Наталья Александрова - Сафари на гиен
– Так что же вы собираетесь со мной сделать? Как я понимаю, падение из окна исключается – мы на первом этаже; если на меня рухнет что-то тяжелое, например стеллаж, – это не обязательно приведет к летальному исходу…
Трегубович, ничего не ответив, вытащил из ящика стола моток толстого двужильного провода и принялся разматывать его, ища глазами розетку.
– Ах, значит, поражение электрическим током! – констатировала Надежда.
И хоть она изо всех сил старалась сохранить самообладание и не показывать страха, это удавалось ей все хуже и хуже: голос предательски дрожал, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Она проговорила почти шепотом:
– Такая смерть тоже никому не покажется несчастным случаем. Что же, выходит, я сама себя опутала проводами, соорудила из этого дурацкого зубоврачебного кресла электрический стул?
Трегубович, занятый своими страшными приготовлениями, недовольно покосился на нее:
– Не принимайте меня за дурака. Все будет обставлено достаточно естественно. Вы случайно схватились за металлический неисправный корпус настольной лампы – вот этой самой, что стоит на столе, – вас ударило током, и вы, потеряв сознание, упали. Причем так неудачно, что вторая ваша рука оказалась прижатой к радиатору парового отопления. Ну, вы женщина образованная, понимаете, что произошло: одна рука – на заземлении, другая – под напряжением – летальный исход неизбежен.
Надежду передернуло от такой перспективы, ей показалось, что она уже чувствует скручивающую все тело судорогу высокого напряжения…
Доктор совершенно сошел с катушек, разумеется, никто не поверит в несчастный случай, его найдут, но ей-то, Надежде, какая будет разница, когда она останется валяться здесь обугленным трупом!
– Сознайтесь, – почти прошептала Надежда, – что вам доставляет удовольствие власть над чужой жизнью. Возможно, сначала вас и увлекла идея чистого эксперимента, но со временем вы стали убивать уже ради самого убийства!
Трегубович дернулся как от удара.
– Это ложь! Вы ничего не поняли! Мне невероятно тяжело… убивать. – Он произнес последнее слово с заметным усилием, с трудом преодолев внутреннее сопротивление. – Мне тяжело убивать, но я иду на это ради большой идеи! Как вы можете так говорить? Ведь я – врач, хирург, я всю жизнь спасал человеческие жизни, я, как никто другой, понимаю, насколько жизнь хрупка и бесценна, поэтому для меня отнять жизнь – особенно тяжело, но я должен это сделать!
Он воткнул вилку в розетку и шагнул к Надежде с толстым двужильным проводом в руке. Оголенные концы приближались неумолимо к запястьям женщины. Она глубже вжалась в кресло и истошно заорала, переходя на визг.
Сергей притащился на работу часам к шести, когда Машенька, что сидела возле телефона, уже собиралась уходить.
– Тебя Гробокопатько спрашивал, – крикнула она Сергею на бегу.
– Так я и знал, – расстроился тот.
– А еще тебя Валентина целый день ищет, – злорадно сообщила Маша, – насчет Нового года интересуется.
– О господи, хоть вообще на работу не приходи! – вздохнул Сергей.
– И дамы какие-то по телефону все время звонят.
– Кто звонил – Татьяна? – оживился Сергей.
– Не-а, никакая не Татьяна, а вовсе даже Надежда.
– Надежда? – опомнился Сергей. – А что сказала-то?
– Сказала, чтобы ты проверил какого-то Трегубовича, вот у меня записано: доктор Арсений Петрович Трегубович.
– И все? – крикнул он, но Маши уже и след простыл.
Сергей вздохнул и поплелся к Валентине сдаваться, благо та еще не ушла. Стало быть, Надежда раскопала где-то фамилию хирурга, возможно, выяснила у родственников Сталины или у сотрудников. Но что это дает?
– Сережа, иди сюда! – Валентина сидела у компьютера.
– Так, Трегубович Арсений Павлович, год рождения тысяча девятьсот пятьдесят седьмой, – немолодой, как Надежда и предупреждала, – далее, место жительства… набережная Мойки… дом, квартира… телефон, место работы – больница Святого Георгия, проживает совместно с матерью, жена… что такое? Жена, Немыщенко Валерия Федоровна, умерла в две тысячи пятом году!
Есть связь! Значит, всех, кто лежал в больнице Карла Маркса, оперировал он, а Римму Точилло – его жена! И он консультировал, то есть ходил туда, наблюдал, в общем, запомнил эту Точилло!
Сергей набрал номер Надежды. Там никто не ответил. Странно, семь часов скоро, так поздно она на работе не задерживается. Он поколебался и позвонил по домашнему номеру доктора Трегубовича. Шамкающий старушечий голос ответил, что Арсений Петрович на работе.
– В больнице? – прокричал Сергей, потому что бабуля была глуховата.
