Елена Арсеньева - Личный оборотень королевы
Иногда Табунов просыпался от звуков собственного голоса.
– Марина! – звал он. – Марина, где ты?
Вскакивал, оглядывался, тянулся по привычке к соседней подушке, но натыкался на спинку дивана.
С тех пор как погибла жена, он спал в гостиной на неудобном диване и ни разу не ложился в их общую постель. Двуспальная кровать так и стояла разобранной в тихой, пустынной и пыльной спальне.
Лишь однажды Табунов заглянул туда. Из шкафа сочился, как струйка крови, тонкий аромат духов жены. Точно так же сочилась струйка крови из ее мертвого рта. И ее светлые волосы и светлое пальто были сплошь залиты кровью…
Он захлопнул дверь и больше сюда не входил.
«Я должен ее ненавидеть! – внушал себе Табунов. – Она получила по заслугам! Если бы она не завела себе другого и не шлялась с ним по ночам, она осталась бы жива! Значит, она наказана за свои грехи! И ее любовник наказан за свои грехи! Они оба получили то, что заслужили!»
Сначала эти рассуждения помогали. Именно благодаря им он не свихнулся в те первые дни и ночи, когда узнал в мертвой женщине свою жену, которую любил, несмотря ни на что, несмотря на все те подозрения, которые его мучили. Он догадывался о ее измене и не раз грозил убить, но сам-то знал, что рука не поднялась бы не то что убить, но даже ударить ее. А она его боялась, это точно! Боялась – и все больше отдалялась от него. И эта боль от раздирающей их разлуки, боль от этой пропасти, которая ощущалась, даже когда они были вместе и лежали в одной постели, – именно эта боль доводила его до отчаяния.
Ему казалось, что это нелепо – ощущать такое противоречие. Однако любовь и ненависть были спаяны воедино в его сердце. Потом он узнал, что та женщина, которую он называл своей подругой по несчастью, чувствовала то же самое.
Это была жена мужчины, который изменял ей с Мариной. Который собирался бросить ее ради Марины…
Табунов часто вспоминал, как они сидели тем ранним утром в холодном коридорчике морга. Собственно, он сидел, а женщина полулежала на двух составленных вместе жестких стульях, и он давал ей нюхать нашатырь. Нашатырь вынес санитар, безразлично посмотрел на поникшую в обмороке женщину – и ушел в смотровой зал, к покойникам, с которыми ему, наверное, было лучше и комфортней, чем с живыми. Мертвые молчаливы и покорны, у живых вечно какие-то причуды. Ну да, кто же спорит, мертвым уже ничего не нужно, а живые еще долго будут суетиться и пытаться понять, кто это совершил, зачем и почему.
Почему – в самом деле, почему именно таким способом? Горла у жертв перекушены, шеи перегрызены.
«Оборотень постарался, что ли?» – услышал как-то раз Табунов. И эти коровьи копыта… Волк на коровьих ногах напал на Марину и ее любовника, что ли?
В этом было что-то невыносимо пугающее – и в то же время отвратительно непристойное. Та женщина, муж которой погиб вместе с Мариной, это тоже чувствовала. Она беспрестанно плакала и приговаривала: «Стыд какой! Ох, какой стыд!»
Табунов понимал, что стыд не только в этом пошлом любовном приключении… хотя и в этом, конечно, тоже. Однажды, еще в молодости, в годы учебы в милицейской школе, он был в морге на каком-то практическом занятии, по медэкспертизе, кажется, и туда привезли двух любовников, которые угорели зимой в автомобиле со включенным мотором. В том, как оба закоченевших тела сохраняли любовную позу, в которой их застигла смерть, в их спущенных одеждах и впрямь крылся позорный, постыдный факт для их родственников. Но подруга по несчастью говорила о другом стыде. О том, что убийство совершено каким-то омерзительным, может быть, даже нечеловеческим существом. Это как бы усугубляло ее страдания от измены мужа.
Табунов не смог бы толком объяснить это словами, однако ощущал почти то же самое. Стыд из-за того, что Марину не застрелили, не пырнули ножом, не ударили по голове, а что приблизилось к ней некое мерзкое существо на коровьих ногах и с волчьими челюстями – да и прикончило.
Он вспоминал один из самых отвратительных фильмов, которые видел в жизни, – «Чужой». Фильм вызывал брезгливость и ужас… Нечто подобное он испытывал, размышляя о смерти жены.
