рассказываю, потому что с собаки ассоциативный ряд и начался. Вот пусть он собакой и закончится.
Ни черта я, Северный, не смыслю ни в детях, ни в собаках. Генетику не перепрёшь ни одним воспитанием. Сенбернар до последнего вздоха останется сенбернаром, как его ни калечь. Гиено-свинья при первом же удобном случае вонзит зубы тебе в шею, как ни вбивай в неё Закон.
Мне было лет семь, когда я читала «Остров доктора Моро». Ночью. На кухне. При свече. Не помню, почему именно так. Помню, что мне было очень страшно. И я оплакивала сенбернара так, как больше никого и никогда не оплакивала. Смешно, не правда ли?
Вчера мы с подругой допились до енота. Натурально! Пьём-пьём-пьём, веселимся-жалуемся, истории разные вспоминаем, а тут – енот. Нет, не так. ЕНОТ! Здоровенная такая полосатая шапка на забор влезла и смотрит на нас круглыми глазами, типа, тётки, вы чего здесь? Это же мой двор! Я кофе выпить, покурить вышел, а тут – тётки! Минуты три на нас смотрел, пока мы не рассмеялись. И тогда он медленно ушёл, сполз куда-то по лимонному дереву.
Хочется, чтобы мир был полон людей с чувством юмора, не без педагогических талантов. Хочется, чтобы родители любили детей – и наоборот. Хочется, чтобы собак не бросали – и тогда собаки не будут бросаться. Все думают, что я циничная прожжённая стерва, а я – наивный трепетный идеалист. Об этом знает только моя подруга (про которую думают то же, а она – суть то же, что и я), но она никому не проговорится, потому что Калифорния далеко. И ты теперь знаешь. Не сдашь властям? Мне стыдно, что я наивный трепетный идеалист. Так стыдно, как будто у меня сифилис или ещё чего похуже.
А ещё я очень по тебе соскучилась и уже жду не дождусь того ресторана-букета-кольца (хотя теперь, после того как ты узнал о том, что я – наивный трепетный идеалист, ты, возможно, не сделаешь мне предложения руки и сердца). Мне очень нравится здесь. И ещё мне нравится писать тебе письма. Мне этого будет не хватать. Когда люди вместе – они редко пишут друг другу письма. А жаль.
В любом случае я прилетаю в следующую субботу, в 10.45, в Домодедово. Номер рейса я не помню, смотреть мне лень, подруга подгоняет меня уже быстрее ехать на winery, не думаю, что именно в следующую субботу, именно в 10.45 Домодедово будет завалено рейсами из JFK, так что не ошибёшься. Прилетать в субботу утром – это очень удобно. Сперва я высплюсь в самолёте Сан-Франциско – Нью-Йорк (пять часов), затем я окончательно высплюсь в самолёте Нью-Йорк – Москва (десять часов). Ты меня встретишь и отвезёшь в квартиру моей дочери. Потому что мыться и одеваться, будучи почти невестой, не пристало в доме жениха. Назначай ресторан часов на семь вечера. В ресторан я прибуду сама.
Писем я тебе больше не буду писать.
Как только увижу пса – сразу скажу, как его имя.
Северный хотел было ответить. Но захлопнул лэптоп, погладил безымянного терьера, лежащего у ног, посмотрел на сопящего на софе Соколова, написал записку: «Ещё раз выгуляй пса! И напомни Дарию, что если он не напишет мне о прочитанном, то подарков от меня никогда больше не получит!» – и отправился на работу. Ему было очень хорошо. Почему – он не мог объяснить. Само желание анализировать своё состояние пропало. Всю дорогу в голове крутился какой-то учебно-протокольный текст: «По большей части эмоции возникают в ответ на внешние стимулы. Ощущение эмоций зависит от характера стимулов и индивидуальной восприимчивости этих стимулов. Физические аспекты эмоциональных ощущений можно разделить на два основных элемента: неврологический процесс, инициируемый внешними или психологическими стимулами; физиологическое возбуждение, вызванное стимулами…» И что-то там, бла-бла-бла, про роль: миндалины, коры головного мозга, психологических и культурных факторов… Всеволод Алексеевич был законченно, беспричинно счастлив.
В этом благостном состоянии он пребывал до самого вечера. И даже безымянный терьер не испортил ему настроения – ничего не погрыз и нигде не нагадил. Разве что подпрыгивал до самого потолка по прибытии Северного домой. Чем настроение только улучшил. Удивительно прыгучее существо, удивительно!
Северный выгулял пса. И присел к лэптопу. Счастье счастьем, а текущих рабочих вопросов никто не отменял. Он открыл почту, перечитал последнее письмо Алёны. Несколько раз перечитал. На сосредоточенную аналитическую работу мозг никак не хотел настраиваться. Счастливые люди глупеют. Давно доказано. Им, счастливым, сложнее сосредоточиться. Особенно – на чужих несчастьях. Пока он варил себе кофе, бродил по любимому маршруту с «кухонной зоны» на лоджию, в почту вывалилось письмо от… Дария Соколова.
Здравствуй, дядя Сева!
Я прочитал те книги, что ты мне купил. Это очень хорошие книги. Папа завёл мне почтовый ящик, чтобы я с ним переписывался. Но я подумал, что это глупо, и спросил его, как можно написать тебе. А ещё папа говорит про «Остров доктора Моро», что сто лет назад никто не мог представить, что эта книга станет книгой для детей. Её читали взрослые. Такая она была разноплановая. Мне она понравилась. «Волшебная лавка» мне тоже понравилась, спасибо!
Спокойной тебе ночи, дядя Сева.
Северному почему-то вспомнился убитый горем шеф-повар «Пожарских котлет» с его милым акцентом. Он улыбнулся и нажал «ответить»:
Здравствуй, идиот!
И ты ещё больший идиот, чем даже я мог предположить! Можно учить детишек обманывать «для пользы правды» – в жизни пригодится. Но становиться инициатором и пособником глупого вранья своих своим – это развращение. Увы тебе, друг мой, ты совсем не понимаешь собственных детей. Но ты их любишь настолько огромной, безразмерной любовью, что тебе многое простится. Наверное… Передай Дарию, наверняка вертящемуся у тебя под ногами, хотя ему давно пора в койку, что у него есть время до конца недели. На собственные мысли «о». А не на твои отмазки «про».
Привет супруге и Дашуте.