– В больнице, милый, в больнице.
– А он что – дежурит сегодня?
– Почему – дежурит? – удивилась старуха. – Он в архиве работает. А вы кто ему будете?
– Старый приятель, – проворчал Сергей и повесил трубку.
Ужасно не хотелось тащиться сейчас в больницу, но еще больше хотелось выяснить наконец, какое отношение имеет доктор Трегубович к убитым женщинам. Кроме того, был шанс, что Сергей с доктором может просто разминуться, то есть когда он подъедет к больнице, тот может уже уйти домой. Подумав, Сергей решил, поскольку больница Святого Георгия находится близко от его дома, поехать сейчас туда, а если доктора Трегубовича там уже нету, то на Мойку он сегодня ни за что не потащится.
В холле больницы было пустынно и тихо. Врачи и медсестры ушли домой, а у тех, кто остался дежурить, было столько работы, что им некогда было гулять. Тихонько прошмыгивали в гардероб расстроенные родственники тяжелых больных – у них был постоянный пропуск.
Сергей огляделся и подошел к вахтерше, с которой болтала, очевидно, собираясь уже уходить, жизнерадостная старуха в пальто.
– Здравствуйте, бабушки, не подскажете мне, как в архив пройти?
– Зачем это тебе в архив, – неприязненно молвила вахтерша, – там закрыто уже давно. Да и посторонних не пускают.
– А я совсем даже не посторонний, – посуровел Сергей, – я из полиции. Вот читайте документы, да только очки надеть не забудьте.
– Я и без очков вижу, – строго глянула вахтерша и посмотрела на Сергея, сверяя фотографию. – Чего надо в архиве-то? Ведь закрыто там.
– А может, доктор Трегубович там задержался, а мне бы с ним побеседовать.
– Батюшки! – Старуха в пальто хлопнула себя по лбу. – Вспомнила!
– Да что с тобой, Устиновна? – удивилась вахтерша.
– Вспомнила я. Как фамилия-то его! Трегубович, Арсений Петрович Трегубович! Точно он в архиве работает! А я женщине-то не сказала, к Олимпиаде Самсоновне ее послала…
– Какая женщина? – насторожился Сергей. – Кто его спрашивал?
– Днем сегодня приходила женщина… такая… лет сорока пяти, вежливая, приятная, пальто такое… воротник песец крашеный, черный…
«Какое же у Надежды пальто?» – лихорадочно вспоминал Сергей.
– Волосы вроде светлые, не то крашеные, – добросовестно вспоминала старуха.
– Можно я от вас позвоню? – обратился Сергей к вахтерше, уже набирая номер Надежды.
Ответил Сан Саныч, как всегда вежливо, что только что пришел и что Надежды, судя по всему, с утра дома не было, и где она находится, он не имеет представления, так как утром она ему не говорила, что куда-то пойдет после работы, а наоборот, собиралась прийти пораньше и обещала к ужину какое-то удивительное итальянское блюдо – не то ризотто, не то еще как-то.
Сергею стало беспокойно, и он повернулся к старухам:
– Так как же мне к архиву пройти?
– Пойдем, я тебя провожу, – позвала Устиновна, – тут через двор прямо выведу, а то ты в темноте заплутаешься.
Они подергали дверь архива, было заперто. Сергей повернулся, чтобы обойти вокруг дома на всякий случай, как вдруг наблюдательная Устиновна его остановила:
– Слышь, дверь-то только изнутри заперта. А он, когда уходит, еще снаружи закрывает, вот на этот замок, потому что документы все-таки, государственное учреждение. Ты постучи, там внутри кто-то должен быть.
– А что тогда заперся он? Нет, подожди-ка, бабушка.
Сергей обежал вокруг домика и в одном окне сквозь неплотно занавешенную штору заметил тоненькую полоску света. Еще ему послышался разговор, вернее, мужской голос, но было такое впечатление, что мужчина с кем-то беседует.
– Все верно, бабушка, тут он. – Сергей постучал в дверь и прислушался.
Однако никто не делал попытки подойти к двери с той стороны. Сергей стукнул еще раз.
– Ну-ка, позовите его, бабушка!
– Арсений Петрович, тут вы? – нараспев крикнула Устиновна, а Сергей в это время обежал вокруг дома.
Так и есть – света за шторой больше не было и голос не слышен. Какого черта он не отзывается? Что там прячет? Объяснение такому поступку могло быть самое что ни на есть простое: шустрый доктор Трегубович, презрев свой преклонный возраст, заперся по окончании рабочего дня с какой-нибудь сестричкой, ну, может, она любит пожилых, может, доктор напоминает ей бросившего в детстве папашу или дедушку… Конечно, можно гаркнуть, что полиция, и тогда, если в архиве заперлась парочка, то откроют как миленькие, никуда не денутся. А если все же дело нечисто… И куда все-таки подевалась Надежда Николаевна Лебедева?