Потом он узнал, что материалы по убийству забрали из райотдела и передали в какое-то новое подразделение в УВД. Туда теперь стекались все дела, в которых прослеживалось что-нибудь странное, непривычное, на грани запредельного. Собственно, Табунов‑то не сомневался, что ничего странного в самом факте любого убийства нет – странным может быть только ход мыслей убийцы. Чем более изощренно работает фантазия преступника, тем сложнее раскрыть преступление. Следователь должен не подгонять факты под некие стандарты и прецеденты, не втискивать их в прокрустово ложе обыденного и привычного, а наоборот – попытаться поднять уровень своей фантазии до уровня извращенного мышления преступника. Напрячь не столько логическое мышление, что как бы само собой разумеется, но и воображение!
Конечно, Табунов с издевкой говорил о самом названии этого нового подразделения – отделе аномальных расследований. Однако понимал, что это название свидетельствует именно о том, что следствие пытается пойти аномальным путем, иногда – единственно возможным из множества.
Сам он был отстранен от дела, потому что считался заинтересованным лицом. И теперь в одиночестве терзал свою фантазию, пытаясь вообразить, что же это было за существо и почему оно сочло себя вправе покарать Марину и ее любовника. Возможно, конечно, они были случайными жертвами, однако он вдруг убедился, что легче пережить смерть Марины, если считать ее справедливо наказанной.
К тому же подруга по несчастью тоже так считала и тоже признавалась, что ей становится легче, когда она видит в гибели мужа не случайность, а кару. Высшую меру наказания… вернее, вышнюю. Но и она хотела бы знать, кто осуществил приговор небес на земле.
Именно она привела Табунова к какому-то человеку, который называл себя экстрасенсом. Тот оказался обычным сухощавым мужчиной под шестьдесят, с аккуратной бородкой. Колдовского, магического и необычного в нем совершенно ничего не было, именно поэтому Табунов ему доверился. При виде малейшего намека на мистику, каких-нибудь там колпаков со звездами и таковых же накидок он бы немедленно ушел!
Деловитый экстрасенс долго жег перед посетителем свечу и всматривался то в капли воска, растекающиеся по подсвечнику, то в его глаза. А потом сказал, что чувствует присутствие женщины: именно женщина приложила руку к убийству и была его вдохновительницей.
Табунов ушел тогда от экстрасенса с кривой ухмылкой, а подруга по несчастью поверила слепо.
– Вообще можно бы подумать на меня, – сказала она угрюмо. – Я когда узнала, что мой гуляет, да всерьез, на все готова была. Даже на убийство! Нет, мечтала, что найму кого-нибудь – и он ей ноги переломает. Чтобы ходить не могла, а ползала! Чтобы никому нужна не была! Черта с два за ней бы кто-нибудь ухаживал! Попался бы мне под горячую руку кто-нибудь, наемник какой-то, я б ему заказала твою Маринку, точно. Но Виталик… нет, я не смогла бы с ним так поступить. Я ему смерти не могла желать, я его до смерти любила. До его смерти…
Слушая это, Табунов подумал, что он тоже не единожды готов был бы застрелить мужика, с которым гуляла Марина, а на нее руку не поднял бы.
Потом он сходил к экстрасенсу еще раз. Тот посмотрел-посмотрел на Табунова, а потом вдруг взял со стола ручное зеркало и повернул к нему. Тот поглядел – и ахнул, потому что увидел в нем не свою мрачную, исхудавшую, с запавшими глазами, небритую физиономию, а гладко-гладко причесанную голову какой-то женщины. У нее было красивое тонкое лицо со строгим выражением. Это созерцание длилось долю секунды, потому что экстрасенс быстро спрятал зеркало в стол.
– Еще покажите! – взревел было Табунов, но экстрасенс покачал головой:
– Ее уже там нет. Но смотрите теперь внимательней на всех женщин. Убийства еще произойдут. Не могут не произойти. Смотрите пристальней на всех женщин, которые окажутся поблизости. Одна из них – та, которую вы ищете.
Табунов обмолвился об этом визите только одному человеку, своему приятелю по службе, и то по пьянке, но скоро все в райотделе и даже в управлении узнали, что сказал ему экстрасенс. Кто-то тихонько посмеивался, кто-то смотрел с сожалением, кто-то откровенно крутил пальцем у виска.
Но Табунов не обращал внимания на затаенные ухмылки. Он знал, что когда-нибудь увидит эту женщину!
И вот однажды это произошло. Он увидел то самое лицо, которое мелькнуло в зеркале!
Ну что ж, теперь он знал, кому мстить за Марину.
Из одного старого дневникаС трудом мне удалось успокоить бедного мальчика. У него слипались глаза, но, уже засыпая, он взял с меня слово, что нынче же вечером я принесу ему ножичек.
