Станислав Гагарин - Третий апостол
— Расскажите о том дне.
— Хорошо. День этот я запомнил потому, что тогда родился мой сын, был его день рождения.
— Когда он родился?
— Двадцать восьмого июня. Я захотел устроить обед, парню исполнилось четырнадцать. Ко мне на кордон пришли из Шпаковки гости. Мой брат с женой и крестный Игоря, сына, значит… Тоже с женой. И два приятеля сына, мальчишки, они учатся вместе в школе. Ближе к вечеру решил я угостить гостей свежей ухой, настоящей, рыбацкой… А такую надо готовить не в доме, не на плите, а прямо на берегу. Мы разложили костер неподалеку от кордона, а когда уха была готова и я стал наливать гостям в миски, тогда и подошел к нам этот парень.
— Посмотрите на эти фотографии. Нет ли его здесь?
— Да. Вот этот парень. Я сразу его узнал. Знаете, в лесу работать — надо уметь быть приметливым, глаз становится довольно цепким.
— И что было дальше?
— Подошел он, этот парень, и стоит. Говорю ему: «Садись, гостем будешь». Сел. Близко сел от костра, на пенек. Молчит. Ладно, думаю, не в моей манере навязываться с расспросами. Надо — заговоришь сам. И настроение, товарищ следователь, у меня было хорошее, праздничное. Предложил поужинать с нами. Съел он миску ухи, чаю выпил, сказал при этом «спасибо». Больше мы ничего от него не слыхали.
Крестный стал было задирать его. Ну, за молчаливость… А мне такое больше по душе. Болтунов не люблю… Я крестного и одернул. Оставь, говорю, человека в покое… С час он у нас посидел, товарищ следователь… Да, не больше часа.
— Не помните ли, когда подошел к вам этот человек?
— Часу в восьмом вечера. На время не смотрел, но по солнцу знаю точно. А ушел уже в девятом. Поднялся, куртку натянул и двинул прямо в лес.
— Вы сказали «натянул куртку»…
— Сидел близко от костра, жарко стало. Тогда он куртку снял, положил на пенек и сел на нее. Потому, наверно, и потерял эту штучку…
— Вы говорите про медальон с фотографией?
— Вот именно. Штучку эту нашла дочь на второй день. Рядом с пеньком и лежала. Я б вернул ее, вещь-то золотая… Только ни адреса, ничего там не было. Одна фотография девушки. В те дни было много работы на кордоне, отлучиться я не мог. Потому и отослал находку в понедельник в Шпаковку. Написал записку участковому, отдал ее и золотую вещь сыну, отправил в Шпаковку. Вот и все, что я могу рассказать.
— Вы не встречали больше того человека в лесу?
— Нет, не встречал.
— Хорошо. Прочитайте вот это. Я записал с ваших слов все, что вы здесь говорили. Если согласны с текстом, подпишите.
— Я могу идти теперь, товарищ следователь?
— Придется вам еще немного потрудиться, Оливер Петрович. Возможно, этот человек, о котором вы говорили, находится в больнице. Сейчас мы поедем туда. Надо, чтоб вы опознали его там, в палате, где будет находиться еще несколько больных. Не возражаете?
— А что, я всегда готов. Особенно, если дело того требует…
IVЛеденев подошел к столу начальника управления, где лежала стопка книг. Юрий Алексеевич стал их перебирать и улыбнулся: книги были по истории религии, атеистические комментарии к Библии и Евангелию, монографии по религиозным проблемам.
— Попади к вам в кабинет непосвященный человек, Александр Николаевич, — сказал Леденев, — обнаружив там сии произведения, он долго ломал бы голову, прежде чем догадаться о вашей профессии.
— И не скажи, Юрий Алексеевич, — сокрушенно развел руками Жуков. — Прямо-таки не государственное учреждение, а филиал богословского факультета… Так ты говоришь, мой Кравченко доказал алиби Петерса?
— Бесспорно и неопровержимо. Лесник кормил Петерса ухой, когда стреляли в профессора Маркерта. Он опознал аспиранта на фотографии и в палате, куда поместили еще пятерых больных одного примерно возраста с Валдемаром. Потерянный Петерсом медальон с фотографией Татьяны Маркерт тоже неплохое доказательство. Опознали фотографию и остальные гости Верро, что сидели в тот вечер у костра. Федор специально ездил в Шпаковку. Да… Знаете, мне понравился энтузиазм, с которым он безжалостно расправлялся с собственной версией, защищал Петерса. Хорошие у вас люди, Александр Николаевич…
— На том стоим, дорогой москвич, — довольно улыбаясь сказал Жуков.
Он вдруг помрачнел.
— А все-таки дело не сдвинулось с места…
— Почему «не сдвинулось»? Я так не считаю, Александр Николаевич. На мой взгляд, опровергнутая версия не отдаляет нас от истины, а приближает к ней.
— Так-то оно так… Но что я скажу сегодня вечером Бирюкову?
— Скажите, что Леденев нащупал след.
— Ты серьезно, Юрий Алексеевич?
— Серьезно.
— Так поделись своими соображениями!
— Рано, Александр Николаевич, рано. Мои соображения не подкрепляются пока железными фактами. Они проходят скорее по линии психологических парадоксов. Так, кое-что затеплилось в сознании. Некий огонек замаячил. Надо подуть на него, подуть, чтоб разгорелся… Знаете, как искорка, упавшая на трут. Не забыл еще, как в войну мы огонь добывали?
— Не забыл… Ну что ж, пожалуйста. Только раздувай искру посильнее, — проворчал Жуков.
Он обиделся на скрытность Леденена, но стремился не показать этого.
И Юрий Алексеевич понял душевное состояние коллеги. Ему хотелось прямо вот сейчас поделиться собственными соображениями с начальником управления, но Леденев ждал подтверждения зародившейся у него версии из Москвы. Эти сведения он запросил по личному каналу связи. Но вдруг товарищи ничего подходящего для него не нащупают? Что тогда? Останется лишь с разочарованным видом разводить на глазах у Жукова руками, демонстрируя перед расстроенным Александром Николаевичем оперативную беспомощность. Ну а если окажется, что он, Леденев, на верному пути… Что ж, от этой его временной сдержанности в первую очередь выиграет дело, что и есть самое главное.
Александр Николаевич нажал кнопку и, когда в дверях появилась секретарь, сказал:
— Приглашайте товарищей, Людмила Борисовна. Пусть заходят…
Секретарь держала в руке конверт. Она взглянула на Юрия Алексеевича, потом вопросительно посмотрела на Жукова.
— Срочная шифровка из Москвы, Александр Николаевич, — сказала Людмила Борисовна. — Адресована лично товарищу Леденеву…
— Так в чем же дело? — спросил начальник управления, и в голосе его обнаружилось явное раздражение. — Товарищ Леденев стоит перед вами. Вот и вручите ему конверт.
Когда сотрудники, принимавшие участие в расследовании загадочного убийства профессора Маркерта, вошли в кабинет и расселись за столом для заседаний, Александр Николаевич сказал:
— Давненько не собирались мы вместе. Кажется, теперь в этом настала необходимость. Сейчас Юрий Алексеевич подобьет, что называется, бабки. Потом обменяемся друг с другом соображениями, наметим новые разработки, попытаемся выйти ближе к цели. Дело это, товарищи, весьма сложное и запутанное, но заканчивать его нам… Давайте внутренне соберемся, до конца используем интеллектуальные возможности и профессиональные навыки каждого. Прошу вас, Юрий Алексеевич… Начинайте.
Леденев поднялся из-за стола.
— Разрешите, Александр Николаевич, буду говорить стоя. Такая поза лучше мобилизует, между прочим… Так вот, начнем с самого начала. Что было нам известно в первый день расследования? Убит профессор Маркерт, атеист, ученый международной известности. Убит двумя выстрелами из американского кольта армейского образца тридцать восьмого калибра. Следов убийца не оставил. Только сам профессор Маркерт обозначил некую зацепку, когда по неизвестной для нас причине зажал в кулаке фигурку апостола Петра. Если, впрочем, действие это не было инсценировано третьим лицом… Именно третьим, поскольку эксперт Франичек доказал, что Маркерт еще жил какое-то время и пытался добраться до книжного шкафа. Впрочем, может быть, он полз по кабинету неосознанно во время агонии. Могло быть такое, Вацлав Матисович?
Доктор Франичек согласно кивнул.
— Вполне, Юрий Алексеевич.
— Однажды в разговоре с Арвидом Карловичем я высказал предположение, что этим третьим лицом могла быть Магда Брук. С целью отработки этой версии мною были организованы некоторые следственные действия, в результате которых я вынужден снять сие предположение. Ваша первоначальная ставка, товарищи, на фигурку апостола Петра как на предсмертное указание профессора Маркерта является пока незыблемой.
— Значит, мы еще годимся на что-нибудь, — заметил начальник управления. — А, товарищи?
Люди заулыбались, завздыхали, оживились.
— Все это так, это логично, идея с третьим апостолом, нет слов, была и остается заманчивой, — сказал Леденев. — Но боюсь, товарищи, что мы несколько увлеклись евангельской стороной дела. Весьма вероятно, что ларчик открывается просто. Дело в том, что апостол существовал в наши дни. По крайней мере, в тот период, когда в прибалтийских лесах действовала банда верных братьев, возглавляемая Черным Юрисом.
